Эпитафия Любви (СИ) - Верин Стасиан. Страница 14

Галерея обрывалась у порога арки, ведущей в освещаемый жаровнями коридор. Кажется, впереди он разделялся на три прохода, один из которых мне и нужен — но я не запомнила какой именно, потому что шла на мероприятие, ведомая против воли. На тот момент убедила себя, что, чем скорее выполню роль необходимого дополнения к пиршеству, тем быстрее смогу вернуться… Какая забывчивость, боже мой! Это же самое главное. Такое нельзя забывать.

Я точно помнила, что левый проход ведёт в сенаторское крыло. В нём сенаторы назначают аудиенцию, когда выдаётся свободная минутка, чтобы обсудить проблемы гостей. Я бывала там дважды. Один раз — когда дядя Тин разговаривал с консулом; у дяди был обвешанный охотничьими трофеями китон, у консула — заставленный и тесный. В другой — когда по ошибке забрела в сенаторское крыло, ища комнату Луан. Как давно это было!

А вот с передним и правым проходом не всё ясно. Один из них точно ведёт по нужному направлению, но какой?

«Вот если бы здесь была Лу… эх…»

Стражники зашептались. Поди догадались, что их цезарисса не знает дороги. «И сочли дурочкой, наверное». Должно быть это удивительно и смешно: выросла во дворце и не знает, как дойти до своего гинекея!

«Надо узнать… но как подойти?!»

Проклятое смущение пригвоздило к языку решимость, мешая мне вытолкнуть спасительный вопрос. Стражников я боялась меньше других, но не сейчас, сейчас предчувствовала их шутливый рёгот, и оттого по животу ползал страх.

«Наша Меланта совсем спятила…»

Не имела понятия, это плод воображения или они на самом деле так думают?

«Вот дура…»

— Моя госпожа, вам нужна помощь? — спросил один из стражников.

В ответ я судорожно закивала.

— Да, да, нужна.

Стало в тысячу раз легче, когда я поняла, что они не собираются потешаться.

— Направо, Ваше Высочество, — тот же покорный голос без капли насмешки. «Ты себя накручиваешь, Мели. Брось уже эту глупую привычку».

Ну конечно! Я поворачивала с правого коридора к Обеденному залу сегодня утром. И случайно задела угол рукавом платья, помню.

Пока шла, я тайком глянула на рукав. Чистый. Слава богам. Если бы оказался грязным, с пятнами от сажи, которой умывали стену жаровни на бронзовых подставках, я не простила бы себе такого промаха. Вроде бы мелочь, но!

По стенам разлеталось эхо калиг. Я слышала глухой стук эфесов. Мои же сандалии из мягкой алой кожи не издавали ни звука.

Стражники не ошиблись — вышла к знакомому Залу ожиданий, от которого рукой подать до тронного. И, как всегда, помещение поражало размахом. Четыре колесницы, выстроившиеся в ряд, могли бы проехать через Зал ожиданий без труда, особенно сегодня, когда он пустел из-за того, что большая часть посетителей на приёме в Обеденном зале. Лианы с крошечными белыми бутонами, ничуть не смущая монументальность канелюр, овивали колонны, струясь к потолку нефа — где ветер, влетающий в распахнутые окна, всхлипывал, как покинутый. Находясь в Зале ожиданий, я всегда могла сориентироваться, оттого-то он мне и нравился.

В десяти шагах слева от ворот в Зал Высшей Гармонии бежала лестница. Её называли боковой, и я часто ей пользовалась, когда надо было прошмыгнуть мимо тронного зала, не привлекая внимание сенаторов.

Этим путём добираться до архикраторского уровня гораздо быстрее, чем по парадной лестнице из Зала Высшей Гармонии, и я даже редко всерьёз устаю, привыкла ходить каждый день — но, когда поднялась на седьмой уровень в этот раз, с удивлением обнаружила, что почти обессилела. Да… пир вымотал меня. И Толстый Шъял. И та глупая ситуация с коридорами. На ступнях ныли пальцы. Шея вспотела, уровень за уровнем я всё больше ухватывала ртом воздух.

Телохранителям повезло меньше — они выдохлись, пока в тяжёлых панцирях добирались до последнего уровня,

— Идите, идите, — пожалела я их.

Украшенная золотым тиснением дверь отсекала ад Базилики от рая покоев. Во весь дух торопилась и вот, шмыгнув внутрь, как мышь в нору, я вздохнула с блаженством обретённой свободы. «Ну разве не прекрасно?» — подумала, закрывая дверь на ключик.

Вокруг парило легкомысленное уединение. И всё будто бы подчёркивало его — от гвоздик на низком подоконнике до мягкого коврика у кровати, на котором я игралась, бывши маленькой, не тяжелее курульного кресла в Обеденном зале.

Я прошлась по мозаичному полу. Осмотрела коробочки с парфюмерией. Когда консул влетел и заявил, что надо скорее спускаться, а то опаздываем на пиршество, я подскочила и нечаянно разбила пару стеклянок. Жалко…

Для полного счастья не хватало подруги. Одиночество мне исстари не претило, но, похоже, в эту самую минуту милая Луан кружится с красавцем-легатом, а без неё и одиночество уже не доставляет прежнего удовольствия. Три года я находила в гинекее защиту от противных людей; крепость, освобождающую от нужды общаться с кем-либо, кроме хороших знакомых. Я не могла бы вести себя так, как Луан. И легат, наверное, не смог бы — кому такая нужна?

Боязнь и желание шли след в след. В комнате след обрывался. Его рассеивали запахи эфирных масел, у порога гинекея стерегли страхи, но они не смели войти. Будто моряки перед штормом, они знали, что за окном плещется нежно-голубая акварель небес, способная унести их далеко-далеко.

«Сколько белых кораблей» — Выйдя на террасу, я всмотрелась в облака. Небесный парус сходился на горизонте с парусом морских волн, бегущих по заливу. Прибой шумел; на скалах гнездились чайки — я слышала их кричание: раскатистое, пронзительное. Они вызывали мысли о путешествиях, о корабле «Буревестник», на палубе коего удалой Лантиох сражался с пиратами. О том, как за девять дней и девять ночей Симмус Картограф пересёк континент на летающем судне, начертив первую карту Вэллендора — и приключениях, с которыми он столкнулся.

«Когда дядя Тин вернётся, я попрошу его свозить меня в те земли, где он был», — решила для себя. — «Я думаю, там невероятно красиво, по-другому и быть не может, нет, ведь он столько привозил красоты! Но главное не забыть. Я уже забыла как-то об уроках с Серджо. Дядюшка так…»

Уроки. Серджо. Похолодев, я отпрянула от балюстрады. Точно. Сегодня конец седмицы, и вечером ждёт наставник. «Как, как, я могла опять забыть?!»

Глухой стук донёсся со стороны двери.

Замерла. Вот они — те самые страхи. Они стучатся в комнату, карауля дозором, не смыкающим глаз, когда выйду, чтобы открыть им святая святых. В надежде взглянула на небо. Сейчас-сейчас, белые корабли подхватят и унесут незваных гостей.

Но увы, корабли — и облачные, и обычные — уплывали к горизонту, а стук повторялся, громче, чем прежде. Я на цыпочках подобралась к двери и, прислонив ухо к дверному полотну, сказала:

— Кто там?

Ей никто не ответил. Я повторила вопрос, и к своей радости услышала знакомый голос.

— Ваше Высочество!

Луан… Луан! Без раздумий отперла дверь, пропуская служанку в гинекей.

— Как прошло? — спросила, снова запирая.

— Прекрасно! — мечтательно поделилась Лу. — Смотрите, что мне подарил легат! — Она с гордостью указала на золотой кулон у неё на шее. — Красиво?

— Да, — бросила я. Кулон меня почти не интересовал.

— Он поклялся, что посвятит мне тропеум[1]!

— Да-да.

— Ну что?

— Слу-ушай, давай потом…

Луан, как я и ожидала, внимательно взглянула.

— Помнишь, на прошлой неделе, — начала я, поймав себя на мысли, что Луан тоже, возможно, забыла о сегодняшних занятиях с Серджо, — наставник сказал выучить приветственный поклон, помнишь? Так вот, я слегка-а… не готовилась. Может быть, ты как-нибудь со мной…

— Позаниматься с вами? — Лу невинно улыбнулась.

— Ну да.

— Так чего же молчали, я всегда к вашим услугам, — и она поклонилась ровно так же, как должна была кланяться я: изящно, отточено, красиво, в темпе — как, скорее всего, кланяются только матроны. Она ещё раз показала поклон, когда мы встали на коврике посередине гинекея, и я должна была с точностью до наоборот повторить за ней движения.