Абиссинец (СИ) - Подшивалов Анатолий Анатольевич. Страница 19

— Да притащил, но императрица Таиту отобрала их, заявив, что за неповиновение посадит меня в яму за компанию с Лаврентьевым. Потом она согласилась выкупить орудия у казаков, которые на согласились, для того, чтобы меня не сажали в яму. Кроме того, галласы по ошибке зарубили одного из казаков, приняв в темноте за итальянца и, поскольку пенсиона семье не будет, мы же ушли со службы, надо было собрать денег семье на долгое безбедное существование без кормильца. Так что, пушки у Таиту, но они же все равно у вас и, главное они не будут стрелять по нашим войскам. А если бы их успели дотащить быками до Мэкеле, да еще три с лишним тысячи воинов Дабормида усилили гарнизон крепости, мы бы ее просто не в состоянии были взять, не понеся потерь, а дальность стрельбы пушек не позволила бы обойти форт, пришлось бы всем карабкаться по горам.

— Да, ты молодец, что заставил Мэкеле капитулировать, с казаками уже расплатились за трофеи и отдельно — за взятие крепости. Тебе из Джибути много писем и донесений привезли, но это все — больше связи не будет до конца войны. И пароход русский разгрузился последний — привез 20 тысяч однозарядных винтовок, но тебе еще и патроны для твоих пулеметов и вроде какие-то снаряды. Еще были для тебя письма от невесты, но они у раса Мэконнына.

— Я просил отправить еще одну батарею из восьми пушек, но и на том спасибо. А где Негус и Андрей?

— Они поехали инспектировать войска и смотреть место для сражения — через неделю мы планируем наступление, как только вооружим русскими винтовками всех, у кого еще более старые ружья. Рас Мэконнын тоже с ними, как и другие генералы.

— Я могу обучить два абиссинских пулеметных расчета и один орудийный, все равно у меня не хватает людей их обслуживать, а после войны мы вам оставим все вооружение, кроме личного оружия и казачьих винтовок — они их за свои деньги покупают. Так что, все равно надо обучать местных специалистов обращению с современным оружием. Кстати, я не знаю, как Таиту будет стрелять из новых орудий, у нее есть грамотные артиллеристы? Я взял двух пленных итальянских артиллеристов, один, бомбардир, сейчас в русском госпитале, но у него просто сломана рука и объяснять словами он может, а второй — лейтенант Пьетро Антонелли, сейчас у меня.

— Постой, как фамилия лейтенанта? Пьетро Антониелли? А ты знаешь, что точно так же звали посла Италии, который подписывал Уччиальский договор об отделении Эритреи и допустил существование двух отличающихся текстов? Граф Пьетро Антонелли!

— Да, он мне говорил, что у него есть дядя-дипломат и путешественник, и что он служил в Африке. Но ведь ты не хочешь отомстить мальчишке за его дядю? Я как раз хотел просить за него, он математик, а не военный и очень домашний ребенок, он может пропасть в лагере для военнопленных.

— Что ты, Александр, я не причиню мальчишке зла. Просто мы можем сыграть на родственных чувствах, если эта одна семья. Антонелли — известная фамилия в Италии, один из них был кардиналом, более влиятельным, чем Папа Римский, к сожалению, он умер, но связи-то остались. Когда-то все равно нужно будет садиться за стол переговоров и нам понадобятся союзники в самой Италии. Приведи его, я хочу с ним поговорить.

Пошел к казакам, там поминали погибшего и мне поднесли кружку с разведенным спиртом (фельдшер успокоил, что отрядные запасы он не трогал, пять литров ректификата были выменяны на СЦ вместе с другим медицинским имуществом). Все уже были навеселе, а Петя так вовсе лыка не вязал, поскольку на столе стояли две гомбы с тэчем. Понятно, «спирт без тэча — талеры на ветер»[5], хотя закуски было вдоволь и еще стояла кастрюля с чем-то вкуснопахнущим, точно, плов с бараниной! Выпил, мне наложили полную тарелку плова (где же они морковку взяли?). Поел, вижу, Петя совсем «поплыл» — сидит и дурашливо улыбается. Сказал, чтобы мальчишку положили спать, споите мне пацана, ироды!

— Да не беспокойтесь за него, ваше высокородие, накормили, ну выпил маленько, сейчас поспит и все пройдет.

— Вы что, тэчем его поили? Он же к виноградным итальянским винам привык, а вы ему это пойло, это же брага просяная натуральная.

— Да, хорошая брага, ядреная! Как императрица ихняя!

Дальше пошло обсуждение статей императрицы, подшучивание над вдовым Семеном, что вот бы ему такую бабу, что с пулемету может стрелять. Кто-то вспомнил, что у него жена лучше его «с винта» стреляет, кто-то рассказал как в их станице, когда казаки ушли в поход, бабы, старики и казачата отбились от «бабаев» пришедших пограбить «из-за речки». Вспомнив про родные станицы, да жен с детишками, пригорюнились казаки, затянули «Черного ворона». Потом, вспомнив, старший достал узелок с монетами и сказал, что это атаманская доля. Я взвесил его, что-то сильно тяжёлый и спросил,

— Что-то сильно тяжелый узел, — взвесил в руке, — не ошиблись, станичники? У нас ведь еще прибавилось «отставников», ну, то есть тех, кто подал в отставку и будет воевать, но которые с нами в поход не ходили, а им доля тоже положена.

Ни как нет, ваше высокородие, все правильно разделили и семье Петра, которого зарубили, десять паев выделили. Просто за крепость тысячу золотых дали, а, коль вы один договорились, то вам положена половина еще до деления на паи, да и трофеи и пленные, немного, но дали, про пушки вы знаете, опять-таки правильно торговались, но тут все воевали, поэтому разделили на всех. Не сумлевайтесь, никто не в обиде. Все по-честному. Тут казаки запели про атамана с которым «любо, братцы, жить», я поблагодарил их за службу и пошел к себе.

Стал разбирать пакеты. Первым делом расшифровал послание от Обручева. Он поздравлял офицеров, вышедших в отставку, с очередным чином. Мне дали действительного статского (это что же, я теперь превосходительство?! Сбылась мечта идиота…), Нечипоренко стал есаулом, Стрельцов — подъесаулом, а Бяков — сотником, фельдшер Семиряга — титулярным советником (вроде, это предел для фельдшера?). Остальные офицеры и чиновники рапорта написали позже. Поэтому, в ту шифровку, где я информировал о вышедших в отставку, они не вошли, рапорта их лежат у меня, а больше пароходов в Россию не будет. Обидно, что «пролетели», ту так надо было расторопнее быть. Еще мне было рекомендовано отправить есаула Лаврентьева с ближайшим пароходом в Россию (ага, пусть сам с Таиту договаривается, да и где этот пароход?).

Опять пришел объемистый пакет от Управляющего, который сообщал, что 1 марта состоится пуск цехов, (то есть, уже состоялся, молодцы, на месяц раньше планируемого срока запустили). Реакторы больше чем на половину — из малокорродирующей стали. Малоприятная новость — Воскресенского переманила немецкая «Фарбениндустри» (интересно, он помнит о пункте контракта, запрещающего ему покидать Россию на протяжении работы и пяти лет после увольнения без разрешения владельца компании, то есть, меня). И не было передачи привилегии мне на все, что сделано за время работы. Эх, как не хватает телеграфа, но ведь открытым текстом, наверно, можно! Срочно надо узнать у Ильга, а то этот «Кулибин» рванет с секретами за кордон, ищи-свищи его потом.

Посмотрел на часы — второй час пополуночи, пора отдыхать.

Утром встал и продолжил разборку бумаг, Ефремыч принес завтрак и я читал письма за завтраком.

Письмо от Лизы, она в Петербурге вместе с Сергеем, теперь они оба — Агеевы, надо привыкать. Когда Сергей оформлял отставку по увечью и пенсион, ему в Главном Штабе вручили записку, которую принесла какая-то модистка. Из письма следовало, что Катя, горничная Сергея, которая уехала в деревню в мае прошлого года, родила девочку, а сама умерла после родов от родильной горячки. Написала записку для Сергея, что отец — он, она уже два месяца была беременной, да все боялась ему сказать, девочку назовет Марией и просила позаботиться о ней, иначе ее заберут в приют. Дед у нее умер той же осенью, а больше у нее никого из родни нет. Договорилась с женщиной, которая сама родила недавно, чтобы за деньги выкормила и ухаживала за Машей, а потом ее заберет отец.