Подлинное искупление (ЛП) - Коул Тилли. Страница 23

— Райдер?

— Да? — открыв глаза, ответил я.

Она крепче сжала мою руку.

— Возможно, это обречет меня на вечные муки, но мне не дает покоя одна мысль. Я постоянно молюсь о том, что само по себе дико и жестоко… но не могу остановиться.

— Что же это? — грубым голосом спросил я.

Хармони сделала глубокий вдох.

— Я молюсь о смерти.

Я напрягся. Ей хочется умереть?

— О смерти Пророка, — быстро добавила она, и я успокоился. — Я молюсь о том, чтобы Пророк Каин умер. Молюсь о нашем избавлении от причиняемого им зла и боли. И думаю, что это может произойти, только в том случае, если наш вождь умрет. Если его жестокое сердце перестанет биться.

Я ничего не ответил. Я промолчал, потому что в этот момент меня тяготила ещё более серьезная внутренняя война. Еще более серьезный личный грех.

Потому что я тоже начал молиться об этом.

Я молился, чтобы Иуду убили.

Я начал молиться, чтобы мой родной брат умер…

… И если подобные мысли могли зародиться только в сердце грешника, значит я и был грешником.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Райдер

Прошла неделя. Бесконечный День сурка, в котором меня ежедневно избивали последователи-охранники и… никаких вестей от Иуды. Единственным светлым пятном было то, что рядом находилась Хармони. Меня поразило то, как быстро я стал нуждаться в ней, жаждать ее. Её рука, лежащая в моей во время наших разговоров, казалась последним, что не давало мне сдаться.

Каждый день ко мне в камеру приходила Фиби. После тех признаний она больше со мной не разговаривала. Как ей было велено, Фиби смывала с меня кровь и грязь, и каждый день я видел, как она всё больше и больше отдаляется от той девушки, которую я когда-то знал. Я беспомощно наблюдал за тем, как она замыкается в себе. Приходя каждый день с новыми синяками. И с каждым днем она всё меньше и меньше походила на ту энергичную женщину, какой казалась когда-то, будучи супругой моего брата.

Звук раздавшихся в коридоре шагов вырвал меня из сна. Я оттолкнулся от стены, загородив проделанное в стене отверстие недостающим кирпичом. Когда за мной приходили охранники, я всегда ставил кирпич на место. Если бы они узнали, что я разговаривал с Хармони, они бы ее наказали.

Такого допустить я не мог.

Дверь открылась, и в камеру вошли охранники. Дело дошло до того, что, когда они меня уводили, я даже не взглянул им в глаза. Даже не посмотрел на их лица, когда они поднимали меня на ноги. Следуя обычному маршруту, охранники вытащили меня из камеры, проволокли по коридорам и далее на дорогу. Очутившись в уже знакомом здании, меня, к моему удивлению, привели в комнату, в которой я разговаривал с Иудой в начале недели.

Охранники открыли дверь и, бросив меня на пол, покинули комнату. У меня учащенно забилось сердце.

Где-то открылась еще одна дверь. Я уже знал, кто в нее войдёт. Лежа на полу, я с силой зажмурил глаза и сжал кулаки. Делая медленные, размеренные вдохи, я пытался примириться с тем фактом, что снова увижу своего близнеца. Вместо этого у меня внутри образовалась дыра.

Он был моим братом, но я его ненавидел. Ненавидел свою единственную семью.

Я вспомнил прекрасное лицо Хармони. За последние несколько дней в ней тоже что-то померкло. Так ярко сияющий в ней свет теперь угас до тусклого свечения. Я вспомнил Фиби. Вспомнил её изуродованное синяками лицо и безжизненный голос, когда она призналась, какой стала ее жизнь.

— Брат, — голос моего близнеца прорвался сквозь разразившуюся у меня в голове войну.

Я поднял голову и увидел перед собой Иуду. Он стоял, как всегда одетый в белую тунику, невероятно холёный, с распущенными волосами и блестящими глазами. И на всё в его извращённом мире ему было плевать.

— Иуда.

Услышав своё имя, он прищурился, но пожал плечами и присел передо мной.

— Вижу, брат, твоя позиция в целом не изменилась.

— А чего ты ждал?

От мелькнувшего в глазах Иуды огорчения я почувствовал, как в сердце шевельнулась грусть.

— Я ожидал, что к этому времени ты покаешься. Я с тревогой и нетерпением ждал, что ко мне придут люди, охраняющие твою камеру. Ждал, что ты позовёшь меня и скажешь, что все обдумал и хочешь быть рядом со мной. Как и должно быть. Я до сих пор на это надеюсь.

Темные глаза Иуды умоляли меня это сказать, произнести эти слова и присоединиться к нему. Я хотел. Я так сильно хотел избавиться от этой образовавшейся внутри меня пропасти сомнения и отвращения. Хотел принять протянутую им оливковую ветвь. Я очень этого хотел, но просто…

— Зачем оружие? — прошептал я.

Иуда склонил голову на бок.

— Почему наши люди днем и ночью занимаются стрельбой? Не все из них солдаты. Женщины и дети не должны принимать участие в насильственных действиях. Пророк Давид объявил женщин хранительницами домашнего очага. Они должны рожать детей и ублажать мужчин. Не воевать.

Лицо Иуды стало суровым.

— Мы все солдаты в священной войне Господа, брат. Никому из нашей паствы этого не избежать. Чтобы выиграть величайшую битву, нам всем нужно сражаться. Женщинам и детям в том числе.

— Сражаться с кем? — спросил я.

Мне нужно было услышать этот замысел из его собственных уст. Я должен был убедиться.

Глаза Иуды загорелись безумным блеском, и у него на губах появилась злобная улыбка.

— С Палачами, брат, — сказал он мне.

Иуда положил руку мне на плечо и с волнением его сжал.

— Бог явил великий план мести за все, что они нам сделали, — он наклонился ближе. — За все, что тебе пришлось пережить в те годы, что ты с ними пробыл. Они должны понести наказание от наших рук. Все до единого. Мы обрушим гнев Божий на их врата и уничтожим их прямо у них на заднем дворе.

— Когда?

— Скоро…, — с готовностью произнёс Иуда. — Скоро. За столь короткий срок я уничтожу нашего злейшего врага, обеспечу нам спасение через брак с окаянной, и мы будем в готовности ждать наступления конца дней.

— В мире и согласии? — спросил я.

Иуда пожал плечами.

— Пока не появится следующий враг. Пока дьявол снова не пошлет к нам своих грешников. Каждый человек из внешнего мира — наш враг, брат. И если мы должны с ними со всеми бороться, значит, так тому и быть.

И тогда я понял. Я понял, что стремление Иуды к власти затмит все, чему учит наша вера. Понял, что он никогда не отступит. Пока он у руля, покоя не будет.

Иуда никогда не насытится.

— Брат, я хочу, чтобы ты был на моей свадьбе. Хочу, чтобы ты увидел, как я женюсь на шлюхе дьявола, а потом на виду у всех наших людей очищу ее от первородного греха.

Все моё тело превратилось в тяжелую глыбу льда. Свадьба… Иуда женится на Хармони, а затем возьмёт ее перед всем нашим народом, чтобы начать божественное избавление от ее греха. Он трахнет ее у всех на виду после того, как они поженятся. И зная моего брата, он сделает это жестко.

Хармони. Нет! Это её убьет.

Ожидая моего ответа, Иуда наклонился ближе. Внезапно весь накопившийся внутри меня гнев вырвался на свободу. В яростном приливе сил я повалил Иуду на землю. Мой брат, уступающий мне и в силе, и в боевых навыках, упал на спину. Обхватив его за шею, другой рукой я зажал ему рот, чтобы он молчал. Иуда боролся, метался подо мной на полу. Встретившись с ним глазами, я увидел в его взгляде потрясение и животный страх.

По моим венам хлынул адреналин. От чудовищности того, что я собирался сделать, меня затрясло. Я напряг руку, обхватившую шею Иуды, и начал ее сжимать. Иуда царапал мне плечи, впиваясь ногтями в мою плоть. Но он никогда раньше не дрался. Пять лет жизни с Палачами не прошли даром. Они научили меня убивать. Быстро и грамотно.

Беспощадно.

— Нет, — беззвучно, одними губами, произнес Иуда, когда я сильно сдавил ему горло и увидел, как его кожа начинает покрываться красными пятнами.

Его организм погибал от нехватки кислорода. Я говорил себе не смотреть Иуде в лицо. Я понимал, что должен совершить это убийство, но не мог оторвать глаз от прикованного ко мне взгляда Иуды.