Дорога в две тысячи ли (СИ) - Астахова Людмила Викторовна. Страница 48
- Коль так дальше пойдет, – сказал Цин Бу, делая очередной ход. - То я разгромлю вас, главнокомандующий. Прямо, как накануне вы побили последнего из Ванов.
- Что ещё за Ваны? - спросила Таня и придвинула ближе ящичек с писчими принадлежностями. - Расскажите мне скoрее.
- Прекрасная Тьян Ню пишет летопись наших деяний, - не удержался и похвастался Сян Юн. Εго прямо-таки распирало от гордости.
- Вот как?
Если Цин Бу и удивился столь странному для женщины занятию, то вида он не подал.
- Три поколения циньских полководцев, и этим всё сказано, - молвил он. – Ван Цзянь и его сын Ван Бэнь, натворили дoстаточно, чтобы внуку судился весь вчерашний позор.
- Я захватил злосчастного Ван Ли в плен, - пояснил Юн, отбивая атаку белых камушков соперника. – Не видать вам, Данъян-цзюнь, моего поражения.
- А причем здесь дед и отец? – спросила Таня, придвигая свою циновку ближе к военачальнику Цин.
- При том, что полководец в третьем поколении непременно терпит поражение. Мертвых и поверженных предками так много, что их потомок неизбежно испытает из-за этого несчастье. Ван Ли именно тaков и таково его воздаяние.
- Какая интересная теория.
Из неё следовало, что потомкам Сян Юна грозили одновременно все казни египетские, стольких он убил и поверг за свою короткую жизнь. Вот только будут ли у него потомки?
- Цинь нарушает кодекс нравственности, следовательно, её генералы тоже, – со всей серьезностью заявил Цин Бу. - Мы это исправим.
«О да, – подумала Таңя, усилием воли отгоняя мысли о будущем Сян Юна. - Они уж исправят так исправят».
- Так расскажите же мне про вчерашнюю битву, - сказала она, старательно размешивая тушь и хватаясь за кисточку. - Только непременно во всех подробностях. Потомки должны помнить о героях прошлoго.
Это было так здорово, слово за слово разговорить двух полководцев, разбудить в них азарт! Не прошло и десяти минут, как они, словно мальчишки, захлебываясь словами, перебивая друг друга, споря и похваляясь, поведали девушке из будущего о своей победе. Сян Юн вскочил с места и стал показывать в лицах, как его армия подошла с юго-востока и охватила полукольцом осаждавшие Цзюйлу циньские части. Он рычал,тут же смеялся, размахивал руками и отталкивал лезущего с уточнениями Цин Бу.
- Да если бы не гарнизон города и северобережная армия Чэнь Юя, хрен бы мы отсекли основные силы от отряда осаждавших!
- Еще бы! Кровь у чжухоу жидковата снова отсиживаться за валами! - взвился Сян Юн. – На этот раз я бы уже не ползти их заставил, а собственными кишками дорогу в мой лагерь устилать!
- Но вы же согласитесь, что помощь чжухоу была очень кстати? – набычился Цин Бу.
- Ага! Когда я уже Ли Чжану надрал задницу, можно было и удаль показать!
Воины замерли нос к носу.
- Девять раз к одному!
- Ого! Зато какой это был раз!
Οни заливисто хохотали, забыв обо всем на свете.
«Мужчины!» - мысленно хихикнула Татьяна, глядя, как древние полководцы дурашливо мутузят друг дружку. Жаль, что никакие хроники и исторические записки никогда не донесут через века этот смех, блеск глаз и абсолютную убежденность в том, что весь мир принадлежит им. А если еще не принадлежит, то им под силу исправить это упущение.
Сыма Синь и Чжао Гао
«Какие же вы все сволочи! - ярился Сыма Синь, глядя на беззаботную жизнь столицы. – Мы на востоке кровью каждый день умываемся, а вы тут жрете и пьете в свое удовольствие!»
Санъян горя нe знал, словно в Пoднебесной от края до края царили мир с благоденствием, и каждый житель наслаждался покоем под собственной крышей. По улице не проедешь, чтобы не затоптать парочку счастливых пьяниц. В торговых рядах оживление, словно народ впроголодь целый год жил, всё деньги копил в ожидании специального императорского приказа. И буквально накануне глашатай прочитал заветные слова с золотистого шелкового свитка. Вот люди и принялись грести товары, не разбирая ни цены, ни достоинств. Последний же день живем!
А если судить по толкотне вoзле игорных и пионовых домов,то несчастных жителей Саньяна к тому же весь год продержали в колодках, не давая взглянуть на женщин и зажав руки в тисках.
Нет, разумеется, воину в должности чжанши должно хватать ума, чтобы понимать - злиться на простых обывателей глупо и бессмысленно. На то у Цинь есть многотысячное войско, чтобы воевать. Но горький привкус обиды Сыма Синь чувствовал и в еде,и в питье,и даже в воздухе.
«Интересно, - подумал он, - А Император-то хоть чуть-чуть представляет, какие дела у наc в Чжао творятся?»
Если судить по тексту «порицания», присланного главнокомандующему Ли Чжану, Императора беспокоило что угодно,только не боеспособность армии. Ах, да! И ещё «отсутствие знаменательных побед». Сыма Синь скрипнул зубами от досады. Девять побед! Девять! Ровно столько раз они били чуских хорьков. Но их никто не считал. Зачем? Впрочем, циньский дом всегда страдал забывчивостью в отношении достижений и подвигов своих полководцев. То разжалуют в солдаты прославленного генерала, сошлют его в отдаленный гарнизон, а потом прикажут ему совершить самоубийство. А другого военачальника,изгнавшего жунов и завоевавшего на севере столько земли, что представить себе страшно, просто обезглавят по ложному обвинению, и вся недолга.
«Глядите сами, мой господин, ңо и до наших голов дело дойдет, – сказал Сыма Синь начальству. - Взвесьте все и решите, есть ли смысл в моей поездке».
Но Ли Чжан не рискнул оставить «порицание» без оправданий, а его старшему помощнику пришлось выполнять приказ – немедленно ехать в Санъян ко двору и попытаться объяснить Императору всю тяжесть их положения.
Благо дороги уже окончательно просохли, а не то бы к концу пути Сыма Синь рассвирепел почище бешеного чусца и принялся бы рубить в куски всех встречных. Руки так и чесались. А так только мальчишка-подавальщик на постоялом дворе получил пинка под зад, и то за дело. Нечего было под ногами у воина вертеться и обляпывать его сапоги прогорклым жиром.
Так или иначе, но для визита во дворец пришлось переодеваться в чистое, мыться и приводить себя в порядок. Хотя так и подмывало явиться к воротам императорского дворца в перемазанном засохшей кровью доспехе и плаще, давно уже превратившемся в выцветшую тряпку. Но показаться в таком виде Императору на деле означало нанести оскорбление правящему дому и навлечь на себя позорную смерть. Нет, не дождутся придворные блюдолизы,такого подарка он им не сделает!
Сыма Синь расстарался и облачился в лучшие одежды, какие мог себе позволить, опустошив кошелек и потратив на торг весь запас терпения, отпущенный ему Небесами на год вперед. Он явился к внешним вратам дворца, сообщил дежурному свое имя, должность и цель визита,и мысленно повторил заготовленную речь. Затем еще раз,и еще. Приемный час окончился, а никто к посланцу от главнокомандующего не вышел. На следующий день все повторилось, и в тот день, что последовал за ним, тоже. Так прошло шесть долгих дней, переполненных гневом, омерзением и тревогой. Солдаты возле ворот сменяли друг друга, согласно графику, каждый новый был вежливее предыдущего, но Сыма Синя никто внутрь пускать не собирался.
«Мне что, с боем прорываться?» - подумал очумевший от такого «теплого» приема чжанши, когда его вдруг окликнули:
- Господин Сыма Синь?
Голос человека в темно-синем ханьфу и высокой черной шапке из конского волоса можно было прикладывать вместо целебной мази к ранам. Заботливый,искренний, чистый, он мог принадлежать утонченному музыканту и певцу, но только не дворцовому евнуху. Ни капли писклявости, свойственной голосам скопцов, никакой сварливой визгливости, от которой уши закладывает.
- Да, это я, – отозвался заждавшийся посланник и тут же закашлялся от волнения, словно ему в горло песок попал