Семя зла - Бейли Баррингтон Дж.. Страница 20

Не успел он достичь двери, как в баре появилась и заступила ему дорогу высокая фигура в темно-синем. Волшебник Вазо попытался отшвырнуть и эту преграду, но полицейский умело пресек его поползновения и заломил чародею руку за спину.

— Вам придется покинуть это место, сэр.

— Покинуть? — завизжал волшебник Вазо, вырываясь из хватки полицейского. — С удовольствием! Именно это я и собираюсь сделать: покинуть его!

Столь возмутительное обращение требовало кары в несколько раз более суровой, чем на Некферусе. Он покинул Землю, но, прежде чем направиться в далекие иные миры, отвлекся создать на этой мерзкой планете, которую надеялся никогда не посетить снова, мировой океан, покрывающий всё, кроме вершин самых высоких гор. По всей Земле человечество неожиданно очутилось под водой. На улицах и фермах, в комнатах и зданиях, в кораблях, летательных аппаратах и даже субмаринах четыре тысячи миллионов человек спотыкались и падали, удивленно булькали и задыхались, лишенные глотка воздуха. Те, кто находился в домах, неуклюже подплывали или шлепали к дверям и окнам, но на улицах тоже не находили ничего, кроме воды. Перемена произошла так внезапно, что давление нового океана поначалу было равномерным сверху донизу, сокрушительной тяжести не чувствовалось нигде, и это вводило некоторых в заблуждение, словно от свежего воздуха их отделяют считанные футы; напрасно они устремлялись вверх, ибо до поверхности было слишком, слишком далеко.

У большинства, впрочем, не хватило присутствия духа ни для чего. Первыми умирали дети, извиваясь и крича, на глазах у агонизирующих родителей, которым было суждено прожить лишь на пару десятков секунд дольше. Спустя несколько минут все было кончено. Отныне лишь морские твари будут плавать среди руин цивилизации, не ведая о приключившейся катастрофе, и подбирать кости млекопитающих со дна новейшей галактической панталассы.

Бесконечный прожектор

— С точки зрения материализма, — говорил радиолектор, — во Вселенной не существует ничего, кроме того, что служит предметом изучения физики.

Единственным серьезным препятствием на пути этой доктрины является существование сознания. Оппоненты материализма вправе обоснованно указать, что убедительное физическое описание сознания не найдено, и берутся утверждать, что дать его вообще невозможно. Однако такое возражение не смогло повергнуть материалистическую школу философии, поскольку, приписывая сознание действию нефизического агента, нематериалист автоматически ставит себя в положение, когда требуется объяснить, каким образом такой агент взаимодействует с физическим мозгом. Этого им сделать ни разу не удавалось.

Исследование мозга выявляет в нем физический механизм, подобно тому как, например, радиоприемник выступает физическим механизмом. Это соответствие поразительно. Разумное существо, посетившее нашу планету и услышавшее из радиоприемника речь и музыку, могло бы заинтересоваться их источником и разобрать для этого аппарат. Инопланетянин, скорее всего, заключил бы, что радио само по себе не способно обеспечить такого высокого уровня интеллекта. Если бы он придерживался материалистических воззрений, то отверг бы также представление о нефизической душе, обитающей внутри радио. Вместо этого он бы пришел к выводу, что радио — не более чем приемник, получающий откуда-то сигналы и усиливающий их.

Следует ли, подражая этому гипотетическому чужаку, заключить, что мозг также — не более чем приемник, настроенный, образно говоря, на луч сознания из внешнего источника? Если так, то где передатчик и что он собой представляет?

К такой концепции, как ни странно, у материалиста возникло бы явно меньше возражений, чем у нематериалиста, поскольку, если акт передачи сам по себе физичен, то целесообразно исследовать лишь один вероятный источник его. Передатчиком может являться только окружение мозга, излучающее диффузные информационные сигналы, которые принимаются нашими сенсорными органами — мозговыми антеннами. Мозг усиливает и фокусирует эти сигналы, концентрируя их в фокальную точку, как собирает линза или вогнутое зеркало диффузный солнечный свет в интенсивное пятно. Это интенсивное пятно и образует то, что мы называем индивидуальным сознанием…

Два существа в дальней дали, следившие за лекцией (как следили за большинством происходящих на Земле событий уже по крайней мере три тысячи миллионов лет), повернулись друг к другу.

— Как близок он к истине, — заметило одно существо, испустив своеобразное наносекундное хмыканье.

Другое ответило схожей наносекундной вспышкой активности.

— Вот только истина намного проще. Приписывать сознание воздействию окружающей среды — оригинальная идея, но не необходимая.

— Он, разумеется, слишком осторожен, чтобы высказать предположение об искусственном передатчике. Подумай, сколько времени понадобилось нам, чтобы осознать этот факт. Четыре тысячи миллионов лет.

— А помнишь, как однажды мы провели расчет, следующий его схеме рассуждений, и попробовали определить, способно ли сознание, пускай и нефизическое, возникнуть из набора и взаимодействий экспериментальных данных?

— Да, я очень хорошо это помню. Мы выяснили, что возникновение сознания по такой схеме и впрямь возможно. Однако лишь при условии, что данных бесконечно много.

— Итак, на практике эта схема нереализуема.

Те, кто обсуждал эту возможность, имели неправильные очертания, местами отливали тусклым блеском, местами были словно трачены ржавчиной, кое-где мерцали, а частично состояли из завитков электронного тумана. Они парили в пустоте как бы на темных изогнутых крыльях, которые служили, впрочем, не для полета, а для сбора сенсорной информации. Человеческому глазу они бы вовсе показались неживыми, ибо эволюционировали не на поверхности планеты, а внутри плотного газопылевого облака. Они и состояли-то не из CHON, смеси четырех базовых элементов земной экосистемы, а из металлических ионов.

Их разум был вместительней человеческого, и мыслили они интенсивней. Они общались на содержательной многомерной речи, охватывавшей обширные диапазоны фактов; людской язык мог бы передать лишь приблизительную суть ее, и каждая реплика, сколь информативна она бы ни была, занимала ровно наносекунду физического времени.

Место, в котором они эволюционировали и которое населяли, представляло собою темную крутящуюся тучу, рассеченную пылевыми течениями на бескрайние пещеры и мучительно запутанные каньоны. Из этой пыли они возникли, образовав осадок в результате эволюционного импульса неизмеримо более мощного, чем импульс, который впоследствии сами спровоцировали на Земле. За миллион миллионов лет существования они сконструировали из пыли три машины. Одно устройство парило поблизости. Это был передатчик, наделявший все мозги Земли, человеческие и животные, сознанием.

Одно из существ снова фыркнуло наносекундным смешком.

— Интересно, как бы отреагировал этот лектор, если бы переместился сюда и узрел передатчик. Каковы были бы его чувства?

— Вполне вероятно, что первоначальная его реакция бы в целом отвечала нашей, — отпарировал его товарищ. — Он бы удивился мысли, что, покинув пределы конуса излучения, лишится сознания. Он бы задал вопрос: является ли это устройство и генератором сознания, а не только передатчиком?

— И мы бы ответили: нет, не является. Генерация сознания невозможна, естественными ли, искусственными ли средствами. Мы объяснили бы, что построили машину, проверяя гипотезу о том, что наши собственные мозги также представляют собой приемники, подсвеченные приходящим откуда-то еще лучом интеллекта.

— И мы бы разъяснили, что нам удалось воспроизвести определенное свойство наших мозгов и спроецировать его на планету Земля в диффузной форме.

— Было интересно наблюдать, как даже столь слабый, диффузный луч изменяет поведение химических веществ на поверхности. Должны были пройти зоны, прежде чем они сформировали мозги, способные к фокусировке излучения в локализованную форму самосознания.