Десять месяцев (не)любви (СИ) - Монакова Юлия. Страница 53

Был бы он хоть чуточку посильнее, пожёстче… наверное, у них изначально не зародилось бы никаких отношений, а если бы всё же зародились — он давно послал бы её подальше в самых недвусмысленных выражениях. С другой стороны — будь он слабее, чем есть… наверное, сейчас вполне успешно ходил бы "на сторону", к той же Полине, и плакался обеим, что просто не может определиться.

Стоп, стоп — ну какая Полина? С чего вдруг мысли о ней опять лезут в голову? Ведь там всё кончилось, даже не начавшись… И не могло начаться. Потому что Марк — это Марк. И он сейчас с Илоной. Почему-то…

Ладно, всё это пустяки, какая разница — почему он с ней? Главное — именно с ней, а не с кем-то ещё. Может, даже получится выкроить время и слетать с ним вместе к морю, хотя бы на майские праздники… И всё у него пройдёт. И апатия, и отчаяние, и хандра, и… тоска о несбывшемся.

Досадно, что в Петербурге у него до сих пор никак не продастся квартира. Вобще-то, Марк жил там с женой, но принадлежала она ему, он купил её ещё до свадьбы. А теперь вот словно сама судьба не желает его отпускать, Питер всё держит и держит… Каждый раз Марк уезжает на встречу с потенциальными покупателями, которых подбирает ему риелтор, и всякий раз сделка по разным причинам срывается. А действительно ли он хочет окончательно разорвать все свои связи с северной столицей, в страхе думала иногда Илона — может, подсознательно сам оттягивает и оттягивает прощание?.. Надеется в глубине души, что когда-нибудь вернётся обратно в Питер?..

Подобные думы всегда расстраивали Илону. Вот и сейчас она невероятным усилием воли заставила себя переключиться на что-нибудь другое, более приятное. К примеру… к примеру, на Кирилла Рыбалко.

Женился… Сам ещё ребёнок, мальчишка, и голубоглазый младенец — жена. Обоим ещё понадобится много тепла человеческого… Очень хотелось верить, что они справятся. Ася держала её в курсе профессиональных успехов Кирилла, но ведь важно ещё и то, что у него на сердце…

Илона всматривалась в ледяную гладь реки и не понимала, отчего на глаза наворачиваются слёзы — то ли от яркого слепящего света, то ли от ветра… Она не сразу заметила, что вдоль кромки берега лёд существенно потемнел. Это означало, что он был тонким, прогретым солнцем… готовым вот-вот вскрыться и начать своё мощное, завораживающее движение. Как ни заковывай сердце в ледяные оковы, как ни удерживай… а всё равно выглянет солнце и растопит эту толщу льда. И всё тщательно сдерживаемое неизбежно вырвется наружу.

Илона очень любила наблюдать каждую весну за ледоходом. Вот и сейчас, поднимаясь со скамейки и забирая плед, она с рассеянной улыбкой подумала, что надо будет непременно прийти сюда с Марком.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

От тревожных мыслей и печальной смуты не осталось и следа. Всё ещё улыбаясь, она заспешила домой.

АПРЕЛЬ

Дни неслись с совершенно неконтролируемой скоростью. Если зима была нудной, тягучей, бесконечной — то весной как никогда остро хотелось жить, ловить каждое ускользающее мгновение, чувствовать на всю катушку, дышать взахлёб… Студенты поголовно крутили романы: даже пятикурсники, которым сейчас надо было думать о предстоящих госах и защите диплома, с головой погрузились в любовные переживания. Молодые преподавательницы сменили тяжёлые пальто, шубы и пуховики на яркие легкомысленные курточки. Секретарша Муся с облегчением избавилась от ненавистной зимней шапки и навертела на голове задорных кудрей.

Впрочем, преподаватели-мужчины оставались верны себе: разговоры на кафедре, даже самые бурные, велись исключительно об учёбе. В последние дни всё чаще и чаще вспыхивал спор по поводу дипломной работы студентки Ксении Далматовой.

Вот и сейчас, не успела Илона войти и повесить куртку на вешалку, как тут же сообразила — нешуточные страсти кипят на ту же тему. Она не вникала особо, погружённая в свои заботы — их и так хватало, но суть конфликта всё же уловила. Похоже, дипломантка вместо приличной работы наваяла какую-то халтуру, Астаров — научный руководитель — её принял, а вот рецензент сильно удивился и поставил вопрос ребром. Громов неожиданно поддержал рецензента, и теперь, после поднятого шума, неясно было, допустят ли работу Далматовой даже к предзащите.

— …Это не дипломный проект, а смертный грех! — горячо возмущался Марк; он улыбнулся, завидев вошедшую Илону, но глаза при этом оставались холодными — очевидно, из-за "смертного греха". — Не говоря уж о легкомыслии дипломантки, её развязности, совершенно недопустимой в научной работе, о наборе пустозвонных изречений… А вместо анализа — болтовня и "вода".

— Почему же пустозвонных? — вяло отбивался Астаров. — Ммм… вполне блестящая современная терминология. Укажите на конкретные недочёты, Далматова переделает, исправит.

Марк схватился за голову.

— Исправит?! Да тут надо переписывать всё от и до, переделать ахинею просто невозможно!

— Этими словами, Марк Александрович, вы оскорбляете и меня, как… ммм… научного руководителя Далматовой.

— Ну, стало быть — оскорбляю, — невозмутимо согласился тот. — Мнение моё не изменится.

Астаров недобро прищурился.

— Метите на моё место, уважаемый?

— Нет, ваше место меня не прельщает, — презрительно отозвался Марк.

— Я буду настаивать на том, чтобы эта работа была допущена к защите! А вы не диктуйте свои правила, вам здесь не Питер. Я добьюсь своего, так и знайте!

— Можно и так, — согласился Марк. — Пожалуй, ещё лучше. Добивайтесь допуска к защите, а мы с коллегами позаботимся, чтобы все члены комиссии ознакомились с дипломной работой и вашим отзывом на неё. И, ради бога, пусть Далматова защищает. Её, к сожалению, придётся смахнуть с доски, но игра крупная и стоит того, чтобы пожертвовать одной незначитальной фигурой…. Впрочем, дипломантке это пойдёт только на пользу. А вот вам, как научному руководителю и заведующему кафедрой, — мат.

Астаров онемел. Трясущимися пальцами он пошевелил листы дипломной работы. Никто на кафедре не мешал ему собираться с мыслями, все молчали, только Муся заботливо и предупредительно поставила перед ним стакан воды.

— Далматова не успеет теперь написать новую работу, — наконец, заговорил Астаров. — Она… ммм… одна из самых способных студенток на курсе, но времени же мало… Предзащита в мае.

— Она способная, это факт, — кивнул Громов. — Но слишком уж самоуверенная. Увидит, что халтурой не проживёшь, и к следующему году напишет толковую работу. Позволим ей защищаться вместе с нынешними четверокурсниками.

— Терять целый год… — простонал Астаров. Громов пожал плечами — мол, а что ещё поделаешь?

— И учтите, как научный руководитель, что к её новой дипломной мы проявим особо пристальное внимание. Будем читать чуть ли не под микроскопом. Так что если Далматова опять решит схалтурить и, допустим, закажет работу в интернете… это сразу же будет выяснено.

— "Злой ты, Морозко, безжалостный!" — процитировала Илона фразу из старого советского фильма, когда они с Марком вышли из университета и двинулись к её дому. Он обычно провожал её, иногда — если бывал не в мрачном настроении — заходил в гости и даже оставался на ночь, но случалось это в последнее время всё реже и реже.

— Я? Да я в душе — трепетная незабудка, — усмехнулся Марк. — Просто, понимаешь… тут такая ситуация, что жалость просто неуместна. Далматова — девушка с мозгами, даже с выдающимися способностями, поэтому то, что она сдала под видом дипломной работы — это беззастенчивая наглость и неуважение, если хочешь знать. Считает нас всех за дураков… и ведь с Астаровым почти прокатило, — он с досадой поморщился. — В подобных ситуациях я безжалостен. Если бы у неё были какие-то личные обстоятельства, или состояние здоровья, или… да я не знаю, если бы она просто была глупа, наконец!.. Я, наверное, промолчал бы. Сжал зубы и промолчал. Но не сейчас!