Жертвы - Хатсон Шон. Страница 38

— Что? — рассеянно отозвался он.

— Снимки.

— Да, все в порядке, — соврал он, не сводя глаз со светящегося ореола вокруг ее лица. Он смотрел на снимки, забыв о времени, потом повернулся и направился к двери прицепа.

— А как же грим? — окликнула его Сюзан.

— Это подождет, — ответил Миллер.

И вышел.

У входа в студию в импровизированной кабине был телефон.

Миллер сказал дежурному охраннику, что ему нужно позвонить, и тот вышел из кабины, а Миллер стал поспешно набирать нужный номер, в нетерпении постукивая пальцами по столику и ожидая, когда снимут трубку.

— Новый Скотленд-Ярд, — попросил он ответившего на его вызов. — Мне надо поговорить со Стюартом Гибсоном, добавочный номер двадцать два, — сказал Миллер и снова стал ждать, прислушиваясь к последовавшей серии щелчков и потрескиваний, пока его соединяли. Послышались сигналы вызова на линии добавочного номера телефона.

Гудки следовали один за другим.

— Ну, давай же, — возбужденно прошипел Миллер.

Наконец он услышал щелчок, трубку сняли.

— Кабинет инспектора сыскной полиции Гибсона, — сообщил голос.

Миллер сразу же узнал его.

— Стюарт, это Фрэнк Миллер.

Последовало непродолжительное молчание, а когда полицейский инспектор заговорил, в его голосе безошибочно угадывались ледяные нотки.

— По-моему, мы все сказали, что хотели, в тот день.

— Но это важно. Помнишь, я тебе говорил про ауру вокруг потенциальных жертв убийств? Так вот, я ее снова увидел.

— Послушай, Фрэнк, почему бы тебе не найти кого-нибудь другого, чтобы приставать со своим бредом. Я же тебе сказал, меня это не интересует.

— Но тебя это обязательно заинтересует, когда ее убьют, правда? — бросил Миллер.

— О ком ты говоришь?

Миллер объяснил.

— Уверяю тебя, Стюарт, на снимках — то же свечение, что и на фотографиях всех других жертв. Ее непременно убьют. Я могу поспорить на деньги.

— Тогда тебе, может быть, лучше обратиться в «Ладброкс», чем ко мне, — с сарказмом посоветовал инспектор. — Послушай, Фрэнк, я занят. Мне хватит и одной головоломки, которую предстоит решать, отстань ты от меня со своими сумасбродными идеями.

— Так что же может тебя убедить? — рявкнул Миллер.

— Нечто более существенное, чем слова алкоголика с буйным воображением и плохим зрением, — едко парировал полицейский инспектор. — А теперь отстань и повесь трубку, понял?

— По крайней мере, пришли кого-нибудь последить за ней, понаблюдать за ее домом, сделай же что-нибудь! — сердито крикнул Миллер. — Ты не можешь просто отмахнуться от того, что я тебе сказал. Ее непременно убьют, помяни мое слово.

— Все, Фрэнк, пока, — сказал Гибсон и положил трубку.

— Подлец! — взревел Миллер и бросил трубку.

Он выскочил из кабины, чуть не столкнувшись с охранником, который, услышав разговор на повышенных тонах, решил вернуться. Охранник открыл было рот, чтобы что-то сказать Миллеру, но тот уже мчался к гримерному прицепу. Охранник покачал головой и вошел в свою сторожку.

Миновав бетонированную площадку и подходя к прицепу, он увидел ожидающую его в дверях Сюзан Льюис.

Миллер невольно содрогнулся, встретившись взглядом с актрисой, живо представив ее изображение в обрамлении ауры, которую он видел на снимке.

Может быть, он все же ошибается относительно этого странного свечения? Возможно, все предыдущие убийства являлись лишь случайным совпадением? Он в этом сомневался, однако очень молился, чтобы на этот раз он ошибся.

Съемки проходили в соответствии с планом.

Сюзан Льюис исполняла свою роль прекрасно под слоем гротескного грима, который Миллер создал для нее. Он накладывал его осторожно, почти любовно. Как хирург, делающий пластическую операцию, придавал латексу нужные формы, вырезал отверстия, создавая что-то потрясающе безобразное на лице той, от которой раньше нельзя было отвести глаз.

Пока шли съемки, безотлучно находился рядом с камерой и смотрел на актрису. Стоял, попивая из своей фляжки, и смотрел. Преследуемый мыслью о том, что он видел на фотоснимках. Помня, что вокруг нее разливался свет, как от маяка. И видеть это мог только он.

Время приближалось к семи пятнадцати, когда Дикинсон, наконец, объявил об окончании съемок на этот день, пробурчав что-то в ответ на заявления кинооператоров и осветителей о дополнительной плате за переработку. Миллера уже не заботили замечания режиссера: он стоял и ждал, когда Сюзан Льюис сойдет со съемочной площадки. Говорить она была еще не в состоянии из-за мешавшего ей грима, да и Миллер чувствовал себя не очень склонным к разговору, так что снятие грима в гримерном прицепе производилось в относительном молчании. Актриса сама содрала с себя последние несколько полосок латекса, как это делают животные, меняющие кожу.

Промывая затем лицо теплой водой из раковины в углу прицепа, она почувствовала, что Миллер смотрит на нее.

— Что-то не так? — спросила его Сюзан.

Миллер отрицательно качнул головой и отпил из фляжки.

Снимки Сюзан были уложены им в карман куртки. Как безмолвные знаки беды.

— Как вы добираетесь до дома? — поинтересовался он.

— Мне недалеко, и я на машине. Займет минут тридцать.

Специалист по киноэффектам в задумчивости медленно кивнул.

Сказав актрисе, когда ей следует прийти завтра гримироваться, он попрощался и проследил взглядом, как она вышла из прицепа и направилась по бетонированной площадке к ждущей ее машине. Миллер задумчиво кусал нижнюю губу, наблюдая за тем, как она выкатывала машину со стоянки. Он выждал еще некоторое время, затем решительно вышел, захлопнув за собой дверь и заперев ее. Сделав это, он бросился к своей машине. Миллер завел двигатель и включил ближний свет фар. Смеркалось, краски дня становились скучными и серыми, и, ведя машину, он включил дополнительное освещение.

Сначала ему показалось, что он потерял Сюзан Льюис, но, выехав на основную дорогу, заметил ее машину, плетущуюся за грузовиком. Миллер вписался в общий поток, держась на удалении четырех машин за ней.

Она продолжала ехать.

Он следовал за ней, держа одну руку на рулевом колесе, а в другой зажав фляжку, и не спускал глаз с машины Сюзан Льюис.

Значит, Гибсон не приставил за ней хвост, размышлял Миллер. Ну и черт с ним. Он видел ауру вокруг нее. Он знал, что она в опасности.

Даже если ему придется следить за ней всю ночь, он сделает это.

Он продолжал вести машину.

Глава 40

— Подонок несчастный! — крикнул Майк Гамильтон вслед машине, проехавшей мимо него и скрывшейся за поворотом дороги.

Он поднял вверх два растопыренных пальца и, выругавшись про себя, стал всматриваться в темноту в ожидании другой машины. Может, попадется фургон или грузовичок, размышлял он, в них парни обычно более снисходительны к тем, кто рассчитывает доехать задаром на попутной машине. Майку уже надоело стоять на обочине с поднятым большим пальцем, как манекен, и ждать, чтобы какой-нибудь проезжающий автомобилист смилостивился над ним. Он порылся в кармане пиджака и нашел самокрутку с «травкой», но у него не было спичек. Может быть, у того, кто подберет его, найдется огонек. Если, конечно, его кто-нибудь подберет. Он сошел с обочины и уселся на рюкзак, стараясь устроиться поудобнее.

Он взглянул вверх на темное небо, надеясь, что дождь не пойдет до того, как его подберут. Досталось бы ему от родителей, если бы они узнали, что он ездит на попутных машинах. Они дали ему пятьдесят фунтов, когда он отправлялся из дома в Гулле два дня назад. Этого бы с лихвой хватило на обратный билет на поезд из Лондона.

Они бы еще больше разозлились, если бы узнали, что он потратил больше половины тех денег на наркотики. Вот почему сейчас ему приходится добираться на попутных машинах. Он уже баловался «травкой» лет десять, начав как раз после своего пятнадцатилетия, когда на день рождения в пивном баре двое приятелей предложили ему попробовать. Что в это такого? — спрашивал он сам себя. Потребности в более сильных наркотиках у него нет, хотя он знает многих, у которых такая тяга была. Он вполне справляется со своей маленькой привычкой. Настолько, что планировал даже продать часть своих запасов, приехав в Лондон. Поездка предпринималась как бы для того, чтобы навестить старшую сестру, два года назад уехавшую с севера, чтобы выйти замуж, но сейчас Майк вдруг подумал, а стоит ли вообще туда ехать, несмотря на то, что находился всего лишь километрах в тридцати от центра столицы.