Жутко романтичные истории (ЛП) - Коллектив авторов. Страница 36

Вернувшись в отель, Майлз разобрал покупки и проверил, нет ли сообщений от полиции или еще кого-то (уговорив себя не разочаровываться, если Линли отменит встречу). После он провел еще пару часов, бродя по мостовым улицы Сен-Поль, наслаждаясь скрытыми переулками и старинной архитектурой, которую гармонично дополняли многочисленные calèches — конные экипажи. Прогуливаясь, Майлз отметил для себя несколько самобытных картинных галерей и сувенирных лавок, пообещав себе, что уделит время на изучение этих и множества других монреальских «драгоценностей».

В небольшом парке он сделал пару набросков. Несомненно, город располагал к искусству, что пойдет на пользу творчеству Майлза. И несомненно, он располагал к возлияниям, что плохо отразится на талии. Майлз уже попробовал местные бейглы, кофе с кленовым сиропом, кленовое мороженое и еловое пиво.

Несколько раз он заблудился, углубляясь в запутанную сеть боковых улочек, но это было даже забавно. Во время бесцельного блуждания он и наткнулся на ломбард.

Сначала его внимание привлек старинный мольберт в углу забитой ценностями витрины. Дубовый треножник с двумя рейками для холста высотой полтора метра. Наверняка весит тонну по сравнению с легким и гибким алюминиевым штативом Майлза. С другой стороны, отполированное годами использования дерево обладало особой красотой и притягательностью. Мольберт был великолепен. Именно на таком нужно создавать картины.

Пользуются ли спросом сейчас такие вещи? И сколько может стоит такой предмет уходящей старины? Взгляд Майлза блуждал по витрине, пока не выхватил из глубины знакомую бело-голубую пару фарфоровых китайских ваз. Очень странно. Они выглядели точь-в-точь, как те, что украшали каминную полку в прихожей его дома.

До боли в глазах Майлз вглядывался сквозь грязное стекло витрины.

Как и его старые знакомые, эти вазы высотой около тридцати пяти сантиметров расписаны фениксами. Крышки на обеих вазах сохранились, они вообще были в хорошем состоянии.

Конечно, в мире множество китайских ваз, да и прошло больше десяти лет с тех пор, как Майлз их видел. Он мог ошибиться. Возможно, так и есть. Но он никак не мог отделаться от мысли, что же случилось с теми самыми вазами. Неужели их продали? Переставили в другую комнату? Или, может быть, Эрван Дюбе их заложил?

Майлз отступил, чтобы прочитать выключенную неоновую вывеску на фасаде кирпичного здания.

Monsieur Comptant.

Что такое comptant? Наличные? Деньги? Комиссия?

Что ж, стоило спросить об этих вазах. Просто, чтобы удовлетворить свое любопытство. Майлз подошел ко входу и только тогда заметил в окне вывеску Fermé.

Это слово он знал. ЗАКРЫТО.

***

— Не помню, — пожал плечами Линли, когда за ужином Майлз спросил его о вазах.

Линли выбрал ресторан Le Fantôme на Уильям-стрит в самом сердце Центра искусств Гриффинтауна. Майлз обожал такие места. Точнее, обожал бы, если бы в Лос-Анджелесе было подобное. Ресторан был маленьким и плотно забитым посетителями. Он представлял собой один-единственный узкий зал с простыми белыми стенами, бетонным полом и темными, потрепанными и не слишком удобными деревянными столиками, уставленными свечами. Зал украшала серия великолепных коллажей в оттенках киновари, состаренного золота и охры. Несмотря на какофонию из музыки и гула голосов, атмосфера казалась на удивление тихой и интимной.

Линли спросил разрешения сделать заказ на двоих, что Майлз нашел забавным, но очаровательно старомодным, так что они ужинали по очень дорогому, но восхитительному дегустационному меню из восьми блюд и пили лучшее вино, которое Майлз пробовал в своей жизни.

— Ты не помнишь, когда видел их в последний раз?

— Нет.

— Маргаритка могла их продать?

— Конечно. Но она не пошла бы в ломбард. — Взгляд Линли был полон любопытства. — О чем ты думаешь? Что Дюбе выкрал вазы и заложил их?

— Разве это невозможно?

— Вполне. Завтра Тибо должен выдать тебе опись имущества. — Линли кривовато ухмыльнулся. — Игра в «найди пару» должна занять тебя до конца отпуска.

Каждый раз, когда Майлз смотрел в глаза Линли, их взгляды, казалось, переплетались, и к лицу Майлза приливала краска. Готовясь к ужину, он постоянно повторял себе, что этот вечер для Линли — всего лишь жест вежливости и ничем не отличается от завтрака с Оливером. Но разум сдавал свои позиции каждый раз, когда Майлз улавливал проблески тепла в глазах Линли. Если бы это был кто-то… Но Палмер не был кем-то другим и недвусмысленно отверг Майлза прошлой ночью.

И?..

Линли встретил его в отеле, легко поцеловал в обе щеки, оглядел с ног до головы с лестным одобрением и похвалил новую рубашку: «Этот цвет тебе идет. Твои глаза такого же оттенка».

Нет, глаза Майлза вовсе не жемчужно-серые. Они серо-голубые. Кроме того, ему не помешало бы подстричься, а еще обновить лезвия на бритве. Но он оценил комплимент.

Линли был одет в черную кашемировую водолазку и облегающие джинсы цвета индиго. Он выглядел лощенным и космополитичным, каковым, конечно, и был, но Майлз не удивился бы вопросу, что Линли делает рядом с таким, как он. На самом деле, время от времени их трапеза прерывалась, когда кто-то останавливался возле столика, чтобы поприветствовать Линли. Тот каждый раз учтиво представлял Майлза как старинного друга, приехавшего из Штатов. Что сопровождалось множеством понимающих взглядов и улыбок.

Внезапно внимание Майлза привлекли звуки веселой песенки, звучавшей фоном.

— Опять эта песня.

— Какая? — Линли прислушался. И улыбнулся. — О-о! «Такова любовь, и ты ничего не можешь с этим поделать». Да ты романтик, Майлз.

— Не знаю. Просто она мне нравится.

— Попробуй. — Линли протянул свою вилку, и Майлз, чье сердце, казалось, вот-вот остановится, осторожно откусил кусочек… Что это, черт возьми, было?!

— Обжаренный на углях лобстер в игристом Crémant d’Alsace, — подсказал Линли.

Майлз прожевал, проглотил и выдохнул:

— Вау.

Он чуть не словил гастрономический оргазм. Линли слегка улыбнулся, вытянул руку и провел большим пальцем в уголке рта Майлза. Майлз напрягся, потому что этот жест не мог быть ничем иным, как… Мысль оборвалась, когда на его глазах Линли слизнул с пальца каплю Crémant d’Alsace.

То, что отразилось на лице Майлза, заставило Линли улыбнуться.

— Нравится?

— Как последняя трапеза смертника, — прокомментировал Майлз.

Линли рассмеялся, но затем сказал:

— Не уверен, что до конца оценил шутку.

— Можно спросить тебя кое о чем?

— Конечно.

— Почему Маргаритка оставила дом мне? И пожалуйста, не надо говорить, что она хотела, чтобы он достался мне.

Выразительные брови Линли поползли вверх.

— Скорее всего, именно так и было.

— Да, но почему? Мы не были слишком близки. Не уверен, что вообще ее знал. И… — Это отозвалось болью, потому что сильно огорчало мать Майлза. — Она ни разу не навестила маму, когда та заболела.

Взгляд Линли вспыхнул и погас. Помолчав, он произнес:

— Моя мать была не слишком… хорошим человеком.

— Что это значит?

— Болезнь и смерть Алекс не прописаны в сценарии Маргаритки. В ее постановке разрешен только счастливый конец.

Майлз не нашелся, что ответить. Он даже не был до конца уверен, что понял Линли.

— Конечно, потом, когда было уже поздно, она жалела обо всем. Но такова моя мать. — Рот Линли изогнулся в невеселой улыбке. — Так что Маргаритка решила поиграть в фею-крестную. Она всегда предпочитала широкие жесты обычным проявлениям чувств.

Эта хладнокровная оценка подтвердила мысли Майлза.

— Не пойми неправильно, — продолжил Линли. — Я любил ее. Она моя мать. Но я никогда не питал иллюзий относительно нее. Кроме того, — сардонически добавил он, — Ты избавил нас с Оливером от необходимости делить имущество. Не знаю, опасалась ли она того, что мы передеремся из-за дележа семейных сокровищ или что, не задумываясь, продадим дом вместе с содержимым. Во всяком случае, уверен, она хотела преподать нам урок.