Товарищ Резак (СИ) - Горшенев Герман. Страница 39

— Дорога из жёлтого кирпича, — восторженным шёпотом произнёс Блохастый, а я стоял, открыв рот, как Алёша.

Глава 17. Танк. Аутентичные уши

Щенячий восторг не превратили нашего старшего научного сотрудника в тупое животное. Он нас нагнал от дороги и почти час отколупывал кусочки покрытия, скрёб и даже призвал на помощь, чтобы отколоть весьма внушительный кусок треугольника.

— Керамика, — сообщил пёс.

Ещё пол часа обе собаки, для чего-то, швыряли камни, гайки и разные предметы, как на дорогу, так и вокруг. Кидали как свои гайки, так и из моих танковых запасов. Затем медленно ходили, бегали и прыгали на жёлтых плитах. Дали команду выдвигаться. Еще несколько минут танк простоял у самого края дороги и ещё минут десять заехав на плиты. Мы тронулись. Зайка вначале ехала понемногу, но потом Алёша набрал приличную скорость. Машина могла-бы и больше, но мы хотели иметь возможность манёвра.

Иногда дорогу пересекали реки. Мостов не было, просто вода упиралась в край дороги и появлялась с другого, при этом ни каких запруд небыло. Около одной из таких рек мы остановились. Пёс долго мудрил с водой, набранной в пробирку, а потом заявил, что это чистейший дистиллят, хоть сейчас в аккумуляторы заливай. Набрали пару канистр из реки. У него были подозрения, что возможно это река тоже имеет временное смещение, а затем он бросил щепотку порошка в воду, который стал зелёной кляксой и ушёл в камень. Мы бегом бросились к другому краю дороги и ели успели увидеть уходящее по течению пятно.

Эксперимент повторили. Теперь я должен был поднять руку, как увижу пятно. Я поднял. Псы задумчиво подошли.

— Смотри Командир, — и Доберман посветил фонарём в чистейшую воду. Каменный жёлтый треугольник уходил до дна. — Ты сразу же поднял руку. Понимаешь? Я по камню в воде стучал, скрёб. Обычный камень, а воду он мгновенно на эту сторону перебрасывает. Триста метров, вода минут пять течь будет, а тут сразу. Давайте, наверное, когти рвать, и научной деятельностью потом займёмся, пока нас по дороге пускают.

Зайка шла почти без остановок. Всего несколько часов требовалось для восстановления заряда аккумуляторов от реактора. Что это такое за реактор, мне не объяснили, сказав, что это такая электростанция, только маленькая, но мощная. Я спал с Алёшей по очереди и подменял его за рычагами. Мы гнали пока была возможность. Возможность закончилась также неожиданно, как и началась. Дорога просто была срезана бритвой. Ровный идеально прямой край завершал жёлтые плиты. Через пол километра мы подъехали к большой горной гряде. Дальше танк ехать не мог.

Алёшу мы оставили в танке. Закрыли люки, проверили ещё раз все щели. Доберман не поленился юркнуть под гусеницу и проверить закрыт ли люк снизу. Оставили еды, воды. Раньше мы на санитарные остановки вне черноты выходили, но сейчас достали приготовленный специально для этого случая небольшой, как говорят животные, биотуалет. Почему био, я так и не понял. Био — это живое, но какое отношение туалет имеет к жизни? Хотя у этих зверей может и иметь, у них всё что угодно к чему угодно имеет. Строго-настрого, под угрозой набить морду, приказали Алёше вообще из танка не выходить, слушать эфир, смотреть в экраны и ждать распоряжений. Он нас должен ждать четыре дня, на пятый день он уедет, спасая танк. Эти кластеры должны перегрузиться через восемь дней, а прошло два. Если мы за это время не вернемся, он должен уходить в черноту, до ближайшей границы пекла и уводить наш бесценный танк — мою Зайку.

Доберман в поездке любил шутить, что в стиксе планы делают что-бы знать как не будет, и что в этом мире подготовка планов как какая-то медитация — занятие бесполезное, но нервы успокаивает. Я с ним полностью согласен, в этом странном месте мне ещё ничего не удалось спланировать больше, чем на несколько минут. Каждый раз загадка, что с тобой произойдёт буквально через минуту.

Зайка осталась ждать нашего возвращения. Я немного поёжился от предвкушения холода. На мне был яркий комбинезон из очень лёгкой, но толстой, многослойной ткани. Я его надел прям поверх своего танкистского. Мне дали тёплые перчатки и похожую на ушанку шапку. На ногах были то-же очень лёгкие на вес, но невероятно тёплые ботинки с рифлёной подошвой. Все были одеты примерно так-же. Я и Блохастый тащили по траве надувные санки, а Доберман, обвешанный оружием как новогодняя ёлка был на легке.

Ещё одна резкая линия стыковки разных миров была перед нами. Жаркое солнце, ручеёк, деревца, зелёная трава и кустики были срезаны ещё одной бритвой. Земля здесь стыковалась в уровень, не стыковаться снег, глубиной больше метра. Он был просто отрезаны под линейку и было хорошо видно пласты. Где-то снег подтаивал, где-то долго лежал превращаясь в плотный слой, а где-то по нескольку раз засыпался новым свежим. Этот снег лежал очень давно. Скорее всего, на какой-то месяц-полтора наступала чуть немного плюсовая температура, может быть наносила пыль или шли дожди, потом снова всё замерзало. Возможно эту часть притащило с каких-то высоких гор.

Впереди виднелись очертания засыпанных по самые крыши домов. Старинный город, со странной архитектурой. Не развалины. Как будто совсем недавно его покинули, может лет десять или двадцать назад. Каменные стены, цветные стекла в окнах и черепица. Везде видны трубы, дымков правда над нет. Запустение уже пришло, но время не тронуло ни одного строения. Нигде не было следов боя или катастрофы. Жители просто покинули город, собрали вещи, полили цветы в горшках и ушли.

Доберман уверено выбирал дорогу и крутил стволом по сторонам. Блохастый махал мордой, показывая, что никого по близости не чувствует. Мне тоже выдали автомат, он был бесшумный с толстым стволом, но приказали без команды не стрелять. Я шёл по пояс в снегу, таща за собой надувные санки и вертел головой по сторонам.

Постройки были украшены изображениями фашистских свастик, цветов, животных и рисунками людей, но больше всего было свастик. Абсолютно всё — лепнина на стенах, рисунки, даже некоторые ручки дверей были в форме свастик, которые могли быть ещё и треугольные, шести и восьмиконечные. А ещё, везде, на рисунках, на стенах в камне, на дереве и где только можно, даже на стёклах, были изображены люди. Все эти люди занимались любовью. Бросалось в глаза, что все женщины обязательно беременные, а мужчины имеют внушительное пивное брюшко. Все они имели острые как у лисицы уши. Вдоль улицы, через равные интервалы, стояли небольшие пирамидки с остатками еды, посуды и пучков трав, то-же украшенные изображением занимающихся тем-же людей.

Положение тел было столь чудным, и я даже и не мог подумать, что мужчина может достать женщину таким образом. Чего тут только не было. Вдвоём, втроём и вчетвером. Ушастые толстяки объединялись в большие коллективы и образовывали причудливые хороводы и восьмёрки. Они занимались этим, совершенно не обращая внимания, сколько вокруг партнёров и какого они были пола. Все рисунки были сделаны со всеми мельчайшими подробностями.

Окружающие изображения псов совершенно не трогали. Доберман вертел стволом, а второй тащил санки и управлял странным фотоаппаратом, который сам снимал всё вокруг, вращая несколькими небольшими объективами. Один был всегда готов к бою, и готов был разжаться как пружина, и никогда не был расслаблен, а второй как ребёнок замечал всё вокруг и бросался изучать новое. Продвигались мы сейчас спокойно, и я тоже смотрел по сторонам, не забывая о своих обязанностях, держал оружие наготове.

Мы уверенно шли к большому и красивому сооружению. Натянутый поверх моего танкового, новый комбинезон и башмаки с высокой шнуровкой, вообще не пропускали холод. Не такая уж и толстая ткань, очень легкая, а за полдня проведённых по грудь в снегу совсем не замёрз. Странное ощущение, когда ты вообще не замерз, а стоишь по пояс в снегу.

Помню в финскую — это был первый настоящий боевой опыт для нашей армии в новых условиях. Никаких кавалерийских атак, снайперы, противотанковые ружья и хитро замаскированная артиллерия, и танки, и необходимость вжиматься в землю. При каждом удобном случае приходилось ползти на брюхе или сидеть в холодной и промерзшей броне. Отличный комбинезончик, мне бы он тогда очень пригодился. Проведённые несколько часов на морозе, запомнились тем, как по рукам, после холода, мурашки бегали по онемевшим пальцам. Я это вспоминаю с большим ужасом, чем сгоревшие уши. Уши — это быстро, а холод к тебе подкрадывается часами и никакой возможности согреться, а потом боль в обмороженных частях тела.