Одна беременность на двоих (СИ) - Горышина Ольга. Страница 26

— К тебе? — едва слышно переспросила я.

— Ко мне, — спокойно повторила Аманда. — Ты сказала, что любишь меня, когда я только сделала тест, поэтому всю эту беременность пройдёшь со мной. Ты сказала, что любишь, как сестру, но и к сестре любовь может быть разной, если верить грекам. Что ты чувствуешь ко мне? Надеюсь, что не Агапэ… А то иногда мне кажется, что ты мне мать, — это она добавила как-то даже зло.

Я сжала пальцы в замок, не зная, что ответить.

— А, может, я не способна испытывать что-то большее. Может, это моё предназначение…

Я оборвала фразу, потому что не знала, как умно её закончить.

— А вот мне ближе Филиа. Мне хорошо с тобой, спокойно, я могу говорить с тобой на любую тему. Но при этом мне хочется тебя обнять. У меня всю жизнь была повышенная тактильная восприимчивость, а мама никогда этого не понимала. Она не хотела, чтобы я висела на ней прилюдно, а мне просто было необходимо чувствовать её тело рядом. Мне мало говорить. Я, наверное, по темпераменту ближе к южным народам, это у белой расы слишком большое личное пространство. Ты вот тоже дёргаешься, когда я пытаюсь к тебе прижаться, да даже просто взять тебя за руку. Тебе что, противно?

— Нет, просто… Ну это как-то…

— Что? — перебила меня Аманда. — Если бы мы жили среди греков, никто бы не обратил на это внимания, а тут… Ты сразу все переводишь…

— Я перевожу? — я не выдержала и сорвалась на лёгкий крик. — Ты сама назвала это игрой в лесби. Так что, это не игра? Ты действительно…

— А если и да, то что? Если мне хочется тебя обнять. Понимаешь, именно тебя, а не другую женщину. Может, у меня гормоны сейчас зашкаливают…

— У тебя беременные гормоны, а мне что прикажешь делать?

Я вскочила с кресла и стала ходить от входной двери к двери на балкон, нервно обхватив себя руками.

— Ничего не делай. Я постараюсь держать себя в руках. Да и народ в школе не обратил особого внимания на мой живот.

— Ты сказала, что у тебя это было и раньше…

Я остановилась против дивана. Аманда смотрела на меня, но, казалось, что на противоположную стену сквозь меня.

— Ты про то, что меня тянуло на женщин?

Я кивнула, не в силах во второй раз повторить свой вопрос.

— Меня ко всем тянет, кто мне нравится. Говорю же, что не умею выражать свои чувства словами, только руками. А сейчас пошли в аптеку, а то моя спина меня окончательно доконает.

Я с радостью схватила ключи и вылетела в коридор. Меня-то ни на кого никогда не тянуло.

Глава восемнадцатая "Натурщица"

Я оторвалась от чтения и медленно обернулась на очередное «ай» Аманды, на сто процентов уверенная, что та капнула миндальным маслом на выпирающий живот. Она скрючилась, одной рукой схватившись за выступ барной стойки, а другой — за икру, которую тёрла со страдальческим выражением лица. Я подумала, что она ударилась коленкой о шкафчик под столешницей, но почему тогда задрала ногу?

— Ай, как же больно!

— Да что с тобой?

Я перевернула на столешницу учебник, чтобы не потерять страницу, и слезла со стула. Аманда уже опустилась на пол, продолжая держаться за ногу.

— Режущая боль в икре, — сказала она, стянув рот в узел, сделав лицо похожим на мордочку лисёнка. — Третий раз за сегодня. Вчера тоже было, но так сильно первый раз…

— Ногу свело? Тогда разуйся и встань ногой на холодную плитку, — скомандовала я, нервно заводя прядь за ухо.

У самой тут же скрутило ногу, и я бессознательно задёргала пальцами. Меня трясло от чувства беспомощности и невозможности помочь Аманде, потому что после разговора о греческой любви я боялась даже просто подойти к ней.

— Её не свело, а будто сжало в тиски и колет такими вот мелкими иголочками. Когда я сжимаю ногу руками, немного отпускает.

— А у тебя такое раньше было?

Чтобы не возвышаться над Амандой, которая не думала подниматься с ледяного пола, я присела на корточки, и теперь смотрела ей в глаза. Они блестели так, будто Аманда хотела заплакать, но в последний момент передумала.

— Не было ничего раньше, — процедила она сквозь плотно сжатые губы. — Была здорова как кобыла, а теперь разваливаюсь по частям. А ещё даже второй триместр не закончился. Врачи издеваются, когда говорят «наслаждайтесь беременностью».

Я ободряюще подняла брови и выдала очередную глупость:

— Они просто знают, что с рождением ребёнка будет ещё хуже.

Аманда взглянула на меня совсем зло, но при этом голос её звучал совершенно спокойно.

— Знаешь, в учении Будды есть понятие истин. Одна из них — благородная истина о страдании. Он говорит, что рождение — это страдание, расстройство здоровья — страдание, смерть — страдание, скорбь, стенания, горе, несчастье и отчаяние — страдания, союз с нелюбимым — страдание, разлука с любимым — страдание, неполучение страстно желаемого — страдание. Короче говоря, все то, в чем проявляется привязанность к земному, несёт с собой страдание. Буддизм делает страдания сущностью бытия.

— Оптимистично, — вставила я, чтобы не молчать, как полная дура, — и жизнеутверждающе.

— Погоди, у Будды есть другая благородная истина, которая гласит, что прекращение страдания возможно при полном затухании и прекращении всех желаний и страстей, их отбрасывании и отказе от них.

— К чему ты все это?

После введение в древнегреческую теорию любви, я уже спокойно не могла слушать менторский голос Аманды, вещающий о вещах, о нахождение которых в её голове я и не подозревала. Кто там говорит, что мозги женщины во время беременности ссыхаются, у Аманды наблюдался прямо противоположный эффект гормональной перестройки организма.

— К тому, что беременность является расплатой за секс, который, по идее, несёт с собой совершенно ненужное для существования человека удовольствие, поэтому то, что женщина помирает все девять месяцев и потом всю оставшуюся жизнь, закономерно. И вообще…

— А тебе хорошо с ним было?

Я сама не поверила тому, что задала подобный вопрос. Мне казалось, что только Аманда может копаться в моей личной жизни, под которой я, кажется, давно прочертила жирную красную черту.

— Не помню, — улыбнулась Аманда, и я заметила, что она уже не держит руку на икре. — Я же была в стельку пьяна.

— Я никогда не видела тебя пьяной.

— Ну ты меня и с парнем никогда не видела…

Я попыталась сопоставить в голове её ответы, но выводы вырисовывались какие-то совсем странные. Для начала, она не ответила на мой вопрос. Я не спрашивала её про ночь зачатия. Он был её парнем не один день. Он был её парнем в конце концов!

— Кейти, ну что ты ко мне привязалась, а? Тебе так хочется выяснить, спала ли я с женщиной? Нет, не спала, но при этом я знаю много о женских ласках.

— Откуда? — я не спрашивала её про женские ласки. Я желала хоть что-то узнать про отца её ребёнка, но Аманда нарочно уводила разговор в жуткое болото женской любви, чтобы я первой пожелала прекратить его. Но я не сдамся! Почему я должна рассказывать о своей личной жизни, а она только отшучиваться? Это нечестно!

— Я же из Рино, ну что ты хочешь? — вновь эта снисходительная усмешка. — У нас каждой бляди по паре. У нас вообще, кажется, сам воздух сексом пропитан, потому что из вашей пуританской Калифорнии все едут к нам в Неваду пить и трахаться на законной основе.

— И ты… — я не смогла сформулировать вопрос, потому что даже в страшном сне не могла поверить, что ответ мог оказаться положительным.

— Нет, я всё же надеюсь зарабатывать на жизнь другим местом, — Аманда постучала себе по голове. — Ты меня не дослушала. Так вот, одним из самых серьёзных препятствий на пути к спасению буддизм считает женщину. Во-первых, женщина — непосредственная причина воспроизведения жизни, которая полна страданий. Женщина олицетворяет сансару, то есть чувственный мир, и является ближайшим помощником и соратником божества смерти Мара. Мало того, что сама она не может спастись — для спасения женщина сначала должна переродиться мужчиной, — она мешает спастись мужчинам, привязывая их к себе крепкими узами страстей, то есть к этой бренной жизни. Кто-то из их учителей сказал что-то типа того: пока в мужчине не искоренено желание к женщинам, пусть даже самое малое, до тех пор его ум на привязи, подобно телёнку, сосущему молоко у матери.