И оживут слова (СИ) - Способина Наталья "Ledi Fiona". Страница 22

Утром я вскочила ни свет ни заря и просто слонялась в покоях Всемилы, чтобы не тревожить Добронегу. Потом принялась наводить порядок в комнате, отбросив мысль о том, что прикасаюсь к вещам девушки, которой уже нет в живых. Наверное, все дело было в том, что я поняла наконец, что все всерьез — я действительно оказалась в этом мире, и отступать мне уже некуда, значит нужно сделать мое существование здесь максимально удобным. Я раскладывала вещи Всемилы в том порядке, который был удобен мне. Часть одежды безжалостно засунула в сундуки, часть, напротив, вытащила, развесила, отворила окна, чтобы она проветрилась. Меня немного волновали возможные вопросы Добронеги по поводу перемен в покоях Всемилы, но я решила, что смогу что-нибудь придумать.

Однако бурная деятельность не отвлекала от дурных мыслей. Мне нестерпимо хотелось увидеть Альгидраса, узнать, как он. На миг мелькнула шальная мысль проведать его, но почти сразу я ее отбросила. Во-первых, я не представляла, где его искать. Можно, конечно, было бы ненавязчиво выяснить у Добронеги, но мне казалось, что она после вчерашнего разговора и так смотрела на меня странно. А во-вторых, меня не отпускала мысль о том, как бы это выглядело в глазах окружающих. Ведь, по словам Добронеги, Всемила терпеть не могла Олега. В этом плане бессонная ночь не прошла даром: я более-менее смогла объяснить себе причину неприязни Всемилы. Насколько я успела понять, та в отношении брата была жуткой собственницей, а короткая сцена на дружинном дворе показала мне, насколько близки Радимир с Альгидрасом. Это подтверждали и бесконечные «Олег то, Олег это…». Так что отношение Всемилы к другу Радима было вполне объяснимо. Загадкой оставалась его неприязнь. Мальчик, привезенный из ниоткуда, принятый в семью, возведенный в ранг чуть ли не главного советника при воеводе, к которому прислушивались, уважали… И вдруг такое отношение к сестре побратима! Поразмыслив, я пришла к выводу, что здесь дело в каком-то событии, о котором я вряд ли узнаю. Ведь, судя по всему, Всемила принимала в нем непосредственное участие, поэтому мои расспросы об этом выглядели бы по меньшей мере странно. Можно было бы, конечно, сыграть на частичной потере памяти, но я ведь даже не знала, о чем спрашивать. Не подойдешь же к Радиму с вопросом: «За что твой побратим меня ненавидит?» Рискуешь нарваться на встречный вопрос: «С чего ты взяла?». И как тогда выкручиваться? Ответ «он со мной какой-то невежливый» вряд ли удовлетворит Радимира. Да и… вдруг здесь принято так общаться? Я же, по сути, мало знакома с нормами поведения в этом мире.

Итак, у меня в активе были интуиция и просьба Добронеги «не травить Олега», а в пассиве — реальная история, о которой я не имела ни малейшего понятия. Не слишком веселый расклад.

Завтрак прошел в молчании. Добронега была чем-то обеспокоена, хотя на мой вопрос ответила, что все в порядке. Я же пыталась придумать, как бы естественным образом перевести разговор на Альгидраса, но у меня так ничего не получилось.

После завтрака Добронега как обычно ушла проведать кого-то из «хворых», как она их называла, а я осталась дома. Быстро закончив с домашними делами, я принялась бесцельно бродить по дому. Потом попробовала плести кружево. Добронега пару вечеров потратила на то, чтобы меня научить. Из ее замечаний я поняла, что Всемила была отменной вышивальщицей, а плести у нее не получалось, поэтому мое желание научиться выглядело вполне безобидным. Только в очередной раз стало понятно, что все виды рукоделия — это явно не моя стезя. Доведись мне жить в этом мире, замуж бы точно никто не взял. Женщины здесь умели готовить, шить, вязать, вышивать, словом, все то, что в моем времени чаще всего превращалось из необходимости в хобби. Я с тоской подумала про Ленку, которая раньше рукодельничала вечера напролет. Все вязаные кофточки, являвшиеся объектом зависти моих коллег по работе, были Ленкиного производства. Вот, кто здесь не ударил бы в грязь лицом. И почему на этом дурацком матраце унесло именно меня? Хотя, положа руку на сердце, я бы не пожелала любимой подруге такого приключения.

Плетение меня не отвлекло, несмотря на то, что необходимость считать и сверяться с уже готовым участком кружева Добронеги требовала сосредоточенности. В итоге, чтобы не испортить всю работу, мне пришлось отложить скатерть.

Когда я окончательно извела себя бездельем, Добронега вернулась домой и предложила сходить к Злате, узнать новости. Сказала, будто Злата получила какие-то вести от отца. Мне не слишком хотелось встречаться с женой Радима, но не могла же я прятаться всю оставшуюся жизнь?

Сборы заняли некоторое время. Меня поражало то, что, по всей видимости, никто не ходил здесь в гости с пустыми руками. Вот и сейчас Добронега, что-то негромко напевая, складывала в устланную чистым рушником корзинку пахнущие медом лепешки. Сообразив, что это будет наш первый совместный выход с Добронегой, я похолодела при мысли о Сером и, сообщив, что подожду на улице, бросилась бегом через заднюю калитку. Я как раз успела обогнуть двор, когда Добронега вышла из ворот, что-то говоря Серому.

— Заждалась? — обратилась она ко мне.

Я улыбнулась, стараясь восстановить дыхание.

Путь до дома Радимира занял довольно много времени. Добронегу без конца останавливали спросить то одно, то другое. В отличие от похода с Альгидрасом, когда нас откровенно рассматривали, сейчас на меня косились украдкой, а то и просто лишь здоровались. Ни одного неприязненного взгляда, ни одного слова осуждения. Довольно быстро я расслабилась и стала с интересом прислушиваться к разговорам. Через какое-то время я почувствовала гордость за Добронегу. Да, это было нелогично и странно, ведь я в этом мире была никем и уважение, которое испытывали к Добронеге свирцы, меня не касалось никоим образом, но я испытывала радость от того, что мать Радимира здесь так любят.

Двор воеводы ничем не отличался от других. Добронега уверенно отворила калитку в больших воротах. Я приостановилась, вспомнив историю с Серым, но, на мое счастье, собаки за воротами не было. Добронега пересекла чисто выметенный двор, отмахнувшись корзинкой от бросившегося к ее ногам гуся. Я опасливо просеменила следом. Думаю, наблюдай кто из местных за мной повнимательней, точно бы заподозрил неладное.

На стук нам отворила девочка лет десяти: босоногая, курносая, с длинной косой почти до колен. Я уже знала, что дети из окрестных деревень живут здесь кем-то вроде помощников по хозяйству: к Добронеге частенько присылали девчушек и мальчишек за снадобьями. У Добронеги помощницы не было. Спросить о причинах я не решилась — провалы в памяти, конечно, объясняли многое, но всему же есть предел. Жить в доме самого воеводы было почетно, и девочка немножко важничала. То, как она поклонилась Добронеге, меня жутко умилило. На меня она посмотрела с любопытством, еще не замутненным взрослыми нормами поведения, задержавшись взглядом на остриженных волосах. Я по-прежнему не носила платок, поскольку он был привилегией замужних женщин. Наверное, подразумевалось, что все должны видеть мою невинность или мой позор. Мне было все равно. Хотя нет, вру: я остро переживала, но не видела выхода из этой ситуации. Ну, нацеплю я платок? Так еще хуже будет. Мужа у меня здесь все равно нет и не будет.

Тем временем Добронега куда-то отправила девочку, и мы прошли через сенцы к большой двери, из-за которой доносились голоса. Я улыбнулась, ожидая увидеть Радима, с легким удивлением осознавая, что успела привязаться к брату Всемилы. Он каким-то неведомым образом вызывал братские чувства и у меня. Его присутствие давало ощущение защиты и надежности. Это было ново, непривычно. И, пожалуй, как раз вот этой возможности — быть частью настоящей большой семьи — мне не хватало в моей обычной жизни.

Добронега открыла дверь и переступила высокий порог. Я шагнула следом и остановилась как вкопанная. У большого окна стояли Злата и Альгидрас, что-то оживленно обсуждая. Альгидрас был на полголовы ниже Златы, и, наверное, такая пара должна была бы выглядеть комично — мне сразу вспомнились «дни именинника» в пятом классе, когда девочки вдруг неожиданно выросли, и оказалось, что мальчики едва достают им до плеч, но эти двое смотрелись очень по-домашнему, как брат и сестра.