Очень плохой босс (СИ) - Навьер Рита. Страница 25

К счастью, в отделе у нас было временное затишье, как всегда бывает после праздников. Я даже позволила себе выпить кофе, а затем занялась текучкой. Но мыслями то и дело возвращалась к той позорной красной надписи.

Интересно, что подумает Крамер, когда её увидит? Расстроится? Кого заподозрит? Тоже, наверное, малолеток-хулиганов. У меня даже фантазии не хватало представить, что было бы, узнай он вдруг, чья это выходка…

И тут, словно отозвавшись на мои страхи, Лидочка позвонила по внутреннему: Илья Сергеевич вызывает к себе.

Опять! Ну что ж ему неймётся-то? Ведь никого другого он больше не дёргает так часто.

С тяжёлым сердцем я поднялась в приёмную. Взглянула с тоской на секретаршу. Она немного оттаяла за праздники и доверительно прошептала:

— У себя… ждёт… злющий с самого утра.

А то прежде он, можно подумать, был добрым.

Я приготовилась к очередной словесной пикировке. Сегодня, пообещала себе, я не позволю ему меня унижать. Буду держаться строго и холодно. А если снова начнёт грубить — осажу. В конце концов, я — взрослый человек и профессионал своего дела.

С таким настроем я и вошла. Прямо, твёрдо, с непроницаемым лицом и чуть приподняв голову. Поздоровалась строго и прошествовала к его столу.

Пока я вышагивала, Крамер глаз с меня не сводил, а затем неожиданно отодвинулся в кресле чуть в сторону и подозвал меня ближе:

— Пройдите сюда, Ксения Андреевна. Давайте кое-что посмотрим вместе.

Я озадачилась, но подошла, встала рядом с его креслом и заволновалась. Пробежала неуместная мысль: как от него хорошо пахнет… Но я тут же отогнала её и нахмурилась. Не плевать ли, как там от него пахнет?

Крамер между тем немного повернул экран монитора ко мне. Громадный экран. Немного меньше моего телевизора.

Потом он поводил мышкой, щёлкнул по иконке. На экране всплыл чёрный квадрат медиаплеера, на мгновение замельтешила серая рябь, а затем пошла картинка. Чёрно-белая, но достаточно отчётливая. Я вгляделась и… еле сдержала возглас, пребольно закусив нижнюю губу. Сердце у меня, ухнув, остановилось и камнем упало куда-то вниз…

Это была запись с камеры наблюдения. И камера эта снимала нашу парковку!

С минуту ничего не происходило, а затем показались две фигурки: я и Лёлька. Мы перебежали дорогу и направились к машине. Обе петляли, качались, хватали друг друга за руки, как ещё не падали. Приблизились к его машине, постояли немного, а затем… о нет!

Я зажмурилась, потом открыла глаза и с ужасом посмотрела на Крамера. Тот, скрестив на груди руки, пристально следил за мной.

Боже, я бы сейчас согласилась даже на инфаркт, лишь бы исчезнуть отсюда, лишь бы скрыться от этого взгляда.

Облизнув вмиг пересохшие губы, я сипло пробормотала:

— Я…

И сглотнув, замолкла, лихорадочно соображая. Что сказать? Покаяться или отпереться? Там же крохотные фигурки. Лиц крупным планом не видно. Как он вообще понял, что это я там?

— Я… — повторила я снова.

— Вижу, что это вы.

И я поняла — отпираться бессмысленно. Значит, второй вариант.

— Простите, — выдавила я с трудом.

Понятно, что такую выходку он не простит. Хорошо, если просто уволит и никому не скажет, за что. С минуту он молча меня разглядывал — я этого не видела (не смела голову поднять), но ощущала.

Потом отвернулся и сказал сухо:

— Жду вас на парковке. С ведром и тряпкой. После работы.

Я вскинула на него взгляд:

— После работы? — переспросила.

— А вы хотите прямо сейчас пойти отмывать свои художества? При всех? Ну, ради бога.

Я покачала головой. Лицо моё полыхало так, что, казалось, сейчас дымиться начнёт.

Крамер встал, вышел из-за стола с другой стороны, подошёл к окну. Несколько секунд созерцал панораму города, затем, вздохнув, произнёс:

— Не знаю, почему я с вами ещё вожусь. Бред какой-то… Всё, идите.

Я на деревянных ногах покинула его кабинет и спустилась к себе.

— Что с вами, Ксения Андреевна? — всполошились мои девочки. — Вам плохо? У вас такое лицо красное! Может, давление подскочило? Или жарко?

Я пролепетала что-то в ответ и закрылась у себя — переживать свой позор в одиночестве. Села за стол, спрятала лицо в ладони. Боже, как стыдно…

Одно только я не могла понять: откуда, чёрт возьми, там взялась камера?! Не было же!

На обед я не пошла. Я бы подавилась скорее, чем смогла что-то съесть. И вообще не хотелось лишний раз показываться людям на глаза. А ему — особенно. Он хоть и не обедает в нашем буфете, но мало ли…

Кое-как я высидела этот ужасный день, с не меньшим ужасом ожидая вечера.

Спустя полчаса после окончания рабочего дня (чтобы уж точно все разошлись), я взяла упаковку с одноразовыми платочками и брызгалку, которой поливаю у себя цветы.

Озираясь, как вор, быстро дошла до парковки. Крамер стоял рядом со своей машиной, у багажника, и курил, хмуро созерцая надпись.

Когда я подошла, оглядел меня оценивающе с ног до головы, затем молча указал сигаретой на исписанное стекло, мол, за работу.

К счастью, помада оттиралась довольно легко, но самое гнетущее было то, что Крамер стоял всё это время сзади меня и наблюдал. Молча и невозмутимо. Но я чувствовала этот его тяжёлый и пристальный взгляд, как будто он прожигал меня сквозь одежду. Это изрядно добавляло конфуза. Я тёрла эти дурацкие красные пятна и умирала от стыда. Такое позорище!

Когда я наконец всё отмыла и собрала использованные платочки, не в силах даже посмотреть в его сторону, услышала вдруг:

— Подвезти вас куда-нибудь?

Я аж про стыд забыла от удивления. Воззрилась на него ошарашенно.

— До дома вас подвезти? — повторил он вопрос.

— Нет, нет, — выпалила я. Ещё чего не хватало! Он с ума сошёл?!

Крамер на мой категоричный отказ равнодушно пожал плечами, мол, как знаете, сел и уехал.

39

Домой я приползла почти больная от пережитого потрясения. Набрала Лёльку, хотела, чтобы она разделила со мной весь этот кошмар, но моя подруга даже понять не могла, о чём я.

— Какая надпись? Чья машина? Ксю, ты про что вообще?

Оказывается, тот эпизод начисто выпал из её памяти. И даже когда я ей всё рассказала, она не вспомнила. Только воскликнула почти радостно:

— А-а! Вот оно что! А я голову утром сломала — что случилось с моей помадой. Думала, съел её кто-то, что ли. Так-то жалко… Лореаль… почти новая…

— Помаду тебе жалко? А меня не жалко? — обиделась я. — Ты хоть представляешь, каково мне было корячиться там, оттирая твой Лореаль? И не нагнуться толком — потому что он за спиной стоял и пялился.

— А как он пялился? — оживилась ещё больше Лёлька.

— Неотрывно! Чуть дыру во мне не прожёг.

— А с каким лицом?

— Ты думаешь, я смотрела на его лицо? Да я на него вообще теперь смотреть не могу! После такого позора!

— Да ладно тебе, — хихикнула она. — Я представляю, что он себе представлял, пока ты намывала его машину.

— Да ну тебя! — смутилась я. — Вечно у тебя только в этом направлении мысли работают.

— У него, поверь, тоже. Особенно после того, что между вами было, — развеселилась Лёлька.

А вот мне было не до веселья. Я панически боялась: а если каким-то образом то видео просочилось в народ? Или, что ещё гораздо хуже, узнают, как я мыла Крамеру машину. Это же не просто стыд-позор, это катастрофа.

На другой день я шла на работу, тряслась и замирала. Прислушивалась к обрывкам разговоров, приглядывалась к коллегам, следила, не косится ли кто на меня насмешливо. Пересилила себя и обедать пошла в наш буфет — там обычно обсуждались самые пикантные и свежие сплетни. Я даже подсела к бухгалтерам — они всегда в курсе всего.

И ту злосчастную надпись действительно обсуждали. Но все решили, что шикарное авто Крамера стало жертвой случайных малолетних вандалов.

Я выдохнула, немного успокоилась и даже доела плов.

До вечера отработала без всяких эксцессов, даже под конец дня перестала в напряжённом ожидании поглядывать на внутренний телефон.