Серая хризантема(Фантастические повести и рассказы) - Шаламов Михаил Львович. Страница 14

Федор замолчал, сгреб со стола четверть «усатина» и тут же, не сходя с места, упился до скотского состояния. Лег и ножкой не колышет. Тогда я пошел к Ивану Карловичу и честно пересказал ему эту историю. Г-н Лени начал в ответ ругаться по-немецки, но я ему об алмазах напомнил и о бороде, которая за день на аршин не вырастает. Стал мой компаньон серьезным, смекнул: не иначе как деньгой пахнет. Подождал он, пока Федор проспится, и форменный допрос ему устроил: где, мол, был да как туда попал. А тот ему: «Шваркнул меня Пронька по зубам, а больше — ничего не помню!» В тот же день Федор взял расчет, вставил золотые зубы и откупил у грека Семирамидиса ресторан «Гурия». Будете в Саратове — обязательно загляните. У него прекрасная кухня.

Но не об этом речь.

Задумался я, каким образом Пронька Федора в Турцию отправил. Похоже, без фокуса тут не обошлось! Тем более смутила меня в рассказе Федора одна деталька: рабы. Рабство-то в Турции уже давненько отменено — в «Ниве» об этом подробно писали, а в «Ниве» врать не будут! Вот и похоже было, что кобылин сын Пронька забросил Федора не только в Турцию, но и в глубь веков. Хочется проверить, а стра-ашно! Но все-таки пересилил я свой страх, отправился ночью в. Пронькино стойло, обмотал физиономию полотенцем и, глотнув для храбрости «усатина», получил, как положено, по зубам так, что небо с овчинку показалось. Потом меня выкручивало, корежило, но не долго.

Открываю глаза — батюшки, думаю, куда это меня только занесло?! Во все стороны далеко Видать. Стою я на стене каменной, а подо мной город. Большой город, на семи холмах, и ни тебе в нем паровоза, ни тебе завода, ни тебе городового на перекрестке. Народ ходит без штанов, в разноцветных туниках и плащах — значит, это или древняя Греция, или древний Рим. Ай да Пронька! Ай да кобылин сын!

Я думаю: подожду до темноты, потом слезу и по улицам погуляю, посмотрю, как тут люди живут. Интересно все-таки. Сел в тени и сижу, жду, пока солнце сядет. От нечего делать вдаль гляжу, на равнину.

Вот пастух прогнал в город овечье стадо, вот по дороге проехал на двуколке дядька в красной тоге, а по бокам его — воины с копьями. А когда уж совсем темнеть стало, разглядел я вдалеке, у речки, в береговых зарослях, какое-то шевеление и металлические отблески. Пригляделся: батюшки — армия целая в ивняке прячется! И пехота с копьями, и конники с саблями, и даже музыканты с трубами под кустом в кости играют. И одежда на них не такая, как у остальных, в городе. Значит — все понятно: не спи народ — враг у ворот! А как им об этом скажешь? Самого ведь, не разобравшись, на копья поднимут! А мне еще рано на копья.

Потом вижу — от реки в нашу сторону двое поползли. Подползли под стену и спрятались в кустах. Лазутчики. А уж совсем темнеет. Минут через пятнадцать звякнуло что-то в сажени от меня об стену. Крюк медный, а к нему веревка мочальная привязана. Слышно: внизу пыхтеть начали. Лезут лазутчики. Я дождался, пока первый над стеной голову поднимет, и молча скорчил ему в сумраке такую рожу, что он у меня со стены лебедем полетел. Но тоже молча, соблюдая полную конспирацию.

А второй продолжает карабкаться. Вот над стеной голова показалась, а вот и рука с мечом. Этого на испуг не возьмешь. Я за зубцом стены спрятался, а когда вражеский лазутчик убедился, что вокруг пусто, взобрался на стену и повернулся ко мне спиной, я лягнул его не хуже Проньки, Этот лебедь уже курлыкал. Лазутчик рухнул внутрь цитадели. Снизу послышался треск досок и оглушительное гоготание. Похоже было, что бедолага раздавил с налету гусиный хлев.

Внизу, в городе, замелькали огни факелов, еще громче загалдели гуси, спасая от нашествия вечный, город. Им начали вторить и человеческие голоса. Из темноты вылетело и ударилось о зубец возле моего плеча небольшое копье. В воздухе повисло облачко кирпичной пыли, и я оглушительно чихнул…

Ивана Карловича не столько заинтересовал мой рассказ, сколько случайно захваченный из древнего Рима дротик с погнутым о камень медным наконечником и вырезанным на древке именем «Fortunatus». Ему тут же захотелось второй такой же. Горюя о непрактичности русской нации, он устремился в Пронькино стойло и сунул бедному животному под хвост зажженную свечу. Двадцать пудов возмущенной говядины лягнули Ивана Карловича в нос…

На этом все и кончилось. Ведь г-н Ленц не глотнул на дорожку нашего чудесного «усатина».

Нос долго не заживал. Пока Иван Карлович сидел в кругу семьи, украшенный гипсовой нашлепкой, я самозабвенно путешествовал между странами и столетиями. Боже, чего только не довелось мне испытать! Побывал я даже на торжественном заклании Цезаря. Кинжал Брута, который я подобрал с окровавленных плит сената, г-н Ленц повесил на ковре над оттоманкой и чуть только на него не молился.

Со временем дом моего компаньона начал смахивать на арсенал или кунсткамеру. Он заставлял меня тащить из прошлого всякое оружие: ружья, мечи, арбалеты. А когда нос его все-таки сросся и он обрел способность путешествовать самостоятельно, арсенал г-на Ленца начал расти с неимоверной быстротой.

Однажды я застал Ивана Карловича в кабинете. Он рассматривал в лупу огромный серо-стального цвета шар.

— Бомба, — промолвил он благоговейно. — Я нашел их там, в лесу, целую дюжину, но домой доставить сумел лишь один штука. Только фот не понимаю, как она устроена. Зер интересант!

Ночью из «бомбы» вылупился допотопный ящер, съел цепного волкодава вместе с будкой и ошейником, а потом уполз в ближайший пруд. Теперь в этом пруду не купаются. Неудача с «бомбой» Ивана Карловича не обескуражила. Его охота была пуще неволи.

— Герр Фасилий, — сказал он мне на следующее утро, — а ведь дизе яйца могли бы быть карошим… как это по-русски?., зверским… нет — биологише ваффе! Вир зарыфаем дизе яйца на пути у протифник и отходим на заранее подготовленные позиции. Дизе тире фылупаются и эссен протифник подчистую. Ура-ура! Мы победили! Ферштеен зи, герр Фасилий?

Когда Иван Карлович заговаривал об оружии, он не умолкал часами. Обсосав идею ящерных мин, он прикинул достоинства этих яиц в фортификационном деле, предложил использовать их в качестве походного приварка для нижних чинов, прикинул, сколько можно из каждого яйца изготовить солдатских котелков. Меня это не вдохновляло.

Мы с г-ном Ленцем совершили множество захватывающих путешествий. Боже, чего мы только не испытали! Вас когда-нибудь сжигали живьем на одном костре с кошкой и черным петухом? А со мной это случилось в славном городе Тулузе 15 февраля 1514 года. А продавали вас в рабство финикийские пираты? А позировали вы великому Фидию? Так что мне найдется о чем рассказать вам, господа! Как ни странно, хуже всего мне пришлось на Аляске бог знает в каком году. Наивные эскимосы скурили мой нюхательный табак, а я целый месяц не мог чихнуть и вернуться домой. Мне порой кажется, что до сих пор от моего жилета попахивает тюленьим жиром, а в свиной отбивной чувствуется явственный вкус перемерзшей строганины. А потом случился главный эпизод этой истории. Ивану Карловичу повезло. Из его сбивчивого рассказа я понял, что он побывал в будущем. В будущем воевали.

— Это было ошень страшно! — захлебывался г-н Ленц. — Гораздо страшнее, чем японский кампаний. Фесде идет бой. Огонь, фзрыфы и не поймешь, кто с кем фоюет. Ошень, ошень страшно! Я фзял у один мертфый зольдат его финтофка. Он стреляет часто-часто, как пулемет.

Он сунул мне под нос странное ружье. Оно было очень короткое, короче даже кавалерийского карабина. Ствол был засунут в какую-то дырчатую трубу, а снизу крепилась круглая обойма с уймой патронов внутри. Смею вас уверить, господа, — это было ужасное оружие! Я посоветовал г-ну Ленцу поскорее избавиться от него, но тот, и не подумав прислушаться к доброму совету, унес ружье в свой кабинет и запер в ящик секретера.

Четыре дня об ужасной находке не вспоминали, а потом, как-то за обедом, Иван Карлович сказал:

— Фчера я послал ф фоенный министерстф описание той финтофки. Это ошень нофый и мощный оружий. Вундерваффе! Нам отфалят много тысяч. Ты, майн фройнд Фася, откроешь ф Санкт-Петербурх большой парикмахерский салон, а я снофа займусь коммерций.