Очень плохой босс (СИ) - Навьер Рита. Страница 24

На следующий день, точнее вечер, объявилась Лёлька. А я впала в такую хандру, что с самого утра так и ходила по дому в пижаме лохматая.

Она даже испугалась:

— Ты что, заболела?

Я покачала головой.

— На работе просто ад творится.

— Что опять случилось?

Рассказывать мне не хотелось, так что я просто отмахнулась.

Но это же Лёлька. Она просто не переносит, если кто-то рядом грустит.

— Знаешь что, подруга, хватит убиваться, поехали гулять.

— Ой нет! Мне хватило прошлого раза, знаешь.

— Да не трусь. Никакого экстрима. Никаких клубов. Никаких знакомств. Обычная кафешка. Просто посидим вдвоём, вкусно поедим, выпьем вина… Собственно, я и приехала позвать тебя куда-нибудь развеяться. Поссорились же мы с моим. Вообще разругались вдрызг, и с утра он свинтил с дружками на шашлыки. И уходил, представляешь, молчком: ни пока, ни до свидания. И с такой моськой! И, гадина обиженная, на звонки не отвечает…

— Может, не слышит? Гуляет, не до того…

— Ну вот и я тоже хочу гулять и чтоб не до того… Ты же знаешь, какая я тревожная. Я же изведусь вот так дома сидеть и ждать.

***

Поехали мы в «Армению». Я не очень хотела туда, потому что «Армения» находится совсем рядом от нашего офиса. А у меня о работе сейчас не самые приятные мысли.

Но Лёлька сказала:

— Не хочу сегодня пафосных мест. Хочу по-простому, что было шумно, вкусно и весело. Хочу тоже шашлык! А там — самые вкусные делают…

Шашлык в «Армении» и правда отменный. Его мы запивали гранатовым вином, терпким, но приятным и… развязывающим язык.

Сначала Лёлька мне рассказывала, как они рассорились, злилась и страдала. Даже эсэмску своему написала: козёл!

Потом и я принялась жаловаться на судьбу.

— На работе просто ужас что творится. Совсем мне жизни не даёт этот новый коммерческий. Мне там так плохо, что, думаю, скоро уволюсь.

— Неужто хуже, чем тогда с Элкой и Славиком? — удивилась она.

— Наверное, хуже. От них я всё-таки не зависела, а от этого козла московского завишу.

— А что он сделал-то?

Я в двух словах передала, как шпынял меня накануне Крамер.

— Понимаешь, он меня так унизил, — я снова всхлипнула. — Да ещё при этом мерзком мужичонке.

— Сволочь, — согласилась Лёлька. — Все они… сволочи.

— Вот ты знаешь, раньше бы я не согласилась с тобой, а сейчас согласна! Сволочи! Ты пашешь, выкладываешься вся, а они машины себе новые покупают… и называют тебя никчёмной…

— Ты не никчёмная! — горячо заверила Лёлька и сжала мою руку.

— Спасибо, — с чувством поблагодарила я. И мы обнялись.

— А ты ему тоже напиши эсэмэску злобную, как я своему, — придумала Лёлька. — Станет легче. Хочешь, с моего номера отправь? Он даже не узнает, кто его так…

— Угу, да только я его номера не знаю. Он же у нас всего два дня. Представляешь, всего два дня, а уже довёл меня до ручки…

— Надо узнать!

— Сейчас никак.

— Жаль, — раздосадовано вздохнула она и, щёлкнув пальцами в воздухе, велела официанту принести нам ещё бутылку вина.

***

Из «Армении» мы выбрались уже за полночь. На улице было темно и безлюдно. И дивно пахло цветущей яблоней.

— Сейчас покурю и вызовем такси, — произнесла Лёлька, качаясь.

— Кури, — разрешила я. — А хочешь, я тебе его тачку покажу?

— Чью?

— Да этого гада московского.

— А-а. А как? Он что, где тут? — она завертела головой.

— Нет, она на нашей парковке стоит. Он там её, видать, оставил. Мы, когда ехали сюда, проезжали же мимо, не помнишь? А я засекла.

— Ну, покажи.

Мы с Лёлькой миновали двор и вышли на дорогу. Перебежали наискосок, а там всего несколько метров и вот она — конторская парковка. Обычно запруженная, сегодня она была почти пустая. Всего две машины. Одна — раздолбанная Камри нашего метролога и вторая — его, Крамера. Даже в полутьме от неё так и веяло богатством и высокомерием.

— Крутая тачка, — заценила Лёлька. — Давай ему шины проколем? У вас тут камер нет?

— Нет, камеры только у входа. Были, да вышли из строя. Все наши, у кого есть тачки, вечно ругаются, что директор никак не поставит новые.

— Отлично!

— Угу. Только я не хочу колоть шины.

— И верно. Чем? Не заколкой же… А давай тогда нацарапаем ему…

— Ой, нет! Это чересчур. Он сволочь, конечно, но она такая красивая, новенькая… жалко портить… Она же не виновата, что её хозяин такой козёл.

Я даже погладила нежно капот.

— Идея!

Лёлька порылась в сумочке и извлекла оттуда помаду.

— Оставим ему послание…

38

Мерзкий дребезжащий звук ввинчивался в мой мозг как соседская дрель. Я нырнула под одеяло с головой, но дребезжание проникало и туда. Чертыхнувшись, я всё же проснулась. А мерзкий звук источал будильник на телефоне. Надо сменить мелодию на что-нибудь более милосердное, в который раз сделала я для себя в уме пометку.

Голова раскалывалась так, что даже глаза болели. Во рту пересохло так, что язык стал колючий как наждак. Нестерпимо хотелось снова лечь и не вставать до вечера. Или до завтра. И даже не шевелиться. Потому что каждое движение отзывалось вспышкой пульсирующей боли в висках и затылке.

Шатаясь, словно измождённая тяжким недугом, я первым делом наведалась на кухню и жадно припала к графину с водой.

Это всё гранатовое вино! Брр… Сколько мы его вчера влили? Не помню. Я даже не помню, как дома оказалась. Но ругать себя и стыдить не было времени. Я сделаю это потом, а то рискую снова опоздать на работу.

Работа… Кто бы знал, как не хотелось туда идти, хотя ещё недавно мчалась туда чуть не вприпрыжку. Какие будут сегодня "сюрпризы"? К чему ещё привяжется Крамер?

Я закинула в рот аспирин, выпила горячий чай с лимоном и немного ожила. Однако слишком долго я раскачивалась, так что не успела даже мало-мальски подкраситься. Это плохо. После вчерашнего моё лицо без макияжа выглядело бледным и больным.

Я покосилась на косметичку, потом на часы. Нет, не успею. А снова давать лишний повод Крамеру — не хочу.

Пока я плелась от остановки до офиса, меня нагнала Ольга Петровна, начальник планового и пристроилась рядом.

— Уж не заболели вы? — спросила она.

— Не выспалась просто.

— А-а, то-то я гляжу, вы какая-то бледная сегодня. А не знаете, Ксения Андреевна, когда новый коммерческий будет проводить аттестацию?

— Не знаю, — честно сказала я.

Дотянуть бы мне ещё до этой аттестации. И как будто прочитав мои мысли, она поинтересовалась:

— Что, пока не получается у вас с ним сработаться?

И тут же опередив мой вопрос, пояснила:

— Лидочка слышала, как он вас чихвостил. Сочувствую. Уж вас-то за что ругать, правда?

Она смотрела на меня выжидающе. Понятно, ждала подробностей.

Я обдумывала, как вежливо ответить ей, чтобы отвязалась. Мы как раз проходили мимо парковки, и мой взгляд нечаянно упал на машину Крамера. Точнее, на её заднее стекло, на котором алели огромные кривые и жирные буквы. И я аж вздрогнула, прикусив щеку.

— К чему он мог прице… — Ольга Петровна тоже оборвалась на полуслове, потом хохотнула. — Это ж его машина, да? Крамера? Ох ты господи! Кто ж его так любит? Хотя это наверняка просто пацаны хулиганили… Взрослый человек такой ерундой заниматься не станет, конечно. Но смешно. Интересно, он уже видел?

Она хихикнула. Я пробормотала что-то невнятное и невольно ускорила шаг, чувствуя, как стремительно заливаюсь краской. Боже! Я совсем забыла про это! Вообще из головы вылетело!

Но вот сейчас, увидев надпись, сразу вспомнила, как мы с Лёлькой вчера куролесили, и задохнулась от стыда. Зачем мы это делали? Дуры пьяные! Нет, мне определённо нельзя пить! Ни капли! Ведь это ж надо совсем всякий разум потерять, чтобы выкинуть такое.

Боже, какое счастье, что камеры не работают, иначе бы я попросту умерла от такого позора. Мне, конечно, и так тошно, но хоть не придётся бросать всё и уезжать из города туда, где меня никто не знает.