Тайна лотоса (СИ) - Горышина Ольга. Страница 62
— Ты была во дворце? — Асенат затрясла кисточкой, чтобы та просохла. — Нет? Тогда я отведу тебя туда и покажу самые красивые лотосы, хочешь?
Девочка подалась к ней всем телом, заговорчески щуря глаза.
— Нам нельзя появляться во дворце, пока энсеби не пригласит нас, — ответила Нен-Нуфер достаточно сурово, но напускной гнев не отпугнул Асенат.
— Энсеби ничего не узнает, и мой отец ничего не узнает. Мы пойдём туда, пока они будут вершить суд. Я только покажу тебе царский пруд, и мы побежим обратно. Ты ведь быстро бегаешь, да?
— Быстро, — кивнула Нен-Нуфер, но тут же спохватилась, поняв, что дала девочке ложную надежду. — Но мы не нарушим запрета и останемся дома. Ты покажешь мне царские лотосы, когда придёт время.
Она говорила совсем не то, что думала — в мыслях она уже рисовала себе пруд, скрытый за финиковыми пальмами. Быть может, лотос, оставленный ею в гробнице для царевича, рос именно там…
— Время уже пришло! — Асенат вскочила на ноги, но продолжала шептать. — Сейчас время суда, и даже стража отдыхает в такой час. Это здесь рядом, прямо за оградой. Отчего ты противишься?
Отчего противится? Если Асенат надо прятать лишь от её будущего супруга, то ей страшно встретить в стенах дворца двоих: царевича и Кекемура. Последний, может статься, в отместку за заступничество тут же выдаст их фараону. Хотя откуда ему знать о запрете…
— Ну же, скорее! Пока нас не позвали обедать!
Асенат всё рассчитала верно. Слугам было приказано не приближаться к пруду во время занятий. Здесь в тени они не нуждались в опахалах. И сейчас Асенат раскраснелась не от солнца, а от волнения. Сердце Нен-Нуфер сжалось от жалости — бедняжка просит о немногом, они ведь даже не приблизятся ко дворцу, а если заметят фараона и его свиту, то успеют убежать. Она с крыши успела изучить все тайные тропы царского сада.
И Асенат, видя колебания Нен-Нуфер, схватила её за руку и потянула за собой.
— Скорее!
Вместо ворот Асенат потащила её за пальмы к стене, которая здесь не была слишком высокой. Девочка подтянула к груди подол платья и перекинула ногу. Нен-Нуфер последовала её примеру. И вот две белые тонкие фигуры замелькали среди пальм царского сада.
— Только бы не выпустили собак! — шепнула Асенат на бегу, но на пути им встречались лишь павлины. От их крика закладывало уши, но Нен-Нуфер не могла отвести от дивных птиц взгляда.
— Идём! — Асенат недовольно дёрнула её за руку. — На женской половине они красивее, но сейчас мы туда не пойдём.
Наконец они добрались до пруда. Солнце играло на цветной плитке, и Асенат, опустившись на колени, принялась ловить ладошкой ускользающие светлые пятна.
— Хочешь, я достану для тебя лотос?
И, не дожидаясь ответа, Асенат вновь задрала платье и ступила в воду. Плеск нарушил гармонию садовых звуков, и Нен-Нуфер зашептала:
— Тише!
— Чего ты боишься?
Асенат вернулась с цветком и заправила стебелёк за ухо наставницы.
— Пора уходить, — волновалась Нен-Нуфер.
— Я только покажу тебе изображение лотосов по другую сторону пруда.
Девочка указала на кусты гранатов, за которыми виднелась тростниковая крыша навеса.
— Да идём же! — Асенат схватила Нен-Нуфер за руку. — Не будь такой трусихой! Энсеби ещё час не выйдет из зала суда, и с ним мой отец! Да и что они могут сделать нам? Пожурят да и только!
Нен-Нуфер пожала плечами и поспешила к гранатовым кустам, за тонкими ветвями которых им открылась залитая солнцем площадка. При их появлении из-под навеса вышла бронзовая кошка, но тихий голос тут же позвал её обратно. Сердце в груди Нен-Нуфер остановилось — этот голос она узнала бы из тысячи. Великая Хатор наказывает её за нарушение данного Сети слова встречей с царевичем. Но ведь кусты так близки, ещё можно шагнуть обратно и без оглядки бежать прочь. Только Асенат стояла в полной растерянности. Её не позвать и до неё не дотянуться. Может, девочка сама догадается шагнуть обратно. Но поздно… За непослушной кошкой потянулась рука, перехваченная толстым браслетом, и когда бронзовая красавица скользнула прочь, кресло, скрытое кустами скрипнуло, и Нен-Нуфер увидела сначала сандалии с золотыми бляшками, а потом и самого царевича. Плечи его согнулись под тяжестью яркого воротника, но, заметив нарушительниц своего уединения, царевич выпрямился, и под его пронзительным взглядом на груди Нен-Нуфер задрожала скрытая ожерельем фигурка Исиды… »
Сусанна выключила телефон и вставила обратно в держатель. Реза стрельнул на неё глазами и вновь уставился на дорогу.
— И почему, скажи, ты не пишешь дальше?
Сусанна пожала плечами. Она же ответила ему — ступор, творческий кризис. Ну не знает она, как описать их встречу, не знает… И как не скатиться в бульварщину… Они были другими. Они были выше низменных инстинктов. Они умели противостоять своим желаниям и следовали воле Богов…
— Я, вот честно, не понимаю, как можно начинать писать роман, не зная, чем закончится история.
Зачем ему отвечать и главное — что? Да, она начала писать, потому что вдруг из неё полились слова. Страница рождалась за страницей как бы из ниоткуда! А потом фонтан выключили. Будто её саму поставили перед царевичем и требуют сказать что-то, но что?
— Так ты мне ответишь, как так можно?
— Ну, не знаю… Все так пишут…
Сейчас он скажет, что это детский сад! Ну и пусть говорит, какая разница!
— Почему Египет? Почему ты засунула себя в Древний Египет?
Опять? Почему он упрямо считает, что она и есть главная героиня?! Ну, Суслик… А разве это не так?
— Так получилось.
Действительно просто так получилось. В пятом классе, когда они проходили историю Древнего Мира, на школьной экскурсии в Эрмитаже, пока все разглядывали мумию жреца, она не могла отвести глаз от ожерелья с подвеской в виде лотоса. Она тогда не знала, что это именно лотос, но ожерелье запало в душу, и год назад, когда устав от толпы на выставке императорского костюма, она спустилась в залы древнего мира, то вспомнила про ожерелье и не нашла его. Вечером она поймала себя на том, что чирикает на бумаге лотос, а потом шею, волосы, лицо… Да, да, тогда она и поняла, что ожерелье было в виде лотоса, и начала искать подобное в интернете. Картинки египетских росписей и музейных коллекций мелькали перед глазами, погружая её в забытый со школы мир, и он не отпустил её. Она взяла в школьной библиотеке учебник, а вечером по белой странице вордовского документа уже разлилась великая река Нил, и по ней поплыла тростниковая корзинка…
— Греческие статуи и их римские копии хотя бы красивы, они поют гимн красоте, — всё не унимался Реза. — А тут саркофаги, мумии, огромные непропорциональные статуи и детские рисунки на тряпочках… Что здесь может нравится.
Это не звучало вопросом. Это были вечные мысли вслух… Или стоит сказать ему про ожерелье, и тогда он, быть может, успокоится. И она сказала.
— Я предложу тебе на выбор пару ожерелий, если это поможет дописать роман.
Он издевается. Это точно! Надо прекратить реагировать на его слова. Вообще.
— А, знаешь, я, кажется, придумал продолжение твоей истории.
Отлично, спектакль одного актёра продолжается. Ну пусть пишет продолжение. Кто ему мешает?
— Какая у тебя последняя фраза была?
А чтоб она ещё помнила. Уф…
— Ну… Царевич Райя поднялся из кресла…
— Вот тут у тебя ошибка и закралась, — перебил Реза, к счастью, продолжая следить за дорогой, а не за выражением её лица. Впрочем за очками и под кепкой ничего не было видно. — Из кресла поднялся фараон.
— Нет, Райя… Фараон с чати вершит суд. Он не может быть у пруда да ещё без свиты.
— Может. У него похмелье, или ты забыла? — И вот тут Реза глянул на неё, и головная боль, о которой Сусанна успела забыть, вернулась с прежней силой. — Разве в таком состоянии он способен решать, кто прав, кто виноват? Он оставил чати вершить суд, а сам укрылся от посторонних глаз у пруда, где задремал, обняв кошку, пока его не разбудили две наглые девицы…