Дочь моей жены (СИ) - Волкова Ольга. Страница 18

— Ну что ты такая кислая, Вика, — фыркнула мама, облаченная во всё белое. На душе кошки своими острыми когтями скребут, а перед глазами мгновенно появляется образ мужчины, рядом стоящий с матерью. И не просто в одежде, а во всех красках, которые я успела на воображать за эти две недели. Чувствую, что щеки румянцем покрылись, а женщина интерпретировала эту реакцию, будто я обрадовалась ее новому облику. Твою мать. Отвернулась, сдерживая рвотный позыв. У мамы шикарная фигура. Многочисленные пластические операции, тренировки и изнуряющие диеты — сделали свое дело, и платье по истине на ней висит, словно на модели с подиума. Но лицо, а особенно глаза… как бы она не пыталась убежать от своего возраста, он все равно не отступит от неё. И мама просто не хочет с этим фактом смириться. Я отложила в сторону журнал, замечая, что рядом с ней стоит миловидная девушка-консультант. Бережно поправляет каждую складочку на талии матери, а та вместо благодарностей, прогоняет беднягу.

— Уйди! — приказывает мама, оборачиваясь к девушке лицом. Поведение хуже, чем у мегеры, как и взгляд, которым она только что испугала консультанта. Но той не привыкать к подобным выкидонам новоявленных невест, снисходительно улыбнулась, затем оставила нас наедине. Мать фыркает, потом пытается закинуть фату назад, но с трудом борется с той, пока окончательно не распсиховалась. Я же даже не шелохнулась с места. Скрестив ноги и руки, сидела в непринужденной позе, хотя внутри клокотала от злости буквально каждая клеточка моего тела. Я была зла на маму, хотела врезать Дубровскому за предательство, хотя мужчина абсолютно свободный человек, но всё-таки я ревновала его к матери, как и к любой другой, стоило увидеть Костю с кем-то. Евгения Сергеевна старалась игнорировать мое недовольство, и у нее выходило на отлично. Как будто, так и надо. Подумаешь, мужа недавно похоронила, а теперь выходит замуж за его же компаньона. Но, я лишь одного не могу понять, как Дубровский на это согласился, или… Отметаю мысль, хотя была бы не удивлена, если и он побывал в койке моей матери. Все ее любовники добивались хороших мест в компании отца, главное, чтобы маме было хорошо с ним, пока мужчина не надоест ей, а она свое слово замолвит искусным путем. У нее будто радар срабатывал на новенького, и она легко переключалась на другого. А в качестве благодарности оставляла мужчинам хорошую должность.

— Зачем так нервничать? Как будто первый раз замуж выходишь, — буркнула себе под нос, и мама замерла на месте, словно приросла к полу. Уставилась на меня, сжав губы в тонкую ярко красную полоску. Глаза горят практически синим пламенем, и эти искры настолько осязаемы, что ощущаешь их кожей. Встав с низкого кресла, я оценивающе пробежалась взглядом по наряду — оно было безупречным, но я до чёртиков не желала, чтобы мать выходила в этом платье замуж за Дубровского.

— Что скажешь? — ехидно растягивает улыбку, уперев руки в бока, а голову вздернула, показывая, кто тут главный виновник торжества. Я остановилась прямо напротив нее, и мне было наплевать, что пришлось задрать голову, чтобы взглянуть в ее глаза и честно высказать свое недовольство.

— Оно безупречно, — выдавливаю из себя, и мама принимает комплимент, но слишком рано, а я продолжаю, тем самым осадив ее, — но, только на ком-либо другом платье смотрелось бы более выгоднее, мама, — коварно ухмыляюсь, иронично посматривая на неё. Она хмыкнула, поправляя на талии смятый кусок фаты. А потом хотела возразить мне, краснея от назревающей истерии. Как нарочно, или знаки судьбы, что она на моей стороне, у мамы цепляется кольцо за тонкую ткань и, дернув рукой, раздался характерный звук рвущейся ткани.

— Блядь! — заревела мама, пытаясь минимизировать последствия, но без толку, мало того, что фата пошла по шву, так и дорогущий бисер, которым была украшена верхняя часть платья, разлетелся в разные стороны. Я покачала головой, сдерживая усмешку, грозящейся перейти в хохот. — Что ты стоишь? — с ошалевшими глазами она уставилась на меня, вопрошая.

— А что делать — плакать? Навзрыд, или реветь, как раненый зверь? — даже бровью не повела, говоря ей в лицо. Мама, конечно, пришла в ярость.

— Чего ты добиваешься, Виктория? — ах, вот теперь я Виктория, а значит, начнется целая лекция у всех на виду, какая она примерная мать, и воспитала такую нахалку дочку.

— Ничего, — обрываю ее, как только женщина раскрыла было рот. Давится воздухом, делая слишком глубокие вдохи. Я закатила глаза от ее актерского таланта импровизировать на любую ситуацию, только чтобы остаться чистенькой.

— Тогда к чему такой маскарад, а? Лучше порадуйся за мать, я ведь для тебя стараюсь, — выпаливает она, приводя меня в замешательство. Но это состояние длилось ровно секунду, сменяясь на изумление от ее комедии.

— Маскарад, как раз вы с Дубровским устроили, и ладно — ты, но он… — уже от отчаяния взмахнула руками, выражая непонимание их побудительных действий. Мама с прищуром уставилась на меня, как будто могла просканировать мои мысли и сделать вывод. Но, она ведь слишком хорошо знает мужчин, а значит, возможно, и с легкостью могла догадаться обо мне.

— Я не виновата, что твой отец оставил такое завещание, — вдруг выдаёт еще одну порцию новостей. Замерев от неожиданности, я покачала головой, но мама так мило ухмыльнулась, как будто получила конфетку за очередную горстку лжи.

— О, боже, — я шлепаю себе по лбу, затем разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, хватаю сумочку и удаляюсь прочь от этой стервы, которая так беспощадно крутит жизнью, не только своей, но умудряется испортить мою.

— Вика! — зовет она, угрожающим тоном голоса, а мне все равно. Я перекинула ремешок через плечо и выскочила за дверь на прохладный, слегка знойный ветерок. В Москве начинает холодать, а потому скоро каждый накинет на себя еще один слой одежки. И хотя днем погода все еще радует своим теплом, а вот вечерами приближающаяся осень напоминает о себе. Передрогнув от резкой смены температур, обнимаю себя и направляюсь, куда ведут ноги. Стало тоскливо на душе. Я скучала по клубу, по его атмосфере. Но не могла перебороть себя, и просто взять — появиться там. И плевать, надела бы свои лосины кожаные и топ. Стала бы выделяться из толпы, но главное, смогла бы почувствовать себя будто в своей тарелке. Где никто не осудит, не станет вешать ярлыков, ведь сейчас в реальности, все считают, что я избалованная дочка Вознесенского. Журналистам наплевать, что у меня есть работа, что я занимаюсь благотворительностью. Им все равно, что за моими плечами нет ни одного правонарушения, потому что я редко выходила в свет, особенно на такие "сомнительные" мероприятия. А, став взрослой женщиной, мне просто было некогда посещать все маскарады, с успехом которые успевала посещать моя мать. Это она блистала на модных глянцевых журналах. Это о ней всегда ходили слухи. И, наверное, мама считала, будто я ее тень, которой не суждено стать телесным созданием. Вот поэтому я согласилась попробовать познать «тему», научиться контролировать свои эмоции, в конце концов, познать свое тело, а с ним придет и познание самой себя. А еще, меня безумно тянуло к мужчине, который теперь будет под запретом, ведь он станет мужем моей матери. Сильный порыв воздуха развивал мои волосы в разные стороны, и как бы я их не убирала или скручивала в хвостик, они все равно выбивались и лезли в глаза. Ветер не щадил мое лицо, и замерзнув до нитки, я остановилась, чтобы оглядеться по сторонам в поисках ближайшей кафешки. Затем услышала резкий визг тормозов машины, замерла, испугавшись до чертиков. Свист настолько показался громким, что даже несколько пешеходов прокричали от неожиданности. Я повернулась полубоком, чтобы посмотреть на идиота, который совсем с головой не дружит, да еще и тормозит прямо посреди дороги, где ездят помимо него и другие машины. И как ожидалось, позади едущие него машины тоже резко затормозили, и стали нервно и непрерывно сигналить.

Сначала я не узнала водителя, но как только черный лексус припарковался к обочине, давая другим дорогу, не могла поверить своим глазам, что вижу перед собой Дубровского. Мужчина нахмурился, когда вылез из своего авто, сильно хлопая дверцей. Не в настроении? С чего вдруг? Увидел меня и вспомнил, как оставил одну, справляться с болью, нет-нет — наказанием. Высокомерно приподняв свою голову, я смотрела в его черные глаза, хотя где-то глубоко в душе была безумно рада, что судьба снова сводит нас друг с другом.