При загадочных обстоятельствах. Шаманова Гарь - Черненок Михаил Яковлевич. Страница 13

Услышав о пасечнике, Роза прижала к ушам ладони и вскрикнула:

— Не знаю! Ничего не знаю!

— Послушайте…

— Не буду слушать! Ничего не буду слушать!..

— Кто вас так напугал?

— Кровь! Кровь!.. — вскрикнула снова Роза и вдруг со всех ног бросилась к палатке.

Чубатый цыган с силой ударил по струнам гитары.

— Что это с Розой? — мрачно спросил Антон.

Лицо цыгана нервно передернулось:

— Собака-пасечник до крови ее изувечил.

Повернувшись, Антон зашагал к РОВДу.

Слава Голубев успел обзвонить все фельдшерские пункты, расположенные вблизи Серебровки и в райцентре. Ни в одном из них медицинскую помощь подозрительному раненому не оказывали.

Антон решил немедленно ехать в Серебровку.

Глава VI

В разгар уборочной страды поймать попутную машину легче всего у районного элеватора. Именно туда и «подбросил» Антона Бирюкова шофер РОВДовского «газика».

От ворот хлебоприемного пункта тянулся чуть не километровый хвост груженых «Колхид», самосвалов, бортовых ЗИЛов, армейских трехосок и «Беларусей» с прицепными тележками. Чтобы не спрашивать добрых полсотни водителей — нет ли кого из Серебровки? — Бирюков, показав вахтеру удостоверение, прошел на территорию элеватора, тоже забитую машинами, и огляделся. У весовой площадки, в кузове очередного ЗИЛа, пухленькая лаборантка в белом халатике, запуская длинный металлический зонд в золотистый ворох зерна, брала пробы. Подойдя к ЗИЛу, Антон спросил:

— Девушка, с кем в Серебровку можно уехать?

Лаборантка, стрельнув подкрашенными глазами, оглядела с высоты кузова стоящие на территории машины и, видимо, приглядев серебровского шофера, звонко крикнула:

— Тропынин!.. Иди-ка сюда, родненький!

— Поцеловать на прощанье хочешь? — послышалось издали.

Лаборантка, как пикой, погрозила блеснувшим на солнце зондом.

— Вот этим поцелую — долго помнить будешь.

— Ради этого не пойду.

— Иди, родненький, попутчик тебе есть.

— А не попутчица?..

— По-пут-чик!

— Я больше попутчиц уважаю, но на безрыбье, как говорится, и сам раком станешь.

— Болтун, человек тебя ждет.

— Скажи ему, чтобы четыре двенадцать готовил.

— Не дороговато?

— Овес, Верочка, ноне подорожал, — голос стал приближаться, — а я, как тебе должно быть известно, кроме «Старорусской» блондинки из высококачественного спирта, ничего другого не пью.

Поигрывая цепочкой с ключом зажигания, из-за кузова ЗИЛа вышел веселый парень в нейлоновой куртке на многочисленных замках-молниях. Увидев Бирюкова в милицейской форме, опешил:

— Здравия желаю, товарищ капитан!

— Здравствуй, земляк! — улыбнулся Антон. — Двенадцати копеек не хватает… Может, сделаешь скидку?

— Об чем речь! — парень смутился, но не желал ронять марку перед улыбающейся в кузове ЗИЛа лаборанткой: — Членов профсоюза и сотрудников милиции вожу бесплатно… Вам куда?

— До Серебровки.

— С ветерком прокачу!

Пропылив по окраине райцентра, парень вырулил на магистральную щебеночную дорогу и, переключив скорость, повел свой самосвал так лихо, что за стеклами кабины и впрямь запел ветерок. Разгоняясь на спусках, машина легко взбегала в гору, и встречные грузовики пролетали мимо, как пули.

— А ты так не залетишь на повороте? — поинтересовался Антон.

— По семь ездок в день на элеватор гоняю. Не только повороты, каждый камушек на дороге изучил.

— Тебя как зовут?

— Торопуня… — парень смущенно поморщился. — То есть, фамилия моя, конечно, Тропынин. А по имени-отчеству я полный тезка академика Королева.

— Сергей Павлович, значит?

— Угадали. А вы не родня нашему председателю?

— Сын его.

— То-то смотрю, точный портрет Игната Матвеича, с той лишь поправкой, что лет на тридцать моложе. — Тропынин, не отрывая взгляда от смотрового стекла, помолчал. — А чо это в Серебровку, а не в Березовку, к родителям, едете?

— Дела ведут, Сергей Павлович.

— По убийству пасечника, наверно?..

— По нему, Что в Серебровке об этом говорят?

— А чо говорить?.. Укокошили цыгане ни за грош ни за копейку человека и дело с концом, — Тропынин скосил чуть-чуть глаза на Антона. — Пользовался слухом, будто вожака цыганского арестовали. Правда?

— Допустим, правда, — ответил Антон.

— Зря. Не Козаченко убил Гриню.

— Кто же?

— Левка или Розка.

— Какой Левка?

— Чубатый гитарист из табора.

— Почему так думаешь?

— Предполагаю на основе фактов…

Самосвал стремительно спускался к мостику через узенькую, поросшую камышом, речушку, названную из-за крутых спусков к ней Крутихой. Перед самым мостиком Тропынин резко тормознул и, прижав машину к правой кромке дороги, выключил зажигание. Доставая из-под сиденья резиновое шоферское ведро, склеенное из куска камеры, сказал:

— Водички надо подлить.

Отвернув крышку сразу запарившего, будто вскипающий самовар, радиатора, Тропынин бегом спустился под мостик и, зачерпнув воды, так же быстро вернулся оттуда. Наливая воду в горловину, заговорил:

— Вот, товарищ капитан, чтоб в рубашках двигателя не образовывалась накипь, воду на охлаждение беру только из Крутихи. Речушка вроде как все другие, но вода в ней будто с антинакипином. Сам такое открытие еще до армии сделал. Знакомым шоферам рассказал, ребята попробовали, говорят — точно.

Тропынин одной рукой ловко закрыл крышку на горловине, выплеснул на дорогу остатки воды и, сунув заклеенный кусок камеры под сиденье, лихо вскочил в кабину. Вжжикнул стартер — мотор легко заработал на холостых оборотах. Переехав мостик, самосвал угрожающе зарычал и, разгоняясь, рванулся в гору.

— Так какие же у тебя факты, Сергей Павлович, по убийству Репьева? — спросил Антон.

— А на основе фактов, товарищ капитан, такое кино получается… Левка-гитарист без ума любит Розку, но по каким-то цыганским обычаям ему жениться на ней нельзя. Обычай — обычаем, а цыганская кровь кипит… Гриня Репьев, конечно, от скуки за цыганочкой ухаживания строил, но Левка всерьез это принял. Как-то говорит мне: «Зарежу собаку пасечника, если к Розке приставать не перестанет». Я, конечно, сразу Гриню предупредил, но Гриня ж — баламут. Зальет, бывало, глаза водкой и — все ему до фонаря. Вот доигрался…

— Когда убили пасечника, Левка с другими цыганами в мехмастерской работал, — сказал Антон.

— Не было его там.

— Кузнец говорит, что утром все цыгане явились на работу.

— Может быть, в восемь утра и являлись все, но полчаса девятого Левки в мастерской не было. В это время я туда подъехал подремонтироваться. Накануне на элеваторе один шоферишко-лапоть, пятясь, фару мне даванул. Козаченко за час ее залатал, и мы с Андрюхой Барабановым укатили от мастерской. Левки все еще там не было.

— По пути его не видел?

— Нет. Я сразу рванул к комбайнам на Поповщину. Так по старинке у нас пшеничное поле зовется, которое правей пасеки. Говорят, до революции те земли церкви принадлежали. Не знаете, правда это?

— Правда.

— Вот хапуги попы были, самую лучшую землю себе заграбастали. Ну, значит, загрузился я у комбайнов зерном и по старому тракту газанул к шоссейке. Поравнялся с пасекой — сигналю… — Тропынин внезапно осекся. — Стоп, машина, задний ход. Пропустил один факт. Когда ехал к комбайнам, у пасеки, высадил Андрюху Барабанова. Меду тот хотел для родственника, живущего в райцентре, прихватить. Договорились, значит, что Андрюха будет меня ждать против пасеки на старом тракте. Подъезжаю — нет его. Посигналил — глухо. Тормознул, еще посигналил — в ответ ни звука. Значит, думаю, махнул Андрюха на шоссейку пешим порядком и на другой попутке в райцентр укатил…

— В какое время ты сигналил у пасеки? — спросил Антон.

— Ровно в одиннадцать, — посмотрев на часы, ответил Тропынин. — Андрей завтра должен на новой «Ладе» прикатить из Новосибирска. Вы его поспрашивайте толком. Может, он потому и не дождался меня, что на пасеке ЧП случилось.