Откровения секретного агента - Ивин Евгений Андреянович. Страница 22

— Если хочешь, я помогу тебе найти место, которое ты будешь любить, — тихо и спокойно, как-то по-домашнему произнес Тимуш.

«Пампушка» икнула и слезы полились ручьем.

— Не хочу я никакого места, — прошептала она едва слышно.

— Тогда приходи к нам каждый день на работу вовремя. Все! — закончил директор и, казалось, сразу забыл о Лыге, которая встала и боком, боком поспешила выкатиться из «камеры пыток», явно обрадованная нашим появлением.

— Вот это и есть твой протеже? — улыбнулся Тимуш и, протянув руку, поглядел на меня снизу вверх. И немудрено, я оказался почти на целую голову выше своего будущего начальника. Мне сразу вспомнился старинный английский анекдот, когда на одном из приемов встретились — низенький, но чрезвычайно умный ученый, и высокий, но тупой господин. Высокий решил уязвить низкого и сказал: «Часто слышал о вас, но никогда не мог увидеть», намекая на маленький рост ученого. А тот, в свою очередь, ответил, что «часто видел высокого, но никогда о нем не слышал». Анекдот был очень смешной, и только тот, кто не понимал юмора, не смеялся.

Рука у него, на удивление, была сильная и не потная. Я ответил на рукопожатие, крепко сдавив ему ладонь. Он покривился, но засмеялся.

— Зина, гукни Ваню Голомуза. А ты садись к столу.

Сам он уселся в кресло, и тут стало особенно заметно, что ростом он подкачал: кресло, большой стол предательски подчеркивали это.

— Слышал, по-английски говоришь и читаешь. Вот только жаль, с этими знаниями у нас делать нечего: англичане почему-то к нам не торопятся. Ну, да ладно, бес с ними, с англичанами.

Вошел Голомуз, который оказался тоже низкого роста, лет пятидесяти, с задубленным ветрами лицом и крестьянской хитрецой.

«Чего-то они тут все низкорослые, но хитрые», — подумал я и решил, что Тимуш специально таких подбирал, чтобы не выдавались особенно. Исходя из этого принципа, мне на телевидении не работать. Это было мое первое заблуждение насчет Тимуша.

— Ваня, вот тебе редактор на ПТС. Молодой и сильный. Годится?

Голомуз молча кивнул головой и протянул руку:

— Иван!

— Завтра выходи на работу, — сказал Тимуш, — приказ оформим потом.

— Чего это завтра? Мне сегодня не с кем работать. У меня же выезд на предприятие! — настойчиво возразил Голомуз и на день раньше решил мою судьбу.

«Редактор» — прозвучало гордо и выразительно. Я ощутил себя приобщенным к журналистике и с ликованием в душе пошел следом за Голомузом. Так началась моя телевизионная карьера. Редактор ПТС — это совсем другое, чем в журнале или газете. ПТС — это передвижная телевизионная станция, а редактор на ней — это типа диспетчера: все подготовить для выезда на место, откуда будет вестись телерепортаж. Я бегал как бобик. Чтобы репортаж состоялся, нужно завезти все необходимое оборудование, проследить за выступающими, отредактировать их речи, заставить выучить, прогнать тракт, то есть провести репетицию с камерами и светом до выхода в эфир. В общем, я был редактор, и звучало это гордо и независимо. Мы работали все в тесном контакте: режиссеры, помощники, операторы, осветители, радиоинженеры и полдюжины рабочих. Я был доволен своей судьбой и постепенно забывал ту горечь, которая навалилась на меня после нелепого провала моей карьеры разведчика. Все эти события: слежка, «семерка», смены, антисоветчики, шпионы, самиздаты, пятидесятники, иеговисты, оуновцы и террористы ушли в прошлое и вспоминались все реже и реже. Татьяна переехала к Шутову, я жил один, и больше радости мне доставляла работа, чем сидение дома. Иногда после сложной и напряженной передачи мы, человек пять-шесть, покупали с десяток бутылок вина на все вкусы — «Лидию», «Пино-гри», «Букет Молдавии», «Алиготе», «Каберне», «Мускат» — и ехали ко мне домой разряжаться после напряженной работы. Я любил этих ребят и девчат, мы были как одна семья, знали друг про друга все и вся.

Однажды мы готовили репортаж с трикотажной фабрики «Стяу роше» — «Красное знамя». Огромный цех, напичканный вязальными машинами, работницы, одетые как на первомайский парад, напряжение, но мы еще не в эфире. Из студии Лариса своим мягким лисьим голосом и очаровательной улыбкой подводит телезрителей к нашему репортажу. Аня, второй диктор, стоит за колонной — дозубривает текст и ждет сигнала помощника режиссера, чтобы начать проход по цеху, но уже в эфире, когда вся Молдавия соберется у телевизоров и будет ждать, что мы еще для них придумали. Я стою метрах в десяти от Ани и практически уже отключился — я свое дело сделал: все подготовил по сценарию, текст уже застрял в зубах. Я думаю, что в отпуск поеду на Дон, буду ловить рыбу, жить в палатке. Хорошо бы найти подходящую подругу, которая тоже любит такой отдых. Не обязательно жениться, можно и так.

Что-то случилось. У Ани бледное лицо, она испугана и растеряна, я никогда ее такой не видел. На часах через минуту выход в эфир, а она еле держится на ногах. Я подскочил к ней, она пытается что-то говорить, но из горла вырывается лишь сипение. Аня с надрывом откашливается, но голос не восстанавливается, на ее глазах выступили слезы. Наверно, сказалось напряжение перед репортажем. Она первый раз на предприятии и от волнения потеряла голос. Нам врубили эфир, камера медленно панорамирует по цеху, нужен текст, а текста нет. Реакция у меня была мгновенная, как у боксера на ринге: я подтянул галстук, застегнул пуговицу на пиджаке, буквально выхватил из рук Ани микрофон и голосом заправского репортера произнес:

— Дорогие телезрители! Сегодня мы находимся в гостях у прославленного коллектива тружеников фабрики «Стяу роше». — Дальше пошла импровизация — я ведь не учил сценарий. Хотя все знал и без бумажки. Мне важно было выдержать расписанное по сценарию время, а это я хорошо помнил. Я призвал телезрителей посмотреть на Доску почета, которая оказалась в цехе как бы случайно, представил портреты передовиков производства, а затем пригласил полюбоваться на замечательных людей на их рабочих местах. И пошло… Тридцать минут репортаж, помощник режиссера переставляла от одного станка к другому нужных нам героинь труда, оператор держал меня в кадре, а я молол непрерывно все, что знал про эту фабрику, про дипломы с выставки достижений, награды труженикам. Я не ощущал времени, и только тогда, когда помощник режиссера показала мне, что осталась одна минута и скрестила пальцы над головой, я понял, что пора заканчивать. Лампочка на камере у оператора погасла — нас убрали из эфира. Но я успел пожелать зрителям доброй ночи.

— Ну, ты дал, старик! — с сияющей улыбкой воскликнул оператор Витя Кузнецов. — Как ты на такое решился? Ты же спас весь репортаж!

— Когда-то же надо делать карьеру! — засмеялся я нервным смехом, только сейчас почувствовав всю ответственность того, что сделал. Я самовольно вылез в эфир, сломал утвержденный Главлитом, а попросту цензурой, текст сценария, произносил незалитованные цензором слова, что является большим политическим грехом, за который мог оказаться за воротами телевидения и без партийного билета.

Меня позвали за режиссерский пульт в передвижную станцию. Там сидел главный режиссер Панасьян. Он поглядел на меня сквозь затонированные стекла своих очков и тихо сказал:

— Имей в виду, в сценарии произошли изменения в связи с тем, что две работницы заболели перед самой передачей. — Это был спасательный круг, за который я должен был ухватиться, когда начнется разборка нашего репортажа. Наверху! Только как это меня спасет, я не знал.

После передачи никто не смог поехать ко мне домой, чтобы разрядиться. Все были связаны какими-то обещаниями на этот вечер. Лишь один я был свободен. Зашел в магазин «Вина Молдавии», купил бутылку «Пино», постоял, размышляя, у прилавка, и взял еще бутылку коньяка «Белый аист».

— Думаешь, вина будет тебе мало? — услышал я знакомый голос и обернулся. За спиной стояла Зина, она испытывающе поглядела мне в глаза и добавила: — Не много ли для одного?

Я промолчал, я совсем не чувствовал себя героем, потому что уже оценил свой поступок и его свинцовые последствия для меня.