Никогда не говори «навсегда» - Тронина Татьяна Михайловна. Страница 34
Ганин тоже заснул.
Проснулся он рано утром — едва только забрезжил рассвет. Стараясь не разбудить Риту, выскользнул из кровати и быстро оделся.
Ему было как-то не по себе — все вчерашние события казались ему нелепым сном. Может, Катя ему тоже приснилась?..
Она за последние годы снилась ему только раз. Или два. И даже во сне они продолжали ожесточенно спорить… ни о чем. Наверное, она солгала про Мику. Что ж, бог ей судья…
Ганин, стараясь ступать бесшумно, вошел в комнату для гостей. Там в синеватой утренней полутьме, укрывшись с головой одеялом, спал мальчик. Только светлый вихор торчал наружу.
Ганин осторожно сел на стул напротив.
Стул скрипнул, и мальчик зашевелился. Одеяло сползло.
Коротко стриженные светлые волосы. Светлые брови. Светлые ресницы. «Реликтовая внешность», как сказала бы Рита. Ганин не успел толком разглядеть мальчика вчера, поскольку было поздно, Рита после ужина сразу же повела его спать.
«Похож, но… Это может быть просто совпадение!» — сказал себе Ганин. Он смотрел на Мику — до тех пор, пока тот не зашевелился.
— Это вы? — сонно пробормотал мальчик, чуть-чуть приоткрыв один глаз. — Который час?
— Десять минут седьмого. Но ты спи — еще рано. Я просто пришел посмотреть, как ты тут, — поспешно объяснил Ганин.
— Все нормально, — с досадой произнес тот. — Я забыл, как вас по отчеству…
— Кириллович. Я — Григорий Кирилович.
— А, ну да…
Ганин на цыпочках зашагал к выходу.
Но Мика уже окончательно проснулся.
— Григорий Кириллович!
— Что?
Ганин обернулся: два прозрачных, светло-серых — как небо за окном! — глаза в упор смотрели на него.
— Интересно, я к вам надолго?
— Не знаю, — честно ответил Ганин. — А что, тебе уже тут разонравилось?
— Да как сказать… — вздохнул Мика и потянулся к своим джинсам, висевшим на спинке кровати. Быстро оделся. — Дома лучше.
И он принялся заправлять постель.
«Правда, очень самостоятельный!» — удивленно подумал Ганин, не имевший никакого представления о детях. Спросил:
— Есть хочешь?
— В общем, можно перекусить…
— Иди за мной… Только тихо — Рита еще спит.
На кухне Ганин принялся хозяйничать — налил воду в электрический чайник, потом замер в раздумье перед распахнутым холодильником.
— У вас красиво, — сказал Мика. — Я еще вчера заметил. Прибамбасов столько… А это что? Отсюда лед сыплется? — указал он на наружную панель холодильника.
— Да.
— А тут что? Барная стойка? Круто! Нет, яичницу я не буду, — поспешно предостерег Мика хозяина квартиры. — И колбасу тоже не буду. Хлопья у вас есть? Ну, или эти, мю-у-усли…
— Я не знаю, — пожал плечами Ганин. — Тут в основном Рита хозяйничает… А я дома обедаю редко.
Мика бесцеремонно открыл несколько шкафчиков.
— Вот, я нашел, — с удовлетворением произнес он. — Кукурузные хлопья. Теперь их надо залить молоком.
— По-моему, это гадость, — теперь, в свою очередь, честно признался Ганин.
— Да? А я люблю…
Мика вытряхнул хлопья в миску, подтянул к себе пакет с молоком.
Ганин заварил для себя растворимый кофе и уселся напротив.
— Михаил… Мика, — начал Ганин. — Я вот что… Ты в каком классе?
— В четвертом.
Мальчик с аппетитом поглощал отвратительные хлопья. Мальчик вертел головой, разглядывая кухню Ганина — шедевр итальянского производства… Мальчик подливал себе молоко в миску.
И Ганин вдруг почувствовал нечто вроде ужаса.
Этот маленький человек так напоминал его самого, Ганина… Профиль, абрис губ, нахмуренные брови, линия скул — все это Ганин миллион раз видел в зеркале.
И с неотвратимой, пугающей ясностью понял — Катя не солгала.
— Мика, ты знаешь, кто я? — вдруг спросил Ганин.
— Знаю.
Ганин вздрогнул.
— Кто?
— Вы — мой отец, — серьезно произнес Мика.
— Мама тебе сказала?
— Нет, я сам вчера понял. У меня же отчество — Григорьевич.
— Логично… Так ты что же — совсем обо мне ничего не знаешь?
— Ну, ваше имя только. И что вы в Австралии, очень далеко… Вы были там?
— Да, я жил в Австралии какое-то время, — задумчиво кивнул Ганин. — Только недолго.
Они молча сидели друг напротив друга. Мика ел хлопья, а Ганин рассеянно отхлебывал кофе из кружки.
— Дай-ка попробовать…
— Пожалуйста, — Мика великодушно подвинул ему миску. Ганин зачерпнул размякшие в молоке хлопья.
— Гм, действительно не так уж плохо… — заметил он.
— Я ж вам говорил! — сказал Мика.
— Мика, ты вот что… Говори мне «ты». В самом деле — не чужие же мы люди.
В воздухе носился аромат вербы и ладана. От старух, стоявших рядом, пахло куличом и творогом, от их темных морщинистых рук веяло легким сероводородным душком, какой бывает у вареных яиц…
Баба Лиза усердно крестилась, кланялась, что-то бормотала себе под нос. Катя вдруг догадалась — бабка молится за своего сына Митеньку, то бишь — за Дмитрия Родионовича Быкова, непроходимого дурака и пьяницу. Чтобы было ему счастье и чтобы бог, в милости своей, не позабыл о нем.
Баба Лиза всегда на Пасху ходила в церковь — откуда только силы брались. Сопровождала ее Катя — поскольку ни у Алевтины Викторовны, ни у тети Нины с тетей Дашей не хватало ни здоровья, ни желания стоять рядом с бабой Лизой все время долгой службы.
«Смертию смерть поправ и сущим во гробах живот даровав…» — торжественно-строго выводил священник.
У Кати, не отличавшейся особой религиозностью, мысли были далеко отсюда.
«Ганин по телефону сказал, что они с Микой нашли общий язык, — думала она. — Что бы это значило? Не понимаю, как Ганин вообще хоть с кем-то может найти общий язык! Хотя нет, Рита рядом с ним выглядела вполне счастливой. Рита. Рита Величко. Звезда телеэкрана, модная тележурналистка…»
То, что подруга Ганина является известной личностью, Катя узнала совершенно случайно, пару дней назад включив после полуночи телевизор.
«Она красивая. Очень. Такая яркая внешность… И смуглая. Наверное, каждый день загорает в солярии. Похожа на голливудскую артистку, забыла ее имя. Ту самую, которая играла подружку Джеймса Бонда… Почему я думаю о ней? Как будто я Ганина ревную к этой Рите! На самом деле мне все равно… Я хочу только одного — чтобы с Микой все было в порядке».
Она прислушалась к тому, что пели на хорах, и тоже поспешно перекрестилась, локтем случайно задев одну из соседок Старушка неодобрительно оглянулась. «Извините…» — едва слышно прошептала Катя, но взгляд той не смягчился. И тут баба Лиза не подвела — нахмурив брови, она кинула на нее искоса гневный взгляд — дескать, попробуй только испортить людям такой день! Старушка, сделав постное лицо, поспешно отвернулась…
Катины мысли потекли совершенно в ином направлении: «Бедная Поля… Какая нелепая смерть! Зачем, за что? Не понимаю. Но я тоже к ее смерти руку приложила. Я виновата. Господи, прости меня! Не наказывай! Не отнимай у меня моего сына…»
Перед Катиными глазами проплыло лицо Алексея. Но на этот раз сердце не отозвалось.
«Я буду хорошей… — горячо, как в детстве, обещала Катя в своей молитве. — Нельзя поддаваться гордости, алчности, похоти, гневу, зависти, лени, унынию… Еще чему? А, чревоугодию… Хотя с чревоугодием у меня все в порядке… — Она сбилась, вспоминая, какие еще есть смертные грехи. — В общем, я постараюсь не делать ничего такого, что причинит другим людям боль. Только, пожалуйста, господи, сделай так, чтобы с моим сыном все было хорошо!»
…На узкой улочке за церковью ярко светило солнце, когда Катя с бабой Лизой наконец вышли из церкви после службы. У бабы Лизы был вид человека, выполнившего чрезвычайно важную миссию.
Оглушительно чирикали воробьи, летая в кустах сирени, на которых уже набухли почки, летела пыль от сухого асфальта… Вся эта картина навевала покой и умиротворение.
— Как хорошо, да? — с улыбкой обратилась Катя к бабе Лизе. — И тепло, почти как летом…
— Нет, ветер еще холодный, — упрямо сказала старуха, поправляя на голове сбившийся платок. — А вот в шестьдесят четвертом, я помню, в середине апреля плюс двадцать пять было…