Эффект Завалишина. Символ встречи(Повесть и рассказ) - Шаломаев Михаил Исакович. Страница 8

Володя Завалишин направился в бурчачок и загрустил — ни одной души. Завалишин сел на балюстраду, закурил и негромко процитировал боевой клич бурчачка:

— Ой, вы, гой еси, добры молодцы! Добры молодцы, краснобаи спорые! Ой куда же вы запропастились? Испарилися? Разбежалися?

Заклинание подействовало. Добрый молодец Алик Хайдаров сбежал по лестнице из библиотеки. Под мышкой у него пакет с информационными бюллетенями. Увидел приятеля, заулыбался:

— Что делаешь?

— Получаю детское удовольствие, болтаю ногами.

— Да нет же. Я все о том.

— Ничего обнадеживающего. Менял частоты, двигал приборы, регулировал число витков. Ирочкин совет не принес успеха — и дневное время не помогает. Хотел бы я все-таки знать, какому подонку понадобился мой блокнот?

— Давай еще подумаем.

Думали, чертили схемки, ругались, обзывали друг друга всякими обидными словами, курили, снова рисовали схемки, снова ругались.

— Кстати, Алик, — сказал Володя. — А, собственно, чего ты-то так стараешься? Эффектную тему для докторской подыскиваешь? Или как?

— Если бы… мы не были с тобой знакомы давно…

— То что бы?

— По шее бы схлопотал, вот что, кретин разнесчастный.

— Ну, ну, спасибо. — Володя помолчал, сморщился. — Тошно что-то, так тошно… Выбил меня из колеи этот эффект. Ничем другим не могу заняться. А дела мои — хуже некуда. Вызывали на душеспасительную проработку к директору. Он напирал, угрожал, конкурс, мол, будет, подавайте в общем порядке, а там будем разбираться, но если найдем более подходящую кандидатуру, то… и так далее. Уйти, что ли? Глаза дабы не мозолить.

— Куда ты уйдешь, лопух?

— Куда? — отозвался Володя с обычной усмешечкой. — В будку. Какую? А вон там за троллейбусной остановкой. Ремонт радиоприемников и телевизоров. Фирма-гарантия. «Зайдите через недельку, гражданин-клиент, у нас нет запасных частей. Если желаете, можно организовать, но сами понимаете, по сходной цене…» А что? На хлеб и даже с маслом заработаю.

— Кретин, — убежденно сказал Алик. — Путь новатора никогда не усеян розами.

— Причем тут новатор-консерватор? Можно подумать, что директор собирался знакомиться с моей запиской. Даже если Ус и говорил о ней, директор давно забыл. И обо мне-то он судит по бумажкам. Когда я вошел, он долго и мучительно мямлил, вспоминая мою фамилию. А я не мог отказать себе в удовольствии сделать вид, что ничего не понимаю. Эдак почтительно буркаю, что он меня вызывал, и ни слова больше. Наконец он выудил из памяти Заполошина. Я почтительно поправил. «Да, да, совершенно верно, Завалишин. Так что там у вас?» Я ответил, что все идет хорошо, только, мол, отдел снабжения никак не завозит запасные части для самописцев. Он уже собирался отпустить меня, но нашел какую-то бумажку и сообразил, для чего я ему понадобился. Началась нотация. Я взорвался. Не потому, что он нажимает, а по той причине, что, по существу, и я, и моя тема ему глубоко безразличны. Ему нужна форма. Два листа, которые он может предъявить вышестоящим ревизорам. На первом — план, на втором — выполнение. И чтобы количество пунктов во второй бумажке совпадало с числом пунктов первой. По плану Завалишин должен работать над диссертацией, а он работает? Над чем работает, директора не интересует. Нужна ли науке диссертация Завалишина, есть ли в ней смысл — его тоже не интересует.

— Ничего, — поддел Алик, — когда сам защитишься, перестанешь нападать на диссертации.

— Получается, по-твоему, что наши точки зрения являются следствием, продуктом кресла, в котором каждый сидит?

— Албатта!

Завалишину был известен перевод этого слова, которое означало «конечно».

— Может быть, — согласился он. — Но, все-таки, продукт, или не продукт, при любой ситуации ответственность за личные поступки должна оставаться. Хотя бы в пределах личных возможностей.

— Я подумал, Володька, что если бы ты стал директором, было бы гораздо хуже. Он требует соблюдения формы, и это довольно просто можно выполнить. Будь ты на его месте, ты бы влезал в каждую душу и в каждую работу.

Хотя все это и сказано было с усмешкой, Володя был задет.

— Ладно, оставим. Давай думать.

Думать им помешала Вера Никифоровна — комендант сектора. Она появилась у входа в бурчачок со шваброй наперевес, как при штыковой атаке.

— А я вас шукаю, шукаю, Алимжан Хайдарович, — залепетала Вера Никифоровна. Она была дипломатом — Вера Никифоровна. Она отлично разбиралась в субординации. Она совершенно точно знала, что сейчас Алик — восходящая звезда сектора и с ним надобен почтительный тон.

— А что такое? — неосторожно спросил Хайдаров.

Вопрос был тактической ошибкой. Плотину прорвало. На слушателей хлынул водопад маловразумительных объяснений, из которых следовало, что заместитель директора по хозяйственной части — такой, сякой, эдакий; что все уборщицы — такие, сякие, эдакие; что сама Вера Никифоровна — болезненное и больное существо, беззащитное и обижаемое. Володя, с трудом ориентируясь в этом хаосе слов, наконец уразумел — уборщица заболела, заместитель директора не дал замены, и сегодня уборкой должна заниматься сама Вера Никифоровна.

— Алик, — сказал Завалишин. — Вера Никифоровна просит у тебя разрешения приступить к уборке.

— Да, да, пожалуйста, — согласился Хайдаров. — Только там слева, как зайдете, щит такой… Там прошу ничего не трогать.

— Тэвэчэ? — спросил Володя.

— Угу.

Вера Никифоровна метнула на Володю оскорбленный взгляд, ибо лишилась возможности продолжать свои излияния, а затем гордо удалилась, держа швабру на плече, как винтовку.

— Ух и тетечка, — пробормотал Алик. — Вот язык у человека.

— Помолчи, — резко сказал Володя.

Володя должен был что-то вспомнить — это очень важно, совершенно необходимо и обязательно. Алик понял состояние приятеля и не обиделся.

Володя торопливо перебирал все слова предшествовавшего разговора. Ох, уж эта Вера Никифоровна! Что же она сказала? А потом он сам вмешался, и вот тогда-то промелькнула мысль…

— Ухватил, — сказал Володя. — Тэвэчэ.

— А в тот раз наша установка работала?

…Холодный зимний день. За окном — рыхлый снег на деревьях и заборах. Володя следил за тем, как излучатель обращает в прах куски породы. В соседней комнате гудел трансформатор установки ТВЧ и Алик Хайдаров отдавал какие-то приказания…

Значит, все дело в этой установке? Володя так часто находил причины эффекта дробления и так же часто разубеждался в этих причинах, что не спешил радоваться.

Однажды по дороге на работу одолели сомнения — выключен или не выключен газ? Володя ясно вспомнил, как, выходя из комнаты, заглянул на кухню, повернул магистральный кран, затем карболитовую рукоятку левой горелки. Он отчетливо помнил, что чайник стоял именно слева. Однако беспокойство не оставило Володю. Он отпросился у Бобылева, взял такси и помчался домой. Плита была включена, чайник выкипел, дно его походило на решето. Хорошо хоть, что не залило горелку. Так что память — опасное устройство, особенно когда она повествует о событиях примелькавшихся. Память услужливо подбросит все, во что хочешь поверить.

— Мистика! — сказал Володя. — Пошли в лабораторию.

Перо фортуны

Во втором часу ночи, когда закончили выборку из журналов Алика Хайдарова и попробовали работу излучателя совместно с установкой ТВЧ, Володя Завалишин выключил пакетник, сел на стол и заявил, что ему все ясно. Что ему ясно? Ясно, что никакого эффекта не было, камни рассыпались случайно и он, младший научный сотрудник Завалишин, кретин. Надо выспаться и утром написать заявление: по собственному желанию и так далее.

— Дангаса! — гаркнул Алик. — А ну вставай.

— Дангаса — это лентяй?