Цель и средства. Лучшая фантастика – 2021 - Дивов Олег. Страница 15

– Я мяша хошу… – жуя, пробормотал он. – Я хишник. Порабочичель человечештва.

Карина Шаинян

Лаборатория тьмы

Степан досчитывает от сотни до ноля в четвертый раз и осторожно выбирается из кровати. Двигаться по спящей квартире легко: глаза давно привыкли к темноте, да и темноты-то настоящей нет – так, сероватый сумрак, согретый полоской оранжевого света из-под двери детской: мелкая опять боится спать без ночника. Накинув куртку, он тихо выходит на балкон. Ноздри тут же слипаются от мороза; он закуривает и привычно облокачивается о перила.

Ночь до краев полна лунным светом и так тиха, что слышно, как скрипит снег под лапами трусящей вдалеке бродячей собаки. Степан вдруг с тоской вспоминает, как любил такие, ледяные и ясные, ночи в детстве, какой это было редкой удачей: проснуться, выглянуть в окно и увидеть пронзительную луну в морозном ореоле, сверкающие, нетронутые сугробы, будто излучающие свой собственный свет. Задохнуться от восторга, от причастности к тайне…

Он оборачивается на скрип балконной двери. Морозный пар рвется в комнату, и Ира пробивается сквозь него стремительно, как маленький самолет – сквозь облака.

– Снотворное для слабаков? – спрашивает она.

– Не помогает. Луна…

– Понятно. Дай мне тоже.

Степан неловко – пальцы уже плохо гнутся от холода – вытаскивает вторую сигарету. Ира кутается в толстый халат, прижимается к его плечу. Даже сквозь куртку чувствуется исходящее от нее сонное, чуть влажное тепло.

– Смотри, – негромко говорит она, – окно на третьем этаже – неужели свет?

Он чуть вздрагивает от неожиданности. Двигает головой, щурясь.

– Нет, просто блик, – говорит наконец он. Оглаживает ладонью недавно отпущенную, непривычную бородку, убирая зарождающийся иней.

Ира поводит головой из стороны в сторону, как любопытная черепаха, и вздыхает:

– Да. Луна отражается.

Они молча смотрят на здание, отделенное от их дома полосой гаражей, – кирпичную коробку в три этажа. Окна – как ряды подернутых льдом черных полыней. Новенькие пластиковые рамы дико и неуместно белеют на фоне кирпича. Лунный свет играет на блестящей – ни пылинки – табличке с адресом. Брошенное, абсолютно пустое здание – но свежее, будто только что отремонтированное, только и ждущее, чтобы в него въехала какая-нибудь скучная и обыденная контора. Уже лет пять как ждущее.

– Кстати, – спохватывается он, – я тебе говорил? Я попросил Славика – помнишь Славика, он в кадастровой конторе работает? – попросил узнать, что это за дом вообще.

– Надо же, как тебя заело, – ухмыляется Ира.

– Любопытно же! И знаешь что? – Он делает торжествующую паузу. – Дома с таким адресом вообще не существует!

– Да ладно! – Она тут же припечатывает ладонь к губам, машинально косится на балконную дверь – не разбудила ли мелкую. – Ну, значит, точно вампиры, – радостно шепчет она. – Попадают внутрь через чердак, летучими мышами, и спят рядами в гробах… Вампирская общага!

– Да нет же. Говорю тебе – там секретная лаборатория, – убежденно возражает Степан. – Или инопланетяне. Секретная лаборатория инопланетян! Изучают нас, а здесь у них – штаб-квартира. В глаза не бросается… По улицам просто так не походишь, они же зеленые, склизкие, а тут – удобно, на отшибе. Небольшой телепорт – и все дела…

– Они бы свет включали, – упрямо говорит Ира. Ее челюсти начинают трястись, и слова растягиваются, налезая друг на друга. Степан распахивает куртку; она прижимается к его боку, сотрясаясь от крупного озноба. Под одежду заползает холод. Он ежится и поджимает пальцы на замерзающих ногах. Ира говорит: – Точно вампиры, поэтому и темно так… кровь и на ощупь пить можно…

– Бросай, мне и так уже кошмары про этот дом снятся.

– Что, правда?

– Нет, конечно…

Я бы обрадовался, увидев кошмар, думает он. Это бы означало, что я сплю…

Он пропускает лязгающую зубами Иру вперед, чтобы скорее попала в тепло, и медленно, по миллиметру – лишь бы не скрипнула, – закрывает балконную дверь. Зря старался.

– Паааа! – доносится из детской. – Пап!

Голос мелкой – испуганный и в то же время требовательный. Голос человека, который точно знает, что ему помогут.

– Опять я вас обеих разбудил, – виновато говорит он, и Ира молча стискивает его ладонь.

Мелкая сидит на кровати, собравшись в комок, – ноги прижаты к груди, даже пальцы на ногах поджаты. Вздохнув, Степан становится на четвереньки и, выворачивая шею, заглядывает под кровать. Морщится от лезущей в нос пыли. Выгребает несколько деталей от лего и помятую сигарету.

– Никого, – докладывает он, поднявшись.

Дочка расслабленно вытягивается в кровати, подложив ладони под щеку. Степан с сомнением смотрит на ночник, но все-таки оставляет его включенным. На цыпочках выходит из детской.

– Ну вот откуда они под ее кроватью берутся? – риторически спрашивает он, бросив изжеванную сигарету на стол, и Ира прикусывает губу.

– Я не уверена, – говорит она, – но, кажется, она думает, что это как-то помогает. Может, считает, что запах отпугивает…

Она прижимает ладонь ко рту, сотрясаясь от сдавленного смеха. Степан закатывает глаза и наконец залезает под одеяло.

Некоторое время Ира возится под боком, вздрагивает плечами – похоже, все не может насмеяться, – а потом затихает. В свете луны видно, как в уголке приоткрытого рта поблескивает слюна. Слушая ее ровное тихое дыхание, Степан на мгновение зажмуривается от яростной зависти. Ноги до сих пор не согрелись – две отдельные ледышки, отвлекающие на себя все внимание и не дающие заснуть. Хочется прижать их к теплым ляжкам жены – чтоб не просто проснулась, а подскочила с визгами и воплями. Он шевелит пальцами и говорит себе: «Сто. Девяносто девять. Все равно не поможет. Девяносто восемь. Лежать мне так до утра. Девяносто семь…»

Ночь душная и приторная от одуряюще пахнущей сирени. Степан плавает в этом запахе, плавает в собственном поту; его мозг, измученный недосыпом и головной болью, похож на пенку от варенья. Ира разметалась, заняв почти всю кровать, ее кожа липко блестит, освещенная ночником из детской, – сегодня дверь в комнату мелкой оставили открытой, чтобы квартира хоть как-то продувалась, но это не помогает. Между Ириными зубами застряло клубничное семечко, и от его вида зудит в деснах. Степан пытается замереть в вязком мареве, выдать его за сон, но вместо этого думает, что от ночи осталось всего ничего. Еще час – и начнет светать, еще час – и липкая духота сменится совсем уже невыносимым жаром. Может, на балконе лучше, думает он и выбирается из кровати. Немного прохлады перед тем, как погрузиться в раскаленный ад, – урвать у этой почти несуществующей ночи если не сна, то хотя бы немного воздуха.

На балконе и правда лучше. Он перегибается через перила, чувствуя, как слабый ветерок высушивает потный лоб. Пустующий дом под ним угловато выступает из сиреневой пены; его окна по-прежнему темны, а стекла – прозрачны, будто их вымыли только вчера. Степан уже собирается закурить, и тут в голову приходит идея получше. Вернувшись, он торопливо царапает записку, кладет рядом с Ириным мобильником, подсвеченным зеленым огоньком зарядки. Футболка кажется колючей и теплой, как шерстяной свитер, но уже в подъезде жара становится не такой страшной, а на улице оказывается и вовсе хорошо.

Гулять просто так кажется глупым, и Степан придумывает себе – наломать девицам сирени, раз уж он случайно знает, где искать самые пышные и никому не нужные кусты. Ире точно понравится, да и мелкой, наверное, тоже: клумбы по дороге в детский сад она рассматривает с интересом…

Спустя пять минут, глядя сквозь кружево сирени на черную щель приоткрытой двери, Степан спрашивает себя: мог ли он заметить с балкона, что вход в здание открыт? Мог ли неосознанно убедить себя пройтись, даже не поняв, что увидел? Или открытая дверь – просто совпадение? Ясно одно: теперь ему точно не заснуть. Будет думать об этой двери, пока не запиликает будильник.