Одна беременность на двоих (СИ) - Горышина Ольга. Страница 25

— Ты куда смотришь?

Я тряхнула головой и, кажется, даже покраснела, а потом всё-таки решила сказать правду:

— Пытаюсь понять, что случилось с твоим пупком.

Аманда улыбнулась и задрала кофту, чтобы я увидела линию, идущую от пупка вниз. Настолько яркую, будто её нарисовали тёмной хной, а сам пупок напоминал теперь расплющенный завиток мягкого мороженого. Он полностью вывалился наружу и растянулся в стороны.

— Интересно, что будет дальше? Он что, полностью исчезнет? — спросила я.

Аманда пожала плечами и стала чертить ногтем круги вокруг пупка, а затем ещё сильнее сплющила его подушечками пальцев.

— А я вот думаю, что было бы, будь у меня пирсинг. Дырка бы тоже растянулась?

— Наверное, заросла, — предположила я. — Пару лет назад я сняла серёжки и забыла про них на месяц. Одна дырка заросла, пришлось снова прокалывать… Дома, иголкой отец сделал, брр…

— Не, хорошо, что у меня пирсинга не было. Ой, что это…

Улыбка сползла с лица Аманды, и я придвинулась ближе, чтобы рассмотреть то, что она пыталась мне показать. Какие-то розовые полосочки, расположившиеся ближе к бедру, там где она только что чесала…

— Ты расчесала просто. Смотри, какие у тебя ногти, как у кошки!

— Я чешу, потому что чешется, — прошептала Аманда.

Лицо её оставалось серьёзным, и я тоже перестала улыбаться, пытаясь понять, какую очередную бяку нашла её больная фантазия.

— Погугли, как выглядят растяжки, — почти что приказала Аманда.

— Растяжки? Какие растяжки в двадцать три недели?!

Она так на меня глянула, что поспешила взять со стола телефон. Поиск выдавал страшные картинки, которые мой трезвый ум решил не показывать Аманде. Я прокручивала экран за экраном, не поднимая взгляда на беременную подругу, и старалась придать лицу беззаботное выражение. Найдя наконец более-менее безобидную картинку, я подсела к Аманде на диван, держа фотографию в нижней части экрана, чтобы та полностью не показывалась. Мой палец скользил по тексту:

— Говорят, что первые растяжки можно убрать, если начать мазать кожу специальным кремом. Ещё рекомендуют пить много воды, но ты и так пьёшь. И есть клубнику, голубику, орехи, семечки, брокколи… Мы всё это едим…

— Вот именно, — перебила меня Аманда. — А они появились!

— Мы же кремом не начали мазать. Вот пойдём в аптеку за твоим поясом и крем купим. И прекрати чесать!

— Не могу! Не представляешь, как чешется!

— У меня есть крем от экземы. Я постоянно мажу им руки после краски. Давай…

— Нельзя! — отрезала Аманда.

— Почему нельзя? Он же натуральный, из овса… Зуд сразу снимет. Ну?

Она ничего не ответила, и я прошла в ванную комнату, чтобы вытащить из шкафчика тюбик, но всё же пробежала глазами предупреждение, и удивилась, что не оказалось стандартной фразы, которую помещают на всех лекарственных средствах — беременные и кормящие должны проконсультироваться с врачом перед использованием. Я закрыла браузер от греха подальше и сунула телефон поглубже в карман джинсов. Аманде же дала в руку крем, повернув стороной с мелким текстом. Конечно, она тут же начала его читать.

Она теперь на всех упаковках читала мелкий текст, и наши походы в магазин стали часовыми. Хотя её можно было понять. Пару раз мы обнаружили просроченные молочные продукты. Менеджер дико извинялся и даже отпустил нам йогурты бесплатно, но радость была не полной — слишком много мелкого текста, помимо обычной информации о возможных аллергенах, обнаружилось на привычных нам продуктах. Аманда целую ночь штудировала сайты про здоровую пищу, и наш бюджет теперь трещал по всем возможным швам из-за покупки только биологически чистых продуктов, якобы чистых… Потому что я сразу вспомнила экскурсию по винодельне в Напе. Экскурсовод объяснила, почему их вина не проходят сертификацию — они не пользуются никакими удобрениями, но отпугиватели птиц вкопаны в землю на железных столбах! Только убеждать в чём-то беременную подругу было бесполезно, и я сдалась, даже не начав борьбу.

— Намажь мне сама, — попросила Аманда. — Вдруг я что-то пропущу.

Мои пальцы осторожно скользили по выпуклому животу, не пропуская и миллиметра покраснения.

— Помогает? — спросила я, но вздрогнула, поймав взгляд Аманды.

— Тебе говорили, какие у тебя нежные руки? — прошептала она каким-то не своим голосом.

Я отдёрнула руку и поспешила закрыть тюбик.

— Нет, — буркнула я. — Мои руки никого никогда не интересовали.

— Расскажи о своём первом парне.

Я стиснула крем до боли в пальцах и подняла на Аманду глаза. Она не смотрела на меня, она рассматривала живот, блестящий там, где я втёрла в кожу крем.

— Зачем? Ничего интересного. Он не был капитаном футбольной команды. Он играл на саксофоне в школьном оркестре.

— Вау! — Аманда подняла на меня глаза. — Творческая натура.

— Скорее одинокая. Он всю школу комплексовал из-за акцента. Они приехали из Сербии, когда ему было тринадцать. Говорят, в этом возрасте уже не научиться правильно говорить.

— Глупости! Сравни техасца с жителем Нью-Йорка, диалект на диалекте — правильного американского произношения не существует как такового. Уж тут в Калифорнии нашёл, от чего комплексовать.

— Ну он ещё стеснялся, что мать дома убирает… Там много всего было. Наверное, поэтому он и обратил на меня внимание, я тоже постоянно искала в себе недостатки… Особенно после смерти мамы. Мне почему-то казалось, что я тоже обязательно заболею раком и умру, причём прямо сейчас. Любви между нами не было, мы просто скрасили одиночество друг друга, потому что больше никому не были интересны.

— Знаешь, у греков было несколько типов любви, — изрекла Аманда, забравшись с ногами на диван, чтобы прислониться к стене. — Эрос, филиа, агапэ и сторгэ. Эрос — это восторженная влюблённость, телесная и духовная страсть, тяга к обладанию любимым человеком. Это страсть больше для себя, чем для другого, в ней много я-центризма. Это как бы страсть по мужскому типу, страсть в ключе пылкого юноши или молодого мужчины. Она бывает и у женщин, но гораздо реже. Филиа — любовь-дружба, более духовное и более спокойное чувство. По своему психологическому облику она стоит ближе всего к любви или влюблённости девушки. У греков филиа соединяла не только влюблённых, но и друзей. Агапэ — альтруистическая, духовная любовь. Она полна жертвенности и самоотречения, построена на снисхождении и прощении. Это любовь не ради себя, а ради другого, в отличие от Эроса. Она похожа на материнскую любовь, полную великодушия и самоотверженности. У греков, особенно, во время эллинизма, Агапэ была не только любовным чувством, но и идеалом любви к ближнему. Сторгэ — любовь-нежность, семейная любовь, полная мягкого внимания к любимому. Она росла из естественной привязанности к родным. Ну, и что ты чувствовала к этому сербу? — оборвала она вдруг свою лекцию.

— Говорю же, ничего я не чувствовала к нему.

— Нет, мы ко всем что-то чувствуем. Но когда мы говорим просто «любовь» — это слишком обобщенно. Не просто так умные греки разложили всё по полочкам.

— Тогда, наверное, А… Как её, ну та, будто у матери и ребёнка…

— Агапэ, — подсказала Аманда.

— Ну, да. Мне казалось, что я защищаю его от внешнего мира, как я не смогла защитить свою мать. А может просто гормоны играли…

— И что вдруг случилось с твоими гормонами? Почему ты перестала встречаться с парнями? У вас что-то не так в постели было?

— Да нормально всё было. Наверное, нормально. Ну как у всех… Мне просто никогда это особо не было нужно. Всегда он был инициатором, и никогда — я. Даже радовалась, когда у меня были месячные. Отличная отмазка от секса. Наверное, я обрадовалась, когда он уехал. Вообще я им очень горжусь. Он сумел поступить в хороший колледж, да ещё и грант получил.

— А ко мне ты что испытываешь?

Вопрос был задан простым, будничным тоном, будто Аманда спросила, какая сегодня погода, или какую кофту ей надевать… Ноги мои подкосились, и я была рада, что комната у нас была небольшой, и я смогла сесть в кресло.