Черный ход - Олди Генри Лайон. Страница 17
Остался лишь пепел безысходности, под которым едва тлели угольки страха.
Сам Господь Бог, похоже, ополчился на Джошуа Редмана.
Мать умерла, когда Джошу исполнилось десять. Сгорела за пару месяцев от скоротечной чахотки. В самом начале мама каким-то чудом ухитрялась скрывать свой кровавый кашель. В эти дни она была красива неземной, ангельской красотой. Хрупкая, прозрачная; вся уже там, не здесь. Из нее исходил свет, проступал румянцем на щеках и блеском в глазах. Потом, когда болезнь было уже не скрыть, свет угас, и стало поздно.
«С самого начала было поздно, – утешил доктор Чемберс, выпивоха и циник. – Я бы все равно ничем не помог, даже обратись она ко мне раньше. Горный воздух? Хорошее питание? Редманы, у вас есть деньги на воздух и питание? Монет в ваших карманах хватит лишь на бутылку дрянного виски.»
– Молись! – приказал Джошу отец. – Ее спасет только чудо.
– А ты?
– Я – старый грешник. Меня Господь не услышит. Ты – другое дело. Ты – чистая душа, глядишь, и достучишься до небес. Молись, как никогда не молился!
По щекам отца текли слезы. В тот день он, следуя заветам доктора Чемберса, впервые попытался утопить горе на дне бутылки. К полуночи это ему удалось. Отец провалился в мутное беспамятство, к которому стремился, и остался в нем надолго. Джош менял матери простыни, делал теплое питье, варил кашу – и молился, молился без конца. Случалось, отец выныривал из пьяного забытья. Тогда он принимался рьяно помогать сыну, но день, другой, и Редман-старший снова уходил в запой.
На похоронах он едва мог стоять. Джошу приходилось следить, чтобы отец не упал в могилу, выкопанную для матери.
Когда пришла пора собирать урожай, отец с трудом сумел взять себя в руки. Впервые Джош порадовался, что кукурузное поле у них самое маленькое в окру́ге. Иначе они бы не управились, а нанимать помощников им было не по карману. В мальчике затеплилась робкая надежда: вдруг отец станет прежним?
Почитай, неделю не пьет, работает…
Продав урожай, отец запил по новой. В одну стылую ноябрьскую ночь, когда ветер завывал в трубе, а залпы снежной картечи лупили в узкое окошко, он не вернулся домой. Назавтра, ближе к полудню, его привезли на телеге: синего, закоченевшего. Возвращался из салуна, сказали Джошу, свалился в канаву.
Заснул и замерз насмерть.
Неделю спустя заявился дядя Филип, брат отца. Дядю Джош до того видел два раза в жизни. В домотканом сером пальто до пят, в широкополой черной шляпе, с окладистой бородой, дядя Филип был сама строгость и благочиние. Он с семьей жил в общине амишей [9] на территории Небраска, полусотней миль севернее.
– Как вы узнали, сэр? – спросил у него Джош.
– О чем?
– О том, что мой отец умер?
– Искра. Моя божественная искра! – Филип Редман воздел палец к небу. Левую руку он приложил к сердцу. – Она подсказала мне, что с моим непутевым братом приключилось несчастье. И я поспешил сюда, ведомый перстом Господним!
Насчет искры дядя соврал, ничего она ему не подсказывала. Умение ускорять рост ногтя на правом мизинце – какие тут подсказки? Искрой послужил дядин сосед: ездил в город продавать сметану и масло, услышал о смерти брата Филипа – и раззвонил на весь поселок.
К дядиному приезду отца Джоша уже похоронили. Вернувшись с кладбища, Филип хозяйским взглядом оглядел ферму покойного брата.
– Ферму продадим. Ты поедешь со мной. Наша община станет тебе новой семьей.
Дядя не говорил – вещал, как пастор на воскресной проповеди. Тон его не предполагал возражений.
– Стервятник! – прошипел Джош сквозь зубы.
Дядя сделал вид, что оглох на оба уха.
Стервятник или нет, но на три года Джош получил пищу и кров над головой. И да, сэр – новую семью. А теперь…
Он остановился на вершине пригорка, тяжело переводя дух. Медленно, словно немощный старик, обернулся. Поселок догорал. Багровые языки пламени лизали черные остовы домов, рвались к равнодушным небесам, где уже зажглись первые звезды. Люди, которые всецело уповали на милость Господа и грядущий рай, нашли подлую гибель и обрели ад на земле.
Среди руин что-то шевельнулось. Бандит задержался, копаясь в чужом сундуке? Догоняет своих?! Джош уже готов был пуститься наутек, да ноги приросли к месту. Нет, это не убийца. Из пламени выбиралась зыбкая фигурка. Вглядываясь до рези под веками, Джош все не мог толком рассмотреть ее в карусели сполохов. Чудилось, что пальцы огня хватают незнакомца и никак не могут схватить, будто он – призрак, пустое место.
Ерунда! Глаза слезятся, вот и мерещится всякое.
Выбравшись из развалин, человек неуверенно заковылял в сторону Джоша. Джош хотел кинуться навстречу, но силы внезапно кончились. Все, что осталось бедняге – стоять на вершине пригорка, поджидая собрата по несчастью.
Тринадцать лет, невпопад подумал Джош и содрогнулся. Прекрасный возраст, чтобы умереть. Тьфу ты пропасть, что в голову лезет!
Еще вчера Джошуа Редман не мог дождаться, когда ему стукнет шестнадцать. О, славное время румспринга – выбора дальнейшего жизненного пути! В своем выборе Джош не сомневался: он покинет общину без сожаления и никогда не вернется сюда, хоть ты режь его ножами! Наймется работником на ферму; а если повезет – его возьмут в пастухи-ковбои.
Купит шляпу, револьвер…
Как же ему осточертели занудные святоши! Корчат из себя строгих, богобоязненных, а церкви-то у них нет! И в городскую церковь никто не ездит. Это уже вообще ни в какие ворота! Долгие воскресные молитвы амиши читали прямо в жилищах, собираясь всей общиной то в одном, то в другом доме. Даже не каждое воскресенье, а через одно, сэр.
Еще их дурацкий язык!
Немецкий, пояснил дядя Филип. Язык наших предков-основателей. Язык пресвятого Якоба Аммана [10]!
Дядя был такой же немец, как и его покойный брат. В смысле, никакой. Но, вступив в общину, Филип рьяно учил немецкий и всерьез считал предками амишей Старого Света. Больной, понял Джош. Червяки в башке. Мама говорила, с сумасшедшими грех спорить.
К работе от зари до зари Джошу было не привыкать. Бесконечные молитвы? Ладно, язык не отсохнет. Ходить босиком с ранней весны до первых заморозков? Первый год как-то пережил, потом и вовсе привык. Но почему простой ручной пресс для сена – «не от Бога»? От кого же тогда? Дьявола здесь старались не поминать, за произнесенное вслух имя нечистого били по губам, за ругательства – секли розгами. И керосиновая лампа – «не от Бога», и водяной насос. А уж любое оружие – и подавно. Почему нельзя купить в городе нормальную фабричную одежду? Все домотканое, самодельное. Ну, кроме шляп с широкими полями: их носили все мужчины, как женщины – головные платки.
То нельзя, это нельзя. Город – рассадник пороков, нечего там делать. На праздниках и свадьбах – тягучие гимны без музыки. Молись и жди Второго Пришествия! Оно не за горами, в Старом Свете ад уже кипмя кипит. Недолго осталось нам ждать Спасителя! Веруйте и воздастся!
Воздалось.
3
Джошуа Редман по прозвищу Малыш
– Что так долго?!
Под копыта лошадям кидается Макс Сазерленд, старший из девяти братьев. Это их семейка заправляет здешним нефтяным промыслом – ямами с черной дурно пахнущей жижей и скрипящим насосом.
– Где вы носите ваши тощие задницы?!
Добровольцы-пожарники спешат натянуть поводья, боясь затоптать безумного Макса.
– Где надо, там и носим!
– Как узнали, сразу примчались!
– Не нравится? Сам справляйся!
Макс скрипит зубами. Свозь копоть, испятнавшую его широкое, обрамленное курчавой бородой лицо, пробивается яростный багрянец. Кажется, сейчас Макс набросится на всадников с кулаками – револьвера у него, к счастью, при себе нет.
– Водовозка где?!