И оживут слова (СИ) - Способина Наталья "Ledi Fiona". Страница 24

Они провели на острове почти целый день, и сейчас воевода уже не надеялся догнать суда Будимира, потому отдал приказ не садиться на весла по двое. Две лодьи шли рядом, не спеша разрезая морскую гладь.

Чужеземца Радим все-таки забрал и ни на миг после о том не жалел, хотя, правду сказать, мало кто верил, что доживет хванский мальчишка до Свирских стен. Его лихорадило, раны воспалились, и первые несколько дней он почти не приходил себя. Находясь в беспамятстве, метался под теплыми шкурами и бормотал что-то по-хвански, изредка вскрикивая. Слушать его было невыносимо. И хоть никто не понимал слов, сердце леденело у каждого, потому что каждый примерял это на себя. На четвертый день дружинники начали поговаривать, не вернее ли было оставить его там — все ж лучше упокоиться с предками, чем в чужом море да по чужому обычаю. Радимир в ответ отмалчивался, не желая признавать их правоту. А ну как из-за него не найдет душа этого мальчика упокоение да не встретится с душами родичей? Что может быть хуже? Но не мог! Не мог он оставить хванца на верную смерть, не попытавшись спасти! Радим, сцепив зубы, накладывал мазь на воспаленные раны, прислушиваясь к хриплому дыханию. Белокожий какой да тонкий — точно не настоящий. Кажется: тронь сильнее и сломаешь. Все ли хванцы такие? Радим не мог сказать с уверенностью, потому что сравнить было не с кем. Квары о том позаботились.

А на пятый день хванец вдруг очнулся и впервые смог сам выпить воды. И хотя ничего из выпитого в нем не прижилось, Радим вдруг поверил, что обошлось. А лихорадка и слабость? Справятся. И не с таким справлялись. Главное ему — захотеть жить, и выживет.

Хванец поправлялся медленно. Раны пришлось чистить, но все же худа не случилось. Правда, он по-прежнему почти не ел, и это тревожило Радима куда больше, чем не желавшие заживать раны. Но здесь воевода мог надеяться разве что на время да силу молодого тела. Тем не менее две седмицы спустя мальчик уже мог вставать и понемногу ходить по раскачивающейся палубе. Было заметно, что на корабле он чувствовал себя уверенно, словно находиться в море ему не впервой. Радим строго-настрого запретил своим людям дергать мальчишку. А то те, кто помоложе, только что пальцем в него не тыкали. Мало кто из его дружины надеялся увидеть живого хванца, и теперь каждого терзало: что же в них такого тайного? Радимир и сам не раз задавался этим вопросом. Совсем уж не походил хванец на тех, о ком говорили сказания. Ну какой из него великий воин? Не поймешь, в чем душа держится. Про летающие диковины и вовсе вспоминать стыдно было. Верил ведь в россказни всякие, как мальчишка. А тут тебе ни силы, ни вековой мудрости. Даже обидно.

Кварские суда им так и не встретились, и Радим от всей души желал, чтобы на них наткнулся флот Будимира. В те моменты, когда воевода не сидел на весле, он старался не отходить от чужеземца. И скоро детское любопытство уступило место беспокойству. У Радима сердце сжималось при взгляде на мальчишку. И нет-нет да невольно думалось: каково это вот так — один на всем свете остался да плывешь неведомо куда, а у самого сил нет даже на то, чтобы кружку воды до рта донести. Радимир старался гнать от себя эти мысли, потому что всем известно: думать о плохом — только беду кликать. Но не всегда получалось. Особенно, когда взгляд задерживался на неподвижной фигуре, свернувшейся в клубок. Он понимал, что нужно любой ценой разговорить хванца. О чем угодно. Главное, чтобы не молчал. И Радимир потихоньку — слово за словом — вытягивал чужеземца из пустоты. Слова подбирал осторожно, прекрасно понимая, что сейчас каждое воспоминание о доме отзывается в мальчишке острой болью.

Его вправду звали Альгидрас, но Радим быстро переиначил это имя на привычный лад, начав звать того Олегом. Хванец не возражал. Он вообще ни против чего не возражал, ни о чем не спрашивал. Казалось, будто ему все одно. Радимир рассказывал о походах, старался вспоминать только смешное, Олег кивал, рассеянно отвечал на вопросы. Но о себе почти ничего не говорил. Радиму удалось узнать только, что он — младший сын старосты. Староста приравнивался к князю, в понимании Радима. И все. Стоило лишь заговорить о хванах, и Олег менялся в лице. Это было, словно… ставни на окнах закрывались. Радим по-другому и объяснить бы не смог. И воевода старался побыстрее перевести разговор на другое и снова припоминал смешные истории, жалея, что рядом нет его Златки. Уж она бы нашла, что сказать и как утешить.

А потом случилось чудо. А вернее, кормчий Радимова судна. Как-то вечером тот спросил у Олега, верно ли, что хваны умеют читать путь по звездам будто бы лучше иных. Радим хотел одернуть не в меру любопытного — рано еще для таких вопросов. Но Олег, к общему удивлению, ответил. Голос прозвучал сорванно и немного неуверенно. Верно, от долгого молчания, а может, от того, что все, кто не сидел на веслах, так и подались вперед. Словно на потешника на торгу любовались. Радим решил было разогнать всех по делам, но потом почему-то не стал. Может, потому, что заметил: Олег, отвечая, смотрит лишь на Януша, задавшего вопрос, а остальных будто и не видит. Сам Радимир так не умел. Он привык обводить взглядом всех, отмечая, кто где стоит, что делает, как смотрит. Так делал отец, и так приучил себя Радим. Много позже Радим понял, почему Олег всегда смотрит только на одного, не растрачивая внимание понапрасну. Понял, когда спустя несколько месяцев они стояли на прогалине в лесу, и Олег так же смотрел на далекое дерево на другом конце поляны, до упора натягивая тетиву.

А тогда, на корабле, почти половину ночи Радим, едва не открыв рот от удивления, слушал, как мальчишка рассказывает кормчему о тех или иных созвездиях, о безопасных путях и морских ловушках. На лице Януша любопытство и азарт давно сменились благоговением. А Олег все говорил и говорил. Многие дружинники Радима смотрели с нескрываемым недоверием. Знамо ли: мальчишка, верно, вдвое моложе Януша, а разговаривает, как с равным. С кормчим свои-то лишний раз не заговаривали. Его еще отец Радима куда-то за море совсем мальчонкой учиться посылал. И молвили, будто ему чуть не горы золотые сулили, чтобы он в тех землях остался да те моря бороздил. Но Януш вернулся в Свирь. Никто так и не выспросил толком, почему. И вот теперь Януш с интересом вслушивался в непонятные названия, что-то переспрашивал, и хванец, наморщив лоб, принимался говорить те же названия на иных языках, пока Януш не узнавал одно из них. Знамо ли! Одни и те же берега да на нескольких языках.

Когда совсем стемнело, и почти все, кроме самых молодых, разбрелись отдыхать, Януш вернулся с картами. Боян, не дожидаясь просьбы, зажег два фонаря, и Радим не мог нарадоваться тому, что хванец то водил тонким пальцем по замызганному пергаменту, то указывал что-то на небе. Януш, кажется, впервые в жизни нашел себе достойного собеседника и на попытки Радима заставить их обоих отдыхать смотрел как на кощунство. Как можно, когда здесь столько знаний! Радим только усмехался. Хванец говорил по-словенски правильно, но с сильным выговором, и порой воевода не сразу понимал сказанное. Сам он не стал бы, боясь обидеть мальчишку, но Януш то и дело поправлял. За что Олег его искренне благодарил. Он немножко ожил от этого разговора. Словно отвлекся от страшного.

Радим был неплохим мореходом, но о тех водах, что поминал Олег, слышал только с чужих слов. И мелькнула было мысль усомниться в том, что мальчишка правда сам их видел, да только почему-то не усомнился. Он смотрел, как Олег, сгорбившись над разложенным на коленях пергаментом, вносит какие-то пометки в карту, что-то попутно поясняя кормчему, и думал: то ли все хваны такие, то ли один Олег, но писал он не той рукой, что прочие. А потом глаза у мальчишки начали слипаться, и Радим разогнал всех спать, ворча на Януша, но втайне радуясь тому, что остаток ночи Олег спал спокойно.

Так, потихоньку, хванец стал разговаривать и с остальными. В основном осторожно отвечал на немногочисленные вопросы. Радим заметил, что часть его дружинников сторонится мальчишки, точно опасается неведомо чего. Олег то ли этого не замечал, то ли делал вид. Сам он ни к кому не обращался, ничего не спрашивал, словно едино ему было: куда его везут и зачем.