Его невинная крошка (СИ) - Богатенко Наталия. Страница 36

Кто-то настойчиво пытается увести эту скандалистку, по толпе пролетает шепоток. Руслан размашисто идет сюда, кивком подзывая Олега. Пистец, нашла ведь время устроить бучу, вот старая дура! Нет, ну её можно понять, дочь в могиле, но эта сцена точно напоминает базар. На похоронах собственного ребенка закатить такой цирк, это ж сколько водяры надо было вылакать?!

Маринка выбегает из-за меня, толкает ошалевшую бабушку, и, обхватив мою талию обеими ручонками, громко вопит:

— Не ругай Лису, пожалуйста, бабуля, она не такая! Она хорошая, хорошая! Отстань от неё! Она не виновата, мама была плохая, она меня била! Мама не любила меня, а Алиса любит! Уйди!!!

Чувствую, как кружится голова, щеку обжигает жесткая пощечина. Каким-то чудом стою на подкашивающихся ногах, кто-то тянет меня, перед глазами всё плывет. Рядом хнычет Маришка, я оглядываюсь, ищу её, но плач затихает. Меня обнимают чьи-то сильные руки, слабо пахнет мускатом, и я утыкаюсь носом в грудь Соколова.

— Уведи Лизавету Палну, отвези домой и дай успокоительного. — отрывисто командует, наверное, Олегу, и ласково поглаживает мои плечи. — всё нормально, простите за безобразный концерт. У неё нервный срыв, простите. — это уже собравшимся, я поднимаю голову, и наши глаза встречаются. — ты как?

— Живая. — заверяю, хотя это почти неправда и глупо спрашиваю. — а ты?

— Пойдём-ка со мной. Не хуй красоваться здесь, хватит одного акта трагикомедии.

— А Маришка? — запоздало спрашиваю уже у ворот Ваганьковского, и смотрю по сторонам.

— Она с Денисом, он отвезёт к себе, Оля о ней позаботится. Маринка к ней очень привязана, крёстная её… — открывает дверцу и заставляет забраться в салон.

Здесь хотя бы можно прийти в себя, не притворяясь, что скорблю о Светке. Руслан садится рядом, вдвоем нам вдруг становится тесно. Это просто он повернулся так, что занял собой свободное пространство, и выжидающе уставился на меня.

— Да в норме я, не переживай. — неохотно говорю, зачем-то усердно разглядывая свои ногти.

Лак кое-где скололся, стразы на среднем пальце правой руки потускнели. Блин, ну я тоже хороша, пошла на аборт с маникюром, ведь Алла же предупредила, что нельзя. Если что пойдёт не так, и начнут синеть лунки ногтей, она не увидит этого под слоем лака.

Аборт… Прошло какие-то три дня, а кажется, целая вечность. Я и заметить не успела, как наступил день похорон, возилась с Маришкой и почти не выходила из дому. Соколов приезжал только ночевать, когда мы уже дрыхли, и мы с ним практически не пересекались. Светкина маманя настояла, чтобы вынос был из её хаты, да, в общем-то, никто не возражал.

— Как сама? — кивает Руслан на мой живот. — что сказал врач? Ты на учёт встала?

— Нет еще. — вру, отводя глаза.

— Чё тормозишь? Завтра же чтоб поехала в клинику. — опять приказным тоном строгого папочки!

Вот привязался же! Начинаю злиться, нервно постукиваю пальцами по колену, и пялюсь на ворота. На могиле уже красуется обелиск, народ неторопливо расходится. Руслан явно не собирается отставать, берёт мою руку, и я вздрагиваю, когда он прижимается к ладошке губами.

— Давай начистоту, Крошка. В чём я провинился? Чё ты на меня дуешься, это из-за вранья Мары, что ли?

Да отвали ты… Пытаюсь высвободиться, он крепче стискивает пальцы, ласково целует каждый, и я вынуждена взглянуть на него. Смотрит пристально, подносит мою ладонь к щеке и трется. Блин, я же не каменная и не бесчувственная, неужели не догоняет, что могу сорваться?!

— Мы об этом десять раз говорили. Тебе трудно подождать день — два, чтобы узнать наверняка, дочь я тебе или нет? — сердито бросаю.

— Нет. — невнятно шепчет, продолжая терзать меня ласками, проводит языком по запястью, заставляя мучительно ощущать просыпающийся в паху жар желания.

— Что — нет? — голос предательски дрожит, свожу колени, чтобы хоть чуток унять нестерпимые сладкие вспышки меж бедер.

Как хочется забить на всё, прижаться к Руслану, поцеловать. Я уже соскучилась по нему, безумно соскучилась по его запаху, по его телу…

— Никакая ты мне не дочь, забудь об этой хуйне. Дай сюда, чувствуешь? — дыхание его сбивается, смешивается с моим, он силой прижимает мою руку к своей ширинке, и там слабо брыкается его стержень. — скажи, я совсем сбрендил, а? Я похож на извращенца, блять, чтобы хотеть дочь?

— Тебе надо свыкнуться с этим. — мямлю тихо, отдергивая пальцы как ошпаренная. — ты и есть настоящий извращенец, Соколов! Не успел похоронить жену, а уже готов трахнуть любую бабу!

— Нет, ни хуя, любая мне даром не упала, я хочу тебя. Моя маленькая… Мне без тебя хреново… — хрипло рычит, и, откинув мои волосы на спину, прижимается горячими губами к шее, продвигает дорожку поцелуев к ушку.

Чёрт, мне это нравится… Я не хуже него, такая же чокнутая. Руслан тяжело дышит, наклоняется, скользит губами вниз к груди, сдвигая декольте черного платья, и я зарываюсь пальчиками в его чуть отросшие волосы на затылке, запрокидываю голову, бухнувшись в сладостные ощущения. М-м, еще, пожалуйста, сделай так еще разок.

— Поедем ко мне? Я сегодня вряд ли усну. — внутри у меня разливается теплая нега от его непривычной нежности, он приподнимается, очерчивает мое плечо, и легонько целует туда.

— И мы всю оставшуюся жизнь будем друг друга сторониться, проклиная ночь, которую сегодня проведем вместе? — язвительно возражаю, прекрасно зная, что никуда с ним не поеду, я же пока не лишилась рассудка.

Вот именно, пока…

— А на кой чёрт тогда жить, если быть праведником? Оглядываться на моралистов и быть одним из серого стада не в моих принципах. Я всегда получаю своё, ты меня знаешь. И никакая Мара с её долбаными уловками мне не указ. — в его тоне едва сдерживаемая злость, но я упрямо не открываю глаза, мне уже чертовки стыдно за то, что было несколько секунд назад.

— Ну конечно, ты получаешь всё, что хочешь, кто бы сомневался! А я не трофей, Руслан! Не трофей, ясно?! — отпихиваю его, чувствую, как внутри горит всё гневом. — ты ни разу не сказал, что любишь меня! Я не хочу быть еще одной дурой в списке тех, кого ты трахал, а потом за ненадобностью вышвырнул!

— Ты просто маленькая глупая девочка. — тихо произносит он, я оборачиваюсь, чтобы снова наброситься с новыми обвинениями, но не делаю этого.

Руслан сидит, подавшись вперед, и обхватив голову руками. Губы его плотно сжаты, глаза закрыты, он страдальчески морщится, потирая виски. Наверное, опять эти чёртовы боли. Вот я идиотка, совсем забыла, что в моменты ярости его лучше не провоцировать, потому что тогда начинаются эти болезненные приступы.

— Руслан… — несмело беру его за запястья, мягко, но настойчиво отнимая руки. — поедем домой, попроси Олега, чтобы занялся поминками, в ресторане же всё готово. Пусть он заменит тебя. Тебе надо отдохнуть.

Он молча смотрит мне в глаза, еще немного, и я разревусь. Никогда не верила ни в Бога, ни в чёрта, но сейчас вдруг одолевает стойкое желание просить у восхваленного Иисуса, чтобы Мара ошиблась, и Рус не был моим отцом. Блин, да я бы даже душу заложила, лишь бы мою мольбу хоть кто-нибудь услышал!

— Что бы ни произошло с нами, пообещай одну вещь. — хрипло говорит Соколов, сканируя меня тяжелым взглядом.

— Что? — помедлив, спрашиваю, фактически давая согласие на обещание.

Высвобождает руки из моих пальцев, гладит меня по плечам, и смотрит вниз, на мой живот.

— Ты ничего не сделаешь с ребенком. Обещай мне, Крошка! Ну?!

— Я… — горло перехватывает спазмом. — я не знаю… Мне страшно, можешь ты понять?!

— Я всегда буду рядом. — встряхивает меня Руслан, — я не брошу тебя, и от малыша не откажусь. Давай обойдемся без скорополительных решений и психов.

Неуверенно киваю, и торопливо вылезаю из машины, не доверяя в первую очередь себе. Позвоню Маре, спрошу, когда уже, наконец, будут готовы результаты…

Нажав отбой, Мара бросила телефон в сумку, и повесила её на спинку стула. Алекс вопросительно вскинул бровь.