Скудные берега (СИ) - "tapatunya". Страница 16

От её напора глава сделал несколько шагов назад. Ари не удержался и фыркнул. Бель оглянулась на него и весело подмигнула. Слезы замерзли у неё на ресницах ледяными капельками.

— Мы, разумеется, подумаем, что можно сделать, — пробормотал глава.

Подошла младшая дочь неудачника Атли, Аса. За её спиной маячил высокий молодой мужчина. Ари разглядывал его с интересом: вот, значит, какого раба выкупила эта девчонка себе в мужья.

— Я могу предложить вам угол за небольшую плату, — сказала Аса, — а мой муж, Ньялль, возьмётся за строительство вашего дома.

— Пытаешься нажиться на бедах сестры? — возмутилась Аста.

— Ауд сама виновата в своих бедах, — Аса даже бровью не повела, она смотрела только на Бель. — А я пытаюсь дожить до весны.

Ньялль слушал их с настороженной внимательностью, испытующе переводя взгляд с одного лица на другое. Так себя ведут люди, которые плохо понимают окружающих. Должно быть, он не знал языка. А вот Бель говорила на грасском вполне уверенно — резкий акцент, который она привезла с собой, быстро исчез.

Ауд безучастно смотрела на застывшее в белом безмолвии море. Ей было все равно до сестер и их споров.

— Нас пятеро, — сказала Аста. — Еще Аса со своим рабом-мужем. Мы поместимся в доме отца только стоя на одной ноге.

— Переезжайте вы с Ауд, — быстро решил Ари. Ему надоели дочери Атли до смерти. Он был готов заледенеть в неотапливаемом сарае, лишь бы не видеть каждый день этих идиоток. Равнодушие Ауд бесило его больше всего, а ведь это она была во всем виновата! Почему женщины всегда становятся такими дурами, когда речь заходит о мужчинах? Если любовь довела Ауд до того, что она лежит сейчас на снегу возле дымящегося скелета дома и не может подняться, то лично ему, Ари, никакой такой любви не надо. Неприязнь, которую испытывали к нему горожане, куда безопаснее.

— У нас нет денег, чтобы платить Асе за постой, — губы Асты задрожали. — Работа у Бель была моим единственным доходом.

Аса пожала плечами, Ари дернул Бель за подол.

— Заплати этой крысе, — попросил он. — И пусть Аста и Ауд переедут к ней.

Бель потянула его вверх за капюшон, Ари неохотно поднялся. Он был ниже Бель и не любил стоять рядом.

— А что взамен? — спросила Бель, звеня монетами в кармане плаща. От этого её неосознанного кокетства, от того, что она общалась с ним так же, как со всеми другими мужчинами, от того, что улыбалась сейчас так же, как улыбалась раньше Эрлингу, Ари стало противно.

— Да пошла ты, — ненависть всплеснулась внутри Ари холодной волной. Он отвернулся — от женщин, которые хотели от разных мужчин всегда одного и того же, от родственников, предающих друг друга, от равнодушия главы, укачивающего купленного ребенка, от запаха гари и мыслей о Вальгарде, поджигающем дом со спящей искалеченной Ауд. Ему хотелось отвернуться от всего мира, но вместо этого он почти столкнулся с безумной Уной и её пятью черными платками.

— О боги!

Вблизи у Уны кожа оказалась тонкой и прозрачной, и отчетливее стали видны лучинки морщин вокруг глаз. Глаза были тоже какие-то прозрачные, похожие на море в безветренную погоду. Ари даже показалось, что если напрячься, то можно разглядеть в них каменистое дно и рыбок. Черноту её слишком легкой для зимы одежды разбивала массивная застежка для плаща из моржовых клыков с крупным янтарем.

— Вы можете перезимовать у меня, — хрипловато произнесла Уна вместо приветствия и как-то сжалась, словно ожидая грубость в ответ, отчего Ари успел сдержать летящие с губ злые слова. Тоска и безнадежность в прозрачных глазах сумасшедшей Уны были ему хорошо знакомы, они были и его верными и единственными друзьями с раннего детства.

Пятый муж Уны умер, когда Ари еще не исполнилось и десяти лет. Тогда же он узнал и о якобы преследующем Уну проклятии. Было лето, и Ари вместе со Снувом и Тови сидел у потрескивающего костра на дальнем выгоне. Ночь пахла травами и запеченными кореньями. Снува раздражало дремлющее неподалеку стадо, он терпеть не мог всего, связаного с животноводством, и срывал раздражение на младшем брате, запугивая его страшилками про сумасшедшую Уну.

— Стоит ей только поглядеть на мужчину, как он тут же хочет на ней жениться, — зловещим голосом вещал Снув. — Её бабка была русалкой, точно тебе говорю, женщиной-рыбой. Её поймали в сеть рыбаки и три дня с ней потешались, от этого родилась Инга. Инга родила Уну. Все женщины этого рода ненавидят мужчин и несут им гибель. Никогда не смотри Уне в глаза, Ари, потому что в этих глазах море. Твои внутренности почернеют и сгниют от одного её взгляда…

После той ночи Ари много лет, завидев Уну, кидал в неё грязь и мелкие камни. Дохлые вороны забивали её дымоход чаще, чем дымоходы других горожан, а коровье дерьмо почти не исчезало с её крыльца, но только в теплое время года, ведь от замерзшей лепешки нет никакой радости. Бъерн никогда не ругал Ари за плохое отношение к Уне, горожане считали, что другого она и не заслуживает, и не выгнали её из поселения только из страха показаться суеверными трусами. Последние шесть лет сумасшедшая Уна провела затворницей в своем огромном доме, а после того, как к ней перебрался капитан Гисли, не было такого человека, который бы не советовал ему съехать от неё.

И вот, спустя много лет, Ари узнал, что его непутевый старший брат оказался прав: в глазах Уны было море. Оно притягивало к себе и манило, так же как и притягивали к себе и манили настоящие волны. Ари большую часть своей жизни провел на берегу, любуясь на водную бесконечность, и сейчас ясно услышал шум прибоя, словно море не было скованно льдами, и наглые крики чаек.

— Ты что? — Бель схватила его за руку, и тепло её ладони напомнило Ари, что сейчас зима, и нет никакого моря, есть только снега и льды.

Уна молчала, но её молчание было настойчивым, выжидательным, требовательным. Это молчание было громче любых слов.

— Спасибо, — сказал Ари и, сам не веря себе, поклонился, — мы примем твое предложение.

— Да? — послышался изумленный голос Джо.

— С ума сошел парень, — предвкушая интересную зиму, протянул городской глава.

Бель промолчала и только крепче сжала ладонь Ари.

Капитан Гисли курил трубку на крыльце.

— Я как увидел, сколько дыма, так сразу понял, что бежать уже некуда, — добродушно сказал он, словно обсуждая результаты игры в кости. — Напрочь все сгорело?

— Напрочь, — охотно отозвался Джо. Он вдруг стал очень деятельным, тащил на себе все вещи и без конца что-то говорил молчащей Уне, то и дело пытаясь заглянуть в её лицо.

За ними шла небольшая толпа городских мальчишек, громко распевающих дразнилки про Уну и её глупых мужчин.

— Джо ничего не грозит, — утешила сама себя Бель по дороге к дому Уны, — у него обет безбрачия. А ты еще мальчик… До капитана Гисли мне и дела нет. — После чего она совсем развеселилась и остаток пути рассуждала о преимуществах жизни в центре города, а не где-то там на отшибе. Ари почти не слушал её, но упоминание об Эрлинге уловил несколько раз.

Уна отвела им просторную комнату за кухней с длинным очагом и большим окном. Здесь было тепло и уютно, кровать Бель была отделена причудливо разрисованной ширмой, а под своей кроватью Ари обнаружил позолоченный горшок, который долго и с недоумением разглядывал, пока Джо с хохотом не объяснил, для чего он.

У Уны, несмотря на её несметные богатства, прислуги не было, и совсем скоро Ари понял, как она смогла продержаться столько лет в глухом молчании и не повеситься на своих платках: целыми днями вдова что-то скребла и чистила, готовила и стирала, вытряхивала и подметала. За ней неотвязным псом следовал капитан Гисли, попыхивая трубкой и поблескивая масляными взглядами.

Бель, шипя от боли в уколотых пальцах, подгоняла под свою фигуру подаренные Уной наряды. Джо посещал пациентов, которыми как-то незаметно успел обрасти. Ари попытался было развлечь себя тем, что забрасывал через невысокий забор мимо проходящих людей снежками, но быстро понял, что уже вырос из такой забавы, и заскучал.