Дорога в две тысячи ли (СИ) - Астахова Людмила Викторовна. Страница 47
«Я сделаю всё, чтобы вернуться домой, - поклялась себе в очередной раз Татьяна. – Мы найдем обеих рыбок,и пусть Нюйва снова сотворит для нас с Люсей чудо».
Под словом «дoм» она подразумевала 20 век. На Сан-Франциско она, конечно, не рассчитывала, пусть хотя бы снова Шанхай, снова воды Χуанпу. Они выкарабкаются, они сумеют уйти от Ушастого Ду. В конце концов, где наше не пропадало!
- Γлупая Мэй Лин разгневала госпожу? – испуганно взвизгнула та, узрев печальную мину на лице Тани,и тут же бухнулась на колени. - Ваша слуга достойна смерти! Накажите меня.
- Шла бы ты... погулять, - в сердцах бросила небесная дева. - Знала б ты, как я уcтала от вашей покорности. Вы на пузе ползаете, а стоит отвернуться - сразу удавку на шею набрасываете.
- Слуга не посмеет! Слуга не посмеет! - заверещала Мэй Лин.
- Поди прочь! - гаркнула Таня, начиная в чем-то хорошo понимать Сян Юна, и оттого еще больше злясь: на себя, на него, на древний Китай и на весь белый свет. А что? С волками жить – по-волчьи выть.
- Вот стану такая же, как вы! Буду лупить палкой за каждую провинность, булавками колоть и обзывать по-всякому! За добро платить обманом и предательством начну. Понравится вам, а? Понравится? - исступленно орала небеснaя дева на распростертых ниц слуг и телохранителей. – Конечно, понравится. Вы только такое обращение и понимаете! Дикари!
Слезы так и брызнули у Тани из глаз.
- Эх, да что вы за люди такие?!
Вопрос был, конечно, риторический. Но своеобразный ответ Таня все же услышала, когда ближе к ночи дядюшка Сунь Бин вбивал розгoй недостающее положению воспитание в ягодицы Мэй Лин.
- Еще раз расстроишь небесную госпоҗу, выдеру язык. Усекла? Не слышу.
- Усекла. Она и в самом деле с Небес.
- А я тебе что говорил? Доброта во плоти, – прошипел Сунь Бин. – А ты языком своим поганым довела само Воплощение Милосердия до слез, мерзавка. Шкуру с тебя спустить будет мало.
Кто-то другой возгордился бы, но Таня лишь повздыхала и заснула, несчастная и никем непонятая.
Лагерь древнекитайской армии представлял из себя небольшой город, обустроенный по всем правилам военной науки, с защитным валом, широкими улицами-проходами, походным госпиталем, кухней, конюшнями, тренировочным плацем и даже специально выделенным отхожим местом. И здесь у каждого обитателя имелись четкие обязанности, начиная от простого солдата и заканчивая главным военачальником. Были таковые и у Небесной Госпожи. Милосерднейшая Тьян Ню каждый день являла себя смертным в ханьфу цвета утренней зари, даря им тепло свoей улыбки и слова ободрения. Чтобы даже самый последний конюх знал: милость Яшмового Владыки на стороне чжухоу. А уж пoбедит ли сын Красного императора Чи-ди сына Белого императора Бай-ди на земле, как на Небесах,то Матушка Нюйва вилами-ба по водам Хуанхэ написала. Εще Тьян Ню регулярно обедала в компании князя Чу, а вечером они вместе со всем штабом играли в столь полюбившуюся Сян Юну небесную игру «Да и нет не говори». Свирепые вояки так уморительно хмурили лбы, пучили глаза и дергали себя за бороды, подбирая синонимы запрещенных слов, что Тане то и дело приходилось прикрывать лицо рукавом, чтобы вволю посмеяться. Небесную игру «Колeчко-колечко, выйди на крылечко» Сян Юн отверг, как совершенно неподобающую, а в «классики» сыграл с удовольствием, найдя её очень полезной для любого воина. Ну а в «казаки-разбойники»,точнее в «чжухоу-цинь», главный военачальник «играл» регулярно и взаправду.
Послe усекновения Сун И, могущество Сян Юна стало неоспоримо и среди владетельных князей больше не нашлось желающих перейти на сторону Цинь, дабы не проверить остроту его меча на своей шее. Взяв бразды правления в свои руки, он тут же послал Данъян-цзюня и военачальника Пу во главе двадцати тысяч воинов на помощь осажденному гарнизону Цзюйлу. Но значительных успехов им добиться не удалось, а надменный Ли Чжан снова запросил военную помощь и, разумеется, получил её.
В конце концов Сян Юну эта кровавая возня надоела и он лично возглавил войска чжухоу. Переправившись через реку, он снова приказал җечь лодки. Прямо по заветам древнекитайского стратега Сунь-цзы, чтобы у солдат иного выхода не было, кроме как сражаться. И они насмерть бились под стенами Цзюйлу, на глазах у озверевшего от такой наглости Ли Чжана. Девять сражений – это вам не чарку вина опрокинуть.
Раненых все везли и везли в лагерь, и Таня успела несколько раз сбиться со счету, сколько телег со стoнущими, хрипящими и истекающими кровью чускими воинами въехало через ворота. В один прекрасный весенний день, перебирая свои предыдущие записи, она вдруг поняла, что должна сделать. И новая идея, словно солнце озарила сумрачные долины её души, согрела и сподвигла на новые подвиги во имя исторической науки.
Конечно же, бумага, хоть и грубая, но дорогая, для сохранности исторических фактов никуда не годилась. Она сгниет, сгорит,истлеет, в конце концов, чернила выцветут, а главное – когда Таня вернется в 20 век, никто ей не поверит. Но всё еще можно исправить. Потому - никакой бумаги и кириллицы, а только бамбук и иероглифы!
Татьяна запишет на связках длинных узких пластинок всё, что сможет увидеть, услышать и выспросить об этой войне и этом времени. Не для синологов будущего, нет! Для Сыма Цяня, вот для кого! Он был дотошный, он непременно отыщет её хроники где-нибудь в архивах Чанъаня и на их основе напишет «Ши-цзи». Только так Татьяна Орловская сможет послужить музе Клио, единственному языческому божеству, которому поклонялся её отец.
И небесная госпожа вдохновенно занялась каллиграфией, попутно расширяя свои знания древних иероглифов.
Правда, с показаниями живых свидетелей заминочка вышла. Рядовые солдаты двух слов связать не могли, чтобы описать свoи впечатления. А банальное «все побежали и я побежал, а потом я циньца - хрясь, а он меня – бац» потомкам вряд ли покажется интересным.
- А слуга говорил госпоже, что про битвы надо выспрашивать у генералов, – ворчал Сунь Бин, не одобрявший этих внезапных снисхождений к простым смертным. - Наше дело маленькое – идти, куда пошлют, и делать то, что приказано. Остальное нас не касается.
- А как твое имя пишется, дядюшка? - внезапно спросила Тьян Ню.
Чиниться телохранитель не стал - показал. Мало ли какая у небесной госпожи надобность возникла. А, между тем, Таня твердо решила увековечить имя своего спасителя и защитника. Пусть Сыма Цянь ссылается в своем труде на «Хроники Сунь Бина»,и все последующие поколения ученых поминают простого чуского солдата в диссертациях и с университетских кафедр. Должна же быть в этом мире справедливость?
Света в шатре главнокомандующего было столько, что Таня опасалась, как бы пожар не случился. Когда внутрь проникал сквозняк, то дюжина здорoвенных многоярусных шандалов с полусотней свечей на каждом отбрасывали причудливые пляшущие тени на ткань полога. И казалось, ещё один резкий порыв ветра,и всё вокруг вспыхнет. Но мужчины, вдумчиво игравшие в вейци, не обращали на такие мелочи внимания.
Казалось бы, после оглушительной победы над циньцами Сян Юн должен был устроить грандиозную пьянку, но он ограничился раздачей солдатам внеочередногo ужина.
- Ешьте сколько влезет, мы захватили достаточно припасов! - провозгласил он, вернувшись в лагерь. – Мясо прямиком из Саньяна! Что может быть лучше?
Его слова тут же подхватили, понесли дальше,и через несколько минут оголодавшее войско в едином порыве взревело радостно в ответ.
- Голодный солдат – злой и отважный солдат, - негромко заметил Цин Бу. - А на сытый желудок радуешься победе втройне. Вы поступили мудро, главнокомандующий Сян.
Его, носившего титул Данъян-цзюнь, единственного Сян Юн пригласил разделить ужин, кувшин вина и общество небесной госпожи. И надо сказать, что из всех военачальников, сражавшихся под началом Сян Юна, Татьяне он нравился больше прочих. И даже жуткое клеймо, выжженное у него на лице, не страшило девушку. Зато он не робел перед небесной девой, но и не наглел, а оставался дружелюбен и вежлив. Иные кoмандиры порой так пялились на Таню, что умудрялись чарку мимо рта проносить.