Второй шанс — 2 (СИ) - Марченко Геннадий Борисович. Страница 23

Сначала высаживаем меня, я отдаю водителю трёшку за нас двоих; Храбскову нужно ехать дальше, он что-то бормочет, что когда я появлюсь в клубе теперь уже в новом, 1978-м году, вернёт всё, что должен, на что я с улыбкой машу рукой, мол, свои люди, сочтёмся. Правда, в клубе я появлюсь ещё неизвестно когда, наверное, месяц точно будут залечивать несчастное ребро. Анатольич, оставив свои презенты в багажнике, помогает мне занести в квартиру вещи, где наконец-то знакомится с моим отцом — мама ушла на работу во вторую смену — и тут же отбывает восвояси. Надеюсь, таксист не уехал, не дождавшись пассажира.

Дома обнаруживаю наряженной нашу небольшую, искусственную ёлочку. Ну да, новый год на носу, а в нашу малометражку живую ёлку особо не втиснешь.

— Ай, молодца! — качает батя головой, разглядывая мою золотую медаль. — Может, это, к игрушкам на ёлку повесим? Шучу, гы… Вот ведь не думал, что сын у меня станет чемпионом страны. Вроде ты боксом занимался так себе, без искорки, с чего вдруг результаты пошли?

— Талант неожиданно проснулся, попёр изо всех щелей, — ухмыляюсь я.

Дальше пересказываю перипетии турнира, для родителей в моей версии нет места драке, опять фигурирует версия с падением с лестницы. Отец мрачнеет, но ровно до тех пор, пока я не принимаюсь выкладывать на стол подарки.

— Ого, а это что, настоящий узбекский халат? На награждении вручили? Слушай, да это прямо мой размер.

— Бери, мне он ни к чему, — говорю, сдерживая улыбку. — А вот этот маме, будете на пару щеголять, как узбек с узбечкой.

— Ну, для узбеков мы с матерью внешностью не вышли. Но всё равно спасибо… А это что, кинжал? Ух ты, красота, — с замиранием духа он разглядывает выдвинутый из кожаных ножен клинок. — Что за пчак? Нож так называется? Сталь-то, похоже, так себе. Сувенирный? Ну ладно, колбасу резать сойдёт.

Гора подарков на столе всё растёт и растёт. Что-то, включая одну из дынь, откладываю в сторону, объясняю — это для моей девушки.

— Мне мать рассказывала, что у тебя подружка завелась, — подмигивает отец. — Уже целовались?

— Хм… Ну как тебе сказать…

— Ладно, не мучайся, — едва сдерживает смешок батя, — хотя я сам первый раз поцеловался в двенадцать лет. И не с твоей мамкой, а с одноклассницей. Мать об этом знает, она сама целовалась в одиннадцать с пацаном из её двора. В общем, теперь мы с ней ждём внуков. Намёк понял?

Ну папаня, ну подстрекатель… Хотя я сам-то вроде как не против заделать родителям внучат, только тут не от меня одного это зависит. Кстати, надо бы отнести Инге подарки. Дыню дай бог дотащу, ну и в авоське кое-что по мелочи. Батя, узнав, куда я собираюсь, предлагает помочь, но я с благодарностью отказываюсь, уж как-нибудь сам.

Иду без предварительно звонка, во-первых, до телефона-автомата на Московской больно уж неохота дворами по темноте тащиться, а потом снова возвращаться, а во-вторых, по идее моя девушка должна сидеть дома, делать уроки ну или какими-то своими делами заниматься. Она вроде бы не большая любительница гулять просто так во дворе, выросла уже из того возраста, когда снег лопаткой ковыряют. Да и погода градусов десять ниже нуля, морозец пощипывает нос, от идущего изо рта пара на ресницах образуется иней, прямо как в песне, только там почему-то синий иней, а у меня белый.

Дверь открывает мама Инги, при виде меня её лицо расплывается в улыбке.

— Ой, Максим, здравствуй! Миша говорит, ты в Ташкенте всех победил? Какой ты молодец… Ой, а Инги дома нет. Она к подруге отбежала, сказала, буквально на пять минут, а смой уже с полчаса нет. Я сейчас позвоню подружке, пусть Инге передаст, чтобы она домой бежала. А ты пока проходи, чайку попьём.

Телефон стоит в прихожей, и она прямо при мне набирает номер. При этом не говорит, что я приехал, лишь просит передать Инге, чтобы та срочно бежала домой. Когда кладёт трубку, я киваю на авоську с дыней и хлопаю по ладонью по моей, висевшей на боку спортивной сумке.

— Я тут подарки принёс Инге… Ну и не только ей.

— Ой, да ты что ж так потратился, Максим?!

— Да ладно вам, Нина Андреевна, не дороже денег. Давайте Ингу дождёмся, а пока можете, если хотите, дыню порезать. Или спрячьте в холодильник, побережёте на Новый год. Это мирзачульская дыня, она может долго храниться, особенно в холодильнике.

— Ой, ну я не знаю, это сколько же ты за дыню отдал-то…

— Они там дешёвые, там много чего дешёвого из того, жаль, в Ташкент не налетаешься.

— Да чего Нового года ждать, сейчас мы её и порежем на стол. Михаил Борисович? А он на работе задерживается, у них, как всегда, аврал перед Новым годом, но я только перед твоим приходом ему звонила, обещал скоро прийти. А как там, в Ташкенте, тепло, наверное? Ну да, ну да, это же юг.

Проходя зал, вижу наряженную ёлку, обвешанную игрушками и мигающей гирляндой. У Козыревых ёлка, в отличие нашей, настоящая, пахнет смолой и хвоей. За чаем ведём неспешную беседу, и тут я слышу щелчок замка входной двери. Невольно подбираюсь, пряча ноги в тапочках под табуретку, а Нина Андреевна идёт встречать дочку.

— Мам, что случилось?

— Сейчас узнаешь, проходи на кухню.

Я встаю, не зная, куда деть руки, в конце концов прячу их за спину.

— Привет!

— Привет…

Мы стоим друг напротив друга, Инга несколько секунд смотрит на меня, потом подходит и нежно обнимает, я даже не чувствую боли в левом боку. Мы не целуемся (ещё чего, при матери-то), но я чувствую её тепло, и не только тепло тела, но и души, то, что нельзя передать словами, но что можно почувствовать, если два человека на одной волне. А я-то всё переживал, как она меня встретит после того вечера, когда она стала женщиной. В конце концов, рано или поздно кто-то же должен был это с ней сделать, и мне кажется, что я — далеко не худший вариант.

Кошусь на Нину Андреевну, та стоит, сложив ладошки в молитвенном жесте, смотрит на нас с умилением. Может, уже представляет нас в ЗАГСе надевающими друг другу на пальцы обручальные кольца? Хе, так-то я «за», но не будем торопить события. Мне всего 15, Инга свой 16-й день рождения отметила пару месяцев назад, то есть как минимум три года мне желательно подождать. Да и, честно говоря, не помешает присмотреться друг к другу получше, всё-таки по большому счёту мы с Ингой знакомы без году неделя, хотя мне кажется, что я знаю её целую вечность.

Наконец она отстраняется, и ещё секунд десять мы молча смотрим друг другу в глаза, и это молчание красноречивее любых слов. А затем я достаю из сумки подарки. Инга тут же примеривает тюбетейку, надевает на запястье браслет, крутится перед зеркалом, чмокает меня в щёку… Да, живи она лет на сорок позже — лента её Инстаграма тут же запестрела новыми фотками. Выкладываю на стол сувенирную тарелку, которую сначала хотел маме отдать, но, подумав, оставил нам только чайник. Нина Андреевна тут же идёт в зал, ставит тарелку на самое видное место в стенке. А я тем временем выкладываю на стол пакетики с сушёными фруктами и узбекскими сладостями, которых в Пензе точно не найдёшь.

Потом показываю свою медаль, Инга просит разрешения повесить её себе на шею и снова позирует перед зеркалом.

В этот момент наконец появляется Михаил Борисович, который крепко жмёт мне руку, и тоже что-то говорит о тратах, а я опять отмахиваюсь, мол, не к месту сейчас заводить такие разговоры, вы же мне почти как родные. Козырев после моей фразы озадаченно крякает, Нина Андреевна смущённо хихикает, Инга просто малость пунцовеет. Я улыбаюсь с невинным видом, намекая, что шутка удалась.

Затем берёт в руки медаль, разглядывая её, цокает языком, и мы снова садимся пить чай, а заодно доедать узбекскую дыню, я неторопясь рассказываю о поездке. И в этот раз попытку подкупа с последующей дракой заменяю на падение с лестницы, по просьбе Михаила Борисовича задираю кофту и демонстрирую расплывшийся на боку кровоподтёк. Если уж отцу озвучил эту версию, то нужно её и придерживаться. А настоящая версия пусть останется для ташкентских органов правопорядка.