Седьмой авианосец - Альбано Питер. Страница 39

Капитан Синилов презирал всех замполитов. Что и говорить, кое-кому из молодых советских моряков кружила голову западная пропаганда, и они сбегали со своих кораблей. Но китобойцы редко заходили в западные порты. Дело было в том, что психи из Международной комиссии по китам так подогревали страсти и обливали такой грязью русских и японцев, две нации, имевшие китобойные флотилии, что и те, и другие старались без крайней необходимости не заходить в чужие порты. Кузьма Никишкин проводил на «Геленджике» политзанятия, читал лекции офицерам и норовил всюду сунуть свой нос.

Борис хмыкнул, вспомнив, как сдрейфил Никишкин, когда впервые увидел разделку кита на «Геленджике». Как и положено, тушу кита подняли на «Геленджик» через кормовой слип, хвостом вперед. Борис стоял тогда на мостике рядом с Кузьмой, когда люди в грубых вонючих, заскорузлых от крови куртках, в высоких сапогах с шипами на подошвах, чтобы не скользить на китовой шкуре, приступили к своему мрачному ритуалу. Вооружившись длинными ножами на рукоятках, изогнутыми наподобие хоккейных клюшек, они облепили тушу кита. Кузьма сначала подался вперед, завороженный зрелищем. Один матрос, взобравшись на середину туши, стал сдирать слой шкуры от хвоста до головы, обнажая толстый слой жира. Его товарищи тоже стали проводить белые борозды по спине кита, причем все они сходились у носа. Потом там закрепили трос, потянули, и первый слой жира стал отходить, словно кожура банана. К тому времени Кузьма позеленел, но все же крепился, как мог.

В считанные минуты весь жир был содран с туши, изрублен на куски, которые отправили в бункеры, где их измельчали и переправляли в котлы. Туша превратилась теперь в гору красного мяса. Снова матросы набросились на нее, на сей раз избрав объектом своих усилий нижнюю челюсть. И тут случилось нечто незапланированное. В объемистой утробе кита в результате процессов разложения накопились газы. Раздался хлопок, похожий на выстрел гарпунной пушки, живот лопнул, и наружу вывалились внутренности, погребя под собой двоих китобоев. Гнилостный запах смерти распространился по палубе, ударил в ноздри стоявшим на мостике. Кузьму вывернуло наизнанку, а Борис только рассмеялся.

Теперь этот настырный партдеятель со слабым желудком опять стоял рядом с Борисом. Ему не терпелось увидеть, как убивают кита. Он обернулся к капитану и спросил высоким, звенящим голосом:

— Капитан, вы подходите к нему по сонару?

Вопрос, однако, прозвучал скорее как распоряжение. Замполит любил давать инструкции.

— Его заметил наш впередсмотрящий, — сказал Борис, ткнув пальцем в сторону «вороньего гнезда». — Движется в восточном направлении, всплывет минут через десять. — Затем, повернувшись к Георгию Волынскому, Борис спросил: — Сонар?

— Дальность сто метров, относительный пеленг ноль-ноль-ноль, товарищ капитан.

— Вот видите, — сказал Борис тоном школьного наставника, снова оборачиваясь к Кузьме.

— Я все вижу, — закипятился тот. — Позвольте мне напомнить вам, капитан, что я послан сюда, чтобы следить за выполнением производственного плана, укреплять дисциплину и проводить линию партии.

«Проводить линию партии, — злобно подумал Борис. — Стоит только рассердить эту креветку, и меня в два счета объявят диссидентом, после чего я запутаюсь в гулаговских сетях — и поминай, как звали». Борис стиснул кулаки и спросил:

— А что бы вам хотелось узнать?

— Порядок операций. Я никогда еще не бывал на китобойно-промысловом судне, только на фабрике.

Борис глянул перед собой, на нос, пытаясь деловой сосредоточенностью скрыть то пламя, что бушевало в его груди. Он медленно заговорил:

— Все очень просто, товарищ Никишкин. Георгий следит за сонаром, сообщает пеленг и дальность. Мы должны оказаться примерно в двадцати пяти метрах от того места, где кит всплывет, чтобы вдохнуть воздух. Затем Федор выстрелит из гарпунной пушки. Через шесть секунд после попадания гарпуна взрывается бомба.

Партийный функционер недоверчиво оглядел пушку и заметил:

— Какой тонкий гарпун. А он не может выскочить? Кит не способен уйти?

Капитан отрицательно покачал головой и показал на нос корабля.

— Видите на гарпуне шарнирную головку? — Кузьма кивнул. — Там сюрприз. Когда гарпун входит в тело кита, выскакивают три шипа, и киту уже не вырваться.

— Значит, стоит только попасть в кита, и он гибнет?

— Не совсем, товарищ Никишкин. Иногда приходится долго его преследовать, стрелять второй раз.

По корабельным динамикам задребезжал голос впередсмотрящего. Он сообщал, что кит впереди, в ста метрах по курсу.

— Отлично, — сказал Борис, показывая рукой туда, где вверх взлетел высокий фонтан воды, быстро превратившийся под порывом ветра в водяную пыль. Федор Ковпак засуетился у своей пушки.

— Полный вперед! — крикнул капитан и дал сигнал по телеграфу в машинное отделение. Взревели дизели, и корабль бросился вперед, зарываясь носом в волны, отчего вверх взлетали брызги, окатывая даже тех, кто стоял на мостике. Кузьма ежился и морщился.

Затем гарпунер, не оборачиваясь, выставил к мостику ладонь. Борис дал команду «малый ход». Они догоняли кита. Он был огромный, словно подводная лодка. Волны окатывали его лоснившуюся спину. Борис затаил дыхание.

— Почему он не ныряет? — осведомился любознательный Кузьма.

— Киты — существа непредсказуемые. Он может нырнуть, может остаться на поверхности.

Медленно, но верно китобойное судно приближалось к морскому гиганту, который нежился на волнах, словно лягушка в солнечный день.

— Решил поиграть, — ледяным тоном изрек Борис. — Играй, играй, приятель, недолго тебе осталось резвиться.

Как это всегда бывает перед атакой, на палубу высыпали моряки. Им не терпелось посмотреть, что будет дальше. Кок, свободные от вахты механики завороженно всматривались на обреченного гиганта. Те, кто был на мостике, словно окаменели.

Федор присел на корточки у пушки, прицелился. Бухнул выстрел. Гарпун вонзился в кита, брызнула кровь. Кит бешено заколотил хвостом, вспенивая воду вокруг. Он поднял свою огромную голову, разинул рот, словно пытаясь закричать, позвать на помощь. Борис почувствовал возбуждение, словно собирался лечь в постель с женщиной. Раздался взрыв. Кузьма подался вперед, тяжело дыша. Его щеки раскраснелись. Кит бился в агонии, пена сделалась розовой. Животное крутилось в воде, подпрыгивало, вверх вздымались то голова, то хвост, неистово колотили по воде плавники, в его каждом движении чувствовались ярость и мука. Кит пытался уйти в глубины, избавиться от гарпуна, но трос разматывался и разматывался, удерживая пленника. Внезапно из головы кита брызнул алый фонтан.

— Это все, капитан, да? — спросил Кузьма, повернувшись к Борису.

— В каком смысле?

— Конец, да?

Борис посмотрел сверху вниз в широко раскрытые глаза замполита и тихо сказал:

— Конец, конец.

Внезапно в корабельных динамиках снова задребезжал голос впередсмотрящего:

— Капитан, на горизонте быстро движущийся объект, относительный пеленг ноль-девять-ноль. Кажется, белый моноплан.

— Радар! — рявкнул Борис, оборачиваясь к Георгию Волынскому.

— Пусто, капитан, — отозвался тот, глядя на экран. — Но эта наша старушка не берет самолеты, когда они идут на малой высоте.

— Иногда она не берет даже низко плывущие корабли или острова, — мрачно заметил капитан. — Затем крикнул в микрофон. — Впередсмотрящий! Там точно моноплан?

— Он исчез в полосе тумана, капитан, — отозвался тот.

— Короче, поменьше предположений. Нужны факты. Понятно?

— Так точно, товарищ капитан, — послушно отозвался матрос.

— Может, у этих мерзавцев из Международной комиссии по китам завелись самолеты, — пробормотал себе под нос Борис. Впервые он увидел, что Кузьма Никишкин улыбается.

Капитан посмотрел вперед, туда, где, омываемая волнами, покачивалась безжизненная туша кита. Задребезжала лебедка, трос натянулся. Медленно тушу подтянули к правому борту, а затем ловко пришвартовали.