Босс и серая мышь (СИ) - Платонова Ксения. Страница 16
Прошлые выходные она думала только об одном: теперь она не сможет вернуться на работу. Потому что невозможно вернуться на работу и посмотреть на Ларина, на Машу, на всех тех, мимо кого она пронеслась, на ходу меняя оттенки с багрового на вишневый и обратно.
И представьте, она еще чувствовала себя виноватой, словно это именно она поставила босса в неловкое положение!
Короче, поняв невозможность вернуться в понедельник на службу, Полина взяла толстый еженедельник и недрогнувшей рукой набрала первый же номер первого же психотерапевта. Доктора Приходько.
Так песчинка, которую стронуло дуновение сквозняка от крыльев вспорхнувшего воробья, катится все быстрее — и вот уже безмятежная долина похоронена под ревущей лавиной горного обвала!
Полина вскочила и ринулась в кухню, налила себе воды, выжала туда половину лимона, выпила залпом и совершенно машинально завернула в ванную, к Егору.
Огромный карп лениво шевельнулся, и золотистые глазищи насмешливо уставились на всклокоченную, красную и сердитую девушку.
Ну и что ты сделаешь, говорили эти глаза. Теперь ты все понимаешь. Знаешь, каким чучелом он тебя считает. Знаешь, что твоя личность для него — это что-то, находящееся намного ниже плинтуса. Только с насекомым можно разговаривать так, как разговаривал с тобой он, отдавая свой бредовый приказ о перерождении в красавицу. И ты, со свойственной тебе дуростью, пошла у него на поводу, покорно покивала и отправилась воплощать идеи босса в жизнь.
А если бы он приказал тебе сделать операцию по смене пола? Выкинуться из окна? Пойти и ограбить банк?
Золотые глаза рыбы смотрели немигающим взглядом, и Полина вдруг почувствовала слабость в ногах. Ответ на все эти вопросы был один: «Да!»
А причина такого ответа крылась… вернее, наоборот, лежала на поверхности.
Полина была беззаветно, смертельно, по уши влюблена в своего босса, непутевого бабника и фантастического лентяя Евгения Ларина.
Глава 8
Карп совершенно явственно ухмыльнулся, вильнул мощным хвостом и ушел на вираж. Потом поднялся к самой поверхности и снова уставился на Полину. Девушка медленно вытянула перед собой руку с растопыренными пальцами, защищаясь от презрения, горевшего в глазах рыбы. Если уж рыба начинает вас презирать…
— Нет! Даже не думай об этом, Егор. Это безумие. Во-первых, я просто не смогу этого сделать — это слишком глупо… Это же его собственная карточка! Потом, он любит блондинок… И я вовсе не хочу…
Егор резко ушел на глубину. Ему явно надоело слушать эту фигню.
Разбитая и усталая Полина доползла до кровати и заснула мертвым сном человека, которого топтали тяжелыми сапогами в течение нескольких часов. Ей не снились ни чудеса, ни кошмары, но где-то посередине сна она почувствовала облегчение — к ней пришла твердая уверенность, что все эти мучения закончились, и продолжать эксперименты над собой больше не надо…
Утром она проснулась и не смогла открыть глаз — веки сильно опухли, хотя она не помнила собственного плача. Лежа в постели, Полина тщетно пыталась таращиться в потолок — получалось только щуриться. Затем в проснувшийся мозг стали поступать сигналы из внешнего мира — и девушка поняла, что внизу надсадно звонит телефон.
Она медленно поплелась к аппарату, по звонкам догадываясь, что звонят из-за границы. Значит, мама…
— Алло?
— Ты что себе позволяешь, Полина, хотела бы я знать?!
— Доброе утро, мама, я тоже рада тебя слышать…
— Рада? Чему тут радоваться?! За три дня ты откуда-то берешь громадную сумму денег — и немедленно спускаешь ее на невесть что! За три дня просто НЕВОЗМОЖНО истратить такие деньги. Особенно тебе!
Ошеломленная Полина не заметила, как открылись глаза. Потом поняла смысл сказанного и едва не взвыла.
Брат и сестра завели собственные счета в банке еще в школе. Галя откладывала на наряды, Миша — на машину. Мама даже гордилась такой финансовой «независимостью» младших, а Полина… у них с мамой имелся один общий счет. Вернее, формально их было два, на имя Полины и Татьяны, но мама всегда могла контролировать траты старшей дочери, хотя особой надобности в этом не было, как и самих трат. Кстати, теоретически и Полина могла контролировать маму…
Выдав Полине платиновую карточку, Ларин поступил вполне — и на удивление! — благородно, чтобы не ставить ее в двусмысленное положение. Он перевел карту на ее имя и на ее счет. И мама, очевидно, решив снять какую-то сумму со своего счета, по традиции сунулась с проверкой — и напоролась на всю эту банковскую операцию.
Пять лямов плюс, да полтора минус, да за три дня — тут любой ангел осатанеет, а Татьяна Зима ангелом не была никогда.
Минуточку, а в каком это смысле «Особенно тебе!»?
Полина осторожно положила трубку, изрыгавшую гневные попискивания, на столик для ключей, подошла к зеркалу и с силой растерла лицо ладонями, потом взъерошила волосы, тряхнула головой и уставилась на собственное отражение.
Темноволосая, стройная девушка с усталыми шоколадными глазами смотрела на нее. Симпатичная, ладненькая, очень заспанная. Нежная кожа уже не хранит отпечатков подушки, волосы вновь лежат в художественном беспорядке — слава Зайчику! — и белоснежные зубы закусили абсолютно коралловую губку, а брови сурово сдвинулись к переносице. Эта девушка в зеркале… она не будет блеять невнятные объяснения, которым никто и никогда не поверит. Эта девушка точно знает, что ни в чем не виновата — а стало быть, и оправдываться не в чем и не перед кем.
Полина набрала воздуха в грудь, выдохнула и решительно взяла трубку со столика.
— Мама, если ты перестанешь орать хотя бы на минуту, я смогу тебе все объяснить. Если нет — продолжай в той же тональности.
— Я… ЧТО?!
В голосе матери прозвучало пока еще даже не изумление — лишь слегка поколебленная уверенность в том, что она просто ослышалась.
— Я сказала — прекрати кричать, если хочешь что-то узнать.
— Алло! Алло! Полина, это ты?! Кто говорит?! Девушка, проверьте связь!
— Мама, это я, и связь просто отличная. Я тебя слышу, ты меня тоже.
— Я не понимаю…
— Разумеется, не понимаешь. Всю жизнь считать меня бессловесным деревом — и вдруг выяснить, что у меня есть голос.
— Ты что, пьяная?!
— А ты полагаешь, с тобой можно разговаривать, только хлопнув для храбрости?
— Поля, я не…
— Выслушай меня, мама. Эти деньги не имеют к тебе никакого отношения, ко мне, впрочем, тоже. Их выделили… на модернизацию производства!
— Да? А почему на наш счет?
— На мой счет, мама. Их выделили на мой счет, а ты, по обыкновению, влезла его проконтролировать.
— Раньше ты так не говорила со мной…
— Да, виновата. Терпела. Но и ты никогда особенно меня не стесняла. Унижала — да, не уважала — конечно, но уж в денежных вопросах всегда доверяла.
— Поля, это пять миллионов…
— Это мой счет. Один рубль на нем или миллион — тебя это не касается. Я уже четыре года, как совершеннолетняя, и три года зарабатываю в два раза больше, чем ты, Миша и Галя вместе взятые.
— Но я…
— Я плачу налоги, а еще я плачу за воду, свет и газ, кроме того, я выплачиваю кредит Миши за машину, и если тебе срочно надо куда-то вылететь, именно я бронирую и выкупаю билеты на самолет.
— Поля…
— И при этом вы трое еще имеете нахальство выставлять меня перед окружающими этакой девочкой-дауном, тупиковой ветвью эволюции, что-то типа «а это наша Полина, не обращайте внимания, она у нас нескладеха». Мама, а теперь постарайся мне внятно объяснить, ЗАЧЕМ вы это делаете? Ведь я прекрасно знаю, что на самом деле ты меня любишь. Что Галя в детстве очень радовалась наличию старшей сестры. Что из тебя Миша не вытряс бы ни рубля на свою несчастную машину. И что уйди я из дома, очень, очень многим бедным животным не дождаться встречи с тобой, моя драгоценная мамочка.