Виолончелист (СИ) - Монакова Юлия. Страница 9

Максим молчал. Что он мог сказать этой девочке — он, чистенький, сытый, благодаря матери не знавший в жизни практически никаких забот?..

Глава 4

Лера сама поспешила перевести тему. Успокаивающе тронула его за плечо, улыбнулась и спросила с жадным любопытством:

— Так что ты теперь собираешься делать? Не хочешь написать отцу письмо? Наверняка раздобыть его адрес — не такая уж проблема…

Максим не без труда вспомнил, о чём вообще шла речь, прежде чем отозвался:

— Для начала я хочу получить паспорт с его фамилией. Буду не просто Чащин, а Чащин-Ионеску. Мама одобрила, — торопливо добавил он, заметив, как ошарашенно уставилась на него Лерка. — Говорит, что такая фамилия даже более благозвучна для моей будущей концертной деятельности. Она же свихнулась на идее сделать из меня великого музыканта, — привычно хмыкнул Максим. — Может, в глубине души надеется, что я прославлюсь на весь мир — даже больше, чем мой знаменитый папенька, и тогда она разыщет его и гордо скажет: видишь, какое счастье ты профукал, идиот?

— Чащин-Ионеску… — задумчиво повторила Лера, словно перекатывая это сочетание слов на языке, пробуя на вкус. — Вообще, конечно, необычно, но очень красиво. Вот только… — она запнулась на миг, — наши олухи в школе засмеют же. Это слишком сложно для их куриных мозгов.

— А не пошли бы они, — пренебрежительно отмахнулся Максим. — У меня есть отец, я хочу носить его фамилию… и его отчество. Точка.

— А… его согласие не требуется?

— Нет, у меня же в свидетельстве о рождении в графе “отец” вообще никто не указан. Так что согласие должна дать только мама, а она, как я уже упоминал, совсем не против… — Максим не договорил фразу, словно внезапно забыл, о чём шла речь, и уставился куда-то за Леркиной спиной, напряжённо закусив губу.

Обернувшись, она проследила за направлением его взгляда и сразу же обнаружила, что чуть поодаль, возле парадной, остановились Наденька и Эдик. Очевидно, парень провожал подругу до дома.

Максим следил за парочкой с жадной тоской, досадой и плохо скрываемой ревностью. Те не заметили их в песочнице — стояли, нежно держась за руки, и о чём-то тихо переговаривались.

— Тебя всё ещё не отпустило? — спросила Лерка участливо. — До сих пор сохнешь по ней?

— Ничего я не сохну, — Максим быстро отвёл взгляд, как преступник, пойманный с поличным.

— Ну-ну, рассказывай мне сказки, а то я не вижу, — насмешливо протянула Лерка. — Ты аж трясёшься, когда её видишь.

— Это не я трясусь, а, наверное, у тебя в глазах всё скачет, — беззлобно огрызнулся он.

— Хочешь сказать, что разлюбил Наденьку?

— Я и не любил её никогда, — с заминкой ответил Максим. — Это было простое увлечение.

Тем временем Эдик за плечи притянул Наденьку к себе и принялся целовать. Делал он это весьма уверенно и умело, явно не в первый раз. Кровь отхлынула от лица Максима. Лерка взглянула на него с искренним сочувствием и смущённо кашлянула, не зная, чем помочь другу, как утешить.

— Слушай, а ты… целовалась когда-нибудь? — спросил вдруг Максим, нервно усмехнувшись. Однако, к его великому удивлению, Лерка уверенно кивнула:

— Конечно!

Он аж опешил. Ничего себе — “конечно”! Скажите на милость, какая опытная… Он сам, к примеру, не мог похвастаться подобными успехами.

— Когда? С кем? — хмуро поинтересовался Максим.

— Давно, ещё в детском саду, с Виталькой Фёдоровым. Нам тогда по шесть лет было, — невозмутимо отозвалась Лерка. Он некоторое время ошеломлённо переваривал услышанное, а потом с облегчением выдохнул и необидно фыркнул:

— Блин, дура… я же не про такие поцелуи спрашиваю.

— А чего сразу “не такие”? Мы вполне по-взрослому целовались! — запротестовала Лерка. — Кстати, и не только целовались… — добавила она многозначительно. Максим закрыл уши ладонями и замотал головой, борясь с подступающим к горлу предательским смехом:

— Не желаю этого слышать! Малолетние развратники.

— Он, между прочим, предложил мне выгодную сделку, — спокойно продолжала Лерка. — Говорит: Богданова, если ты меня поцелуешь, я тебе письку покажу.

— Не-е-ет, — застонал Максим, уже почти хрюкая от еле сдерживаемого хохота. — И что, тебе это предложение показалось столь заманчивым, что ты согласилась?!

— А почему бы и нет, интересно же. Откуда ещё мне было черпать сведения о различии полов, — хихикнула Лерка, пожимая плечами. — У Фёдорова хотя бы младшая сестра имелась, а для меня вся эта анатомия мальчиков представлялась тёмным лесом…

— Ну и что? — с искренним любопытством спросил Максим. — Показал?

Она кивнула:

— Ага. В кустиках за верандой, во время прогулки.

— Впечатлилась?

— Да знаешь, как-то… не особо, — призналась Лерка. Они с Максимом застенчиво переглянулись и, не выдержав, взахлёб засмеялись на весь двор.

Парочка, с упоением целующаяся возле подъезда, заслышала этот смех и с испугом распалась: Наденька и Эдик отпрянули, буквально отпрыгнули друг от друга.

— Хватит угорать, идиоты! — возмущённо крикнул в их сторону Скворцов, приняв это безудержное веселье на свой с Наденькой счёт.

— Ничего смешного, — с обидой подтвердила Наденька. — Лучше бы сами целовались, чем детский сад устраивать.

Заслышав про поцелуи и детсад, Максим и Лерка заржали с удвоенной силой, почти сложившись пополам от хохота, у них даже слёзы на глазах выступили. Им обоим, что называется, “смешинка в рот попала”, и остановиться было решительно невозможно.

— Мы… не можем целоваться, — с трудом выговорил Максим, задыхаясь. — Я пока не готов показать Лерке то, чего она ждёт… в награду за поцелуй, — и снова грянул оглушительный взрыв смеха.

— Дебилы! — крикнула в их сторону всерьёз оскорбившаяся Наденька и резко скрылась за дверью. Эдик, потоптавшись на месте, явно раздосадованный, бросил в сторону Лерки с Максимом злобный взгляд, засунул руки в карманы и, ссутулившись, зашагал прочь.

Начало двухтысячных

Тем летом, когда Максиму исполнилось пятнадцать, в их с Леркой жизни произошло два знаменательных события: он выпустился из музыкальной школы, а её неожиданно завербовали манекенщицей в одно из модельных агентств Питера.

Окончание музыкалки вызвало у Максима смешанные чувства: с одной стороны, ощущение лёгкости и свободы, сброшенного с шеи многолетнего ярма, а с другой — зияющая пустота и внезапно образовавшаяся прорва свободного времени, которое непонятно было, куда и девать.

Разумеется, окончание музыкальной школы не означало прощания с самой Музыкой — Максим уже знал, что это его дальнейший путь, его судьба, и никуда ему от этого не деться. Они с Дворжецкой договорились об индивидуальных занятиях у неё на дому: она пообещала готовить парня к различным музыкальным конкурсам и фестивалям. К тому моменту Максим уже успел немало поездить по стране и имел за плечами несколько престижных побед в городских, региональных и общероссийских состязаниях юных скрипачей и виолончелистов. Однако Дворжецкая (наперебой с матерью) пророчила ему, ни много ни мало, международную славу… а значит, самое интересное в его музыкальной карьере только начиналось.

Выпускной вечер прошёл на подъёме, очень трогательно и лирично. Сначала ребятам были вручены дипломы (точнее, свидетельства об окончании полного курса по специальности, но всё равно это были самые настоящие “корочки”, а у Максима ещё и красного цвета, что наполняло его душу тайной гордостью), после чего юные музыканты устроили для мам-пап и прочих родственников традиционный праздничный концерт. Затем выпускников ждали дискотека и сладкий стол.

К Максиму на выпускной пришли мама и Лерка: обе нарядные, красивые, невероятно счастливые. Лерка впервые чуть тронула губы нежно-розовой помадой, её пышные каштановые волосы волнами рассыпались по плечам, а светлое платье с широкой, струящейся по ногам юбкой деликатно и в то же время соблазнительно обхватывало неправдоподобно тонкую талию и подчёркивало уже явно заметную юную грудь. Максим не знал, что платье перешито Леркой самолично из старого материнского, да и не задумывался об этом: главное, оно очень шло подруге, этакий ретро-стиль, девушка из семидесятых. Раскосые глаза подруги сверкали восторгом и неподдельной радостью: поздравляя Максима с дипломом, она прижалась к нему на миг, обхватила руками и расцеловала в обе щёки, обдав смущённого выпускника манящей сладостью своего дыхания и ароматом свежих ландышей.