Одноклассники бывшими не бывают (СИ) - Хаан Ашира. Страница 49

Но главный вопрос я даже сформулировать не могла. И тем более — задать его. В человеческих языках не существовало нужных слов, чтобы передать мой страх, мою боль, мою… любовь. И заботу — и об Илье, и о Матвее, которого я даже не знала. Все, что приходило мне на ум, звучало холодно, обиженно, эгоистично.

И не было тем, что я хотела знать и о чем попросить.

Но когда глаза его окончательно потемнели, Соболев ответил так, будто я все-таки спросила:

— Рита… Рита. Рита, — мое имя звучало как признание в любви. Он обнял мое лицо ладонями и осторожно коснулся губ, будто ставя печать на это признание. — Я бы сделал для тебя все. Вообще все, что угодно. Хочешь — проверь, — он усмехнулся и поцеловал еще раз. — Только не забудь, если ты прикажешь кого-нибудь убить, в следующий раз мы встретимся нескоро.

— Я запомню, — серьезно кивнула я. — Это предложение ведь не ограничено по времени?

— Вообще никак не ограничено. Абсолютно. Сделаю, что скажешь, и не спрошу, зачем, — он поднял ладонь, подтверждая обещание. — Кроме одной-единственной вещи. Я не могу отказаться от Матвея.

— Я не прошу тебя отказываться, — я мотнула головой, сбрасывая его пальцы, играющие с моими волосами. — И никогда не просила. Я говорила только о себе!

Он снова меня рассердил. Окунул с головой в тот солнечный день, внезапно ставший самым черным. Заставил ощутить то бессилие, когда говоришь-говоришь-говоришь, объясняешь, выворачиваешь душу наизнанку, а тебя все равно не слышат.

— Рита…

Я отстранилась от Ильи, оттолкнула его, встала с дивана, кутаясь в плед. Подошла к огромному, от пола до потолка, затемненному окну, утопая босыми ногами в пушистом ковре.

Отсюда открывался вид на площадь перед развлекательным центром. Можно, наверное, часами стоять тут, разглядывая суету внизу, огни, снующие машины, подсвеченный разноцветными огнями фонтан, работающий даже сейчас, в ноябре.

— Перестань делать из меня злобную тварь, хуже мачехи из сказок, — сказала я его отражению в темном стекле. — Те хоть поначалу притворялись добренькими. Тебя послушать, так я сама повесилась на шею, а потом потребовала избавиться от сына. Ты! Ты сам пришел и скрыл его от меня!

Я развернулась и, поддерживая плед на груди, отыскала и подняла с пола свое платье. Оно, увы, было безнадежно испорчено. Даже до такси дойти не сгодится. Ну и что мне делать? Шествовать в пледе мимо всех соболевских сотрудников?

Хотя они, наверняка, и не к такому привыкли.

Илья встал, прошел мимо меня к шкафу и распахнул дверцы. Внутри на плечиках висели рубашки, пара костюмов, стояла обувь — от классических ботинок до сияющих золотых кроссовок. Он покопался на полке и протянул мне стопку одежды: джинсы, футболку и тонкий свитер.

— Попробуй, должно подойти.

— Спасибо… — я заколебалась, но он открыл еще одну дверь, за которой оказалась маленькая ванная. Ну да, если тут ночевать и переодеваться, логично, что пригодится и душ.

И лучше не думать, для чего еще.

Когда я вышла, Соболев тоже был одет. На нас были почти одинаковые светлые вытертые джинсы и футболки с яркими принтами. Только я еще влезла в свитер, который удачно и модно притворился оверсайзом, а Илья остался так, и я моментально залипла на его мускулистые крепкие руки, которые еще недавно были такими нежными, и такими сильными, и такими умелыми…

И так бескомпромиссно обнимали, даря уверенность в том, что все будет хорошо.

Я растерянно стояла посреди кабинета, не зная, что делать. Ехать домой? Снова вот так все закончить — глотком воздуха, вспышкой огня — и разойтись по углам? Раз нет других вариантов, и со времен скандала на лестнице мы так никуда и не продвинулись.

Он подошел, привлек к себе, позволяя уткнуться в горячую твердую грудь под тонкой футболкой.

— Прости меня… — сказал тихо. — За все. Я был неправ.

Его руки гладили меня по голове, по спине, прижимали крепче и ближе. Мне хотелось плакать и хотелось поверить. Снова довериться. Расслабиться. Позволить себе наконец-то его любить, как всегда хотелось.

Но…

— Все так бестолково получилось, — с тоской сказал Илья. — Вся эта история, вся жизнь. Если бы я узнал о твоих чувствах раньше, все могло бы быть иначе…

— Нет, — я потерлась носом о его грудь, обняла за пояс, прижалась щекой. — Неправда. В школе ты бы и не посмотрел на меня.

— Не знаю, честно, — вздохнул он. — Хотел бы соврать. Но в школе я был идиотом, ты права. Велся на то, что ярче. Не слишком-то отличаясь от тех, кого сам не выносил. Нет. Потом… После армии. Как бы оно повернулось, а?

— Я была уже замужем. Что бы ты сделал?

— Отбил бы тебя у мужа… — как-то мечтательно сказал Илья.

— Допустим. Но тогда не стал бы тем, кем стал.

— Кто знает? — пожал он плечами. — Ты бы верила в меня.

— Был бы нищим музыкантом, я бы тебя пилила, а ты обвинял меня, что я не дала раскрыться твоему таланту.

— Хм…

— А потом Варя все равно умерла бы, а я узнала про твоего ребенка. Ребенка той, к кому всегда ревновала.

— Уй…

Его лицо перекосилось, как от зубной боли. Я фыркнула. Да уж. Мечтайте аккуратнее.

— Именно! — я вдавила палец ему в грудь. — Так что — плохая идея.

— А сейчас — лучше?

— Сейчас… Нет. Может, попозже?

— Если бы мы встретились еще позже, я мог опять опоздать. Да, Матвей стал бы самостоятельным парнем, которому все равно, с кем я встречаюсь. Но ты наверняка уже нашла бы себе кого-нибудь. Такое сокровище нужно не только мне. Только мне — больше всех.

— Чего это тебе — больше? — я легонько ткнула его кулаком в грудь. — Что за эгоизм? Может быть, я еще кому-нибудь пригожусь?

Соболев запрокинул голову, смеясь — но как-то невесело.

Он стиснул меня так сильно, что хрустнули кости, уткнулся лицом в волосы, втягивая носом воздух и вдруг подхватил меня на руки. Сделал несколько шагов к своему столу и сел в кресло — а меня устроил на коленях, как маленькую.

— Рит… — он захлопнул крышку ноутбука, стоявшего перед ним, рассеянно провел по ней пальцами. Переставил с места на место тяжелый квадратный стакан. Зачем-то поставил в него карандаш. Вздохнул: — Ты не понимаешь, наверное, что — ЧТО! — ты сделала для меня этой школьной влюбленностью.

— Что? — спросила я с замиранием сердца.

Все еще не привыкла к тому, что он знает об этом. Было неловко и стыдно. Вот дура-то — бегать годами за тем, кто влюблен в другую! И неважно, что не бегала. Это ему можно быть упорным и настойчивым, а девушка, которой не ответили взаимностью, должна гордо развернуться и забыть о том, кто ее не оценил.

— Мне тридцать четыре, Рит, — Илья вымученно улыбнулся. Он аккуратно поставил стакан на керамическую пепельницу. Переставил всю конструкцию на пухлый ежедневник в кожаной обложке. Она зашаталась, но он, кажется, не уделял своим действиям и одного процента внимания. — И меня никто никогда не любил. Понимаешь? У всех были романы в юности: вся эта милота, когда вы часами висите на телефоне, ходите за ручку, целуетесь в подъезде и никак не можете отлипнуть друг от друга. А я свой шанс истратил и другого больше не случилось.

Пепельница скользнула по гладкой обложке, стакан опасно накренился, но устоял.

— Никогда? — неверяще переспросила я. — Но потом, когда ты вернулся?

— Потом была обычная жизнь музыканта — фанатки, боевые подруги, бравирование тем, что никакая женщина не сможет меня захомутать, — Илья снова выровнял пепельницу, поставил в стакан второй карандаш, наконец добившись баланса. — Одноразовые встречи, девочки только для постели. А любви — нет, не было.

— Не может быть. В тебя наверняка влюблялись! Ты же… такой… — я не могла поверить. — Может, никто не признавался?

— Светлая моя… Какая же ты светлая и настоящая, — он провел губами по моей шее. — Конечно, признавались. Это обязательный этап отношений. Свидания, секс, «я тебя люблю» и «давай поженимся». К реальным чувствам оно отношения не имеет.

— Ты ведь признался мне… поэтому? — внутри что-то захолодело от страха.