А что же будет со мной? - Чейз Джеймс Хэдли. Страница 9

– Но вы неплохо совладали с Борджа. Спасибо.

В следующий миг громыхнуло как никогда раньше, словно к нашим ногам рухнула пятисотфунтовая авиабомба.

Она же, уверенная, что справилась с лошадью, расслабилась в седле. От взрыва вздрогнули и она, и я.

Вздрогнул ли Борджа – неизвестно. Но он встал на дыбы и взвился свечкой, и шанса усидеть верхом не было. Когда лошадь оторвалась от земли, наездницу с силой выбросило из седла. За ту долю секунды, пока она была в воздухе, я ничего не успел сделать, потом я рванулся вперед, но было уже слишком поздно. Она ударилась плечами и головой, упав на гудрон, и так и осталась лежать, по-прежнему прекрасная, но не сознающая мира вокруг.

Когда я опустился рядом с ней на колени, вокруг, разинув рты, столпились чернокожие. Я не знал, цела ли у нее шея, и боялся к ней прикасаться.

– Приведите О’Брайена! – проревел я. – Пригоните мне джип!

От моего зычного голоса они зашевелились. Человек пять вихрем понеслись по гудрону в ту сторону, где грохотали взрывы. Еще двое кинулись куда-то за пылевую завесу.

Я осторожно коснулся ее, и она открыла глаза.

– Вы сильно ударились?

Веки ее опустились.

– Миссис Эссекс! Можно мне вас перенести?

Она снова подняла веки. Покачала головой, и чудесные фиалковые глаза прояснились.

– Я в порядке. – Она пошевелила руками, затем ногами. – Боже! Голова!

– Не двигайтесь.

Я обернулся. Джип затормозил рядом.

За рулем, вращая глазами, сидел здоровенный черный парень.

– Я отвезу вас в больницу.

Я подхватил ее на руки, и она едва слышно застонала.

Я донес ее до джипа, сел рядом с негром, держа ее на коленях.

– Езжай в больницу, – велел я негру. – Небыстро… осторожно.

Негр посмотрел на нее, выжал сцепление и медленно повел машину по гудрону. На дорогу до аэродромной больницы ушло десять минут. Должно быть, им кто-то успел позвонить. Как только джип остановился, к нам бросились два интерна, пара медсестер и седовласый мужчина в белом халате.

У них были носилки, и все было проделано очень слаженно.

Медики за какие-то секунды сняли ее у меня с коленей, переложили на носилки и унесли в больницу.

Я сидел и гадал, не сделал ли хуже, когда сдвинул ее с места, и от этой мысли меня бросало в пот.

С ревом подъехал джип, из него выскочил О’Брайен. Я рассказал ему, что случилось.

– Проклятье! – Он утер с лица пот. – Чего ей там понадобилось? Вечно она сует свой длинный нос туда, куда не просят! Если Эссекс узнает, я могу остаться без работы.

Я протиснулся мимо него и вошел в кондиционированную прохладу больницы. За стойкой сидела дежурная медсестра.

– Как она? – спросил я.

– Ее осматривает доктор Винтерс. – Она взглянула на меня так, словно я бродяга, выпрашивающий монетку.

Я немного поколебался, но тут увидел, что из дверей выходит один из интернов, принимавших ее, и подошел к нему.

– Как она? Я не навредил, когда сдвинул ее с места?

– Вы все сделали правильно, – сказал он и улыбнулся. – Все кости целы, просто сотрясение. Она спрашивает о своей лошади.

– Ясно. Скажите ей, чтобы не волновалась. Я позабочусь о ее лошади.

Когда я направился к выходу, то услышал, как интерн сказал медсестре:

– Свяжитесь с мистером Эссексом, и побыстрее!

Я вышел под палящее солнце, сел в джип и поехал в ту сторону, куда умчалась лошадь. О’Брайен уже уехал. Я обливался потом два долгих часа, прежде чем отыскал животное. Борджа оказался на дальнем конце аэродрома в густом подлеске, и я заметил его лишь по счастливой случайности. Он уже преодолел все свои страхи, и я без проблем привязал его к джипу, потом неспешно покатил назад, и он затопал следом.

Когда я подъехал к больнице, словно из ниоткуда появился грум миссис Эссекс. Он широко улыбнулся мне и отвязал поводья.

Я вошел в больницу и приблизился к стойке.

Медсестра посмотрела на меня, удивленно подняв брови.

– Да?

– Вас не затруднит передать миссис Эссекс, что я нашел ее лошадь, животное не пострадало и сейчас в полной безопасности, – сказал я. – От этой новости миссис Эссекс сразу почувствует себя лучше.

Медсестра наклонила голову:

– А вы?..

– Джек Крейн. Миссис Эссекс меня знает.

Внезапно на ее лице отразилось смятение. В ее глупую, чванливую голову вдруг пришла мысль, что, несмотря на пот, грязные руки и потрепанную одежду, я, возможно, какая-то важная фигура в королевстве Эссексов.

– Я сейчас же передам доктору Винтерсу, мистер Крейн. Спасибо, что известили нас.

Я смерил ее долгим жестким взглядом, затем кивнул и пошел обратно к джипу, чтобы ехать на стройку.

Вылезая из машины, я услышал очередной взрыв. По крайней мере, О’Брайен не свернул работы. Ему было от души наплевать на миссис Эссекс, а вот мне – нет.

Я помнил ощущения от ее тела, когда держал ее на руках. Я помнил эти фиалковые глаза и прикосновение золотистых венецианских волос к лицу, когда поднимал ее.

Подойдя к замершему бульдозеру, я снова принялся за работу. Я работал и думал о миссис Эссекс. Я все еще думал о ней, когда прозвучал свисток и дневная смена была окончена.

Вернувшись к себе, я принял долгожданный душ. Когда натягивал брюки, раздался стук в дверь. Решив, что пришел Тим, я крикнул: «Входи!» – и потянулся за рубашкой.

Дверь отворилась, и в коттедж проскользнула Пэм Осборн. Она быстро закрыла дверь, и я увидел, что лицо у нее бледное, а глаза сердито блестят.

– Чего тебе? – Я не хотел, чтобы она была здесь. – Прочь, детка. – Я заправил рубашку в брюки. – Наша встреча была ошибкой.

По выражению ее лица я понял, что она не слышит меня.

– Обязательно вести себя по-идиотски? – спросила она. – Ты теперь виден как на ладони, а как раз этого Берни не хотел.

Я обошел вокруг стола и сел:

– О чем это ты болтаешь?

– Да весь аэродром гудит. Ты везешь эту стерву в больницу, потом ищешь ее чертову лошадь.

– И что тут такого?

– Все теперь хотят знать, кто такой Джек Крейн. Неужели ты не понимаешь, что любой из здешних уродов отдал бы правую руку, чтобы сделать то, что сделал ты?

– А что мне, по-твоему, оставалось? Бросить ее там лежать?

– Да все дело в лошади! – Она сжала руки в кулаки, затем разжала. – Этой сучке лошадь важнее собственного здоровья, мужа и даже денег! Не мог ты сперва подумать, прежде чем рыскать в поисках этой клячи, пусть бы ее нашел кто-нибудь другой!

– Откуда мне было знать?

– И еще кое-что… С чего тебя понесло на стройку с О’Брайеном? Разве Берни не велел тебе надзирать за ним и держаться подальше от стройки? Разве не сказал, чтобы ты не якшался с рабочими? Нет, ты идешь туда и возишься с машинами! Когда Берни об этом узнает, он лопнет от злости.

Я начал закипать.

– Ну хватит! – сказал я. – Не желаю выслушивать от тебя отповеди! Я поговорю с Берни. А теперь убирайся отсюда!

– Я пришла предостеречь тебя, болван! Уже скоро начальство начнет выяснять твою подноготную. Сарафанное радио здесь налажено что надо. Готовь легенду. За тебя возьмется этот сукин сын Уэс Джексон. Он управляющий у Эссекса. Берегись его! Он такой проницательный, что вскроет тебя одним взглядом. Он захочет узнать о тебе все, что только можно. Что ты здесь делаешь. Кто ты такой. Почему Берни не внес тебя в платежную ведомость. Готовь легенду, или мы пропали. Ты понял?

– Нет. – Я пристально смотрел на нее. – Я не понял, и все это мне не нравится. Если ты…

Шум подъехавшей машины заставил нас обоих быстро обернуться.

– Он уже здесь… Уэс Джексон! – Лицо Пэм стало белее свежевыпавшего снега. – Он не должен увидеть меня.

Она стремительно развернулась, метнулась в ванную и закрыла за собой дверь.

Я остался один посреди комнаты.

Глава третья

В дверях моего коттеджа стоял Уэс Джексон, уменьшенная копия Кинг-Конга, впрочем не так уж сильно уменьшенная. В нем было, наверное, шесть футов и пять дюймов, массивный, на вид лет тридцати двух или тридцати трех. Голова у него формой напоминала репу, и эта репа лежала на широких плечах, словно у него вовсе не было шеи. Маленький нос, маленький рот и маленькие глазки боролись за выживание, утопая в бело-розовом жире. Иссиня-черные волосы были коротко подстрижены. Он носил очки в тяжелой черепаховой оправе, которые немного увеличивали серо-зеленые глаза. Одет он был безукоризненно опрятно: синий блейзер с какой-то пестрой эмблемой на кармане, белые льняные брюки, клубный галстук, пришпиленный к белоснежной рубашке большой золотой булавкой.