Ф - значит физрук (СИ) - Мусаниф Сергей Сергеевич. Страница 21

Воистину, булыжник – оружие пролетариата. Если бы я был каким-нибудь тираном, то обязательно закатал бы свою столицу в асфальт.

Я уже собрался воспользоваться ситуацией, когда все заняты друг другом и до меня никому нет дела, и свинтить в закат, как из-за угла вывернул новый отряд рыцарей, носивших белые плащи королевской гвардии. Ни о каких переговорах не могло быть речи, поэтому я печально вздохнул, мысленно засучил рукава и ринулся в бой, стараясь по возможности никого не покалечить.

Все-таки, это была не моя война.

Пока я разбирался с королевскими гвардейцами, революционно настроенная общественность перешла от камней к вилам, топорам и мечам, и сейчас на рыночной площади кипел настоящий бой. По всей видимости, к аттракционам присоединился настоящий лидер подполья, потому что теперь в толпе орали "С нами Эрнесто!", а меня поминали только один раз из десяти.

Я решил, что так оно и к лучшему, снова закрыл всю личную информацию и огородами поплелся обратно к Коллегии, вяло отмахиваясь от попыток затянуть меня в месиво гражданской войны.

Со всех сторон доносились крики "Долой тиранию!, "С нами Эрнесто!" и "За короля!", принадлежащие, очевидно, диаметрально противоположно настроенным группам агрессивных горожан.

Поскольку меня все время отвлекали, обратная дорога до Коллегии Бардов заняла больше двух часов, и за это время волнения охватили уже всю столицу. Бренчало оружие, кое-где кое-что уже горело, в небо поднимались столбы дыма от пожаров, а ушлые ребята под шумок уже начали громить лавки и мародерствовать.

В целом, все как обычно. Кому беспорядки, а кому и профита целый карман.

Старый особняк Коллегии Бардов высился в этом море бедлама настоящим островом спокойствия. На улице почти не было людей, а те, что были, не собирались ничего громить и никого убивать, по крайней мере, прямо сейчас, и я без всяких осложнений добрался до калитки.

Она была открыта. Она всегда открыта, видимо, это символизирует, что у искусства нет границ.

Или они просто забыли ее запереть.

На территории тоже было тихо и спокойно, и каким-то магическим образом сюда не доносились звуки развернувшейся в городе кампании. У самого входа в особняк, на нижней ступеньке лестницы, сидел незнакомый мне молодой бард, бренчал на гитаре и напевал себе под нос:

– Физрука вы оставьте, оставьте в покое. А не то он отплатит вам сталью и кровью...

Если вы спросите мое мнение, такая себе рифма.

На троечку.

Глава 10

Глава 10

Самый старый бард игровых миров, облаченный лишь в халат и домашние тапочки, возлежал на незаправленной кровати со стопкой нотных тетрадей на животе и что-то яростно вычеркивал в одной из них карандашом.

Интересное явление. Мне было доподлинно, из первых, можно сказать рук, известно, что для поэтов и музыкантов в общем игровом интерфейсе присутствуют специальные инструменты, облегчающие процесс творения, и многие барды ими активно пользовались. А Армандо предпочитал бумагу и карандаш.

Параноик? Ретроград? Луддит?

При моем появлении он отложил тетради в сторону, карандаш засунул за ухо и нацепил на лицо доброжелательную улыбку.

— Мой юный друг, я безумно рад тебя видеть. Сегодня. Снова.

– Дон Армандо, – сказал я. — Не хочу, чтобы у вас создавалось впечатление, будто бы я вам угрожаю, но если вы еще раз попробуете втемную использовать меня в своих планах по переделке мироустройства в целях сделать жизнь чуть более сносной, я сверну вам шею.

– Хорошо, я это запомню, — сказал он. К его чести, он не стал включать дурачка, делать вид, что не понимает, о чем идет речь, запираться и все отрицать. – Как вы догадались?

— По совокупности факторов, – сказал я. Гадалка, которая не сказала мне почти ничего нового, и уж точно – ничего полезного, визит к которой послужил лишь поводом, чтобы вытащить меня из Коллегии и заманить на рыночную площадь, где всегда много зрителей. Золотая молодежь, появившаяся так вовремя, словно кто-то известил ее заранее. Тот факт, что они знали о моем славном боевом прошлом, но на самом деле понятия не имели о моем текущем уровне. Все эти истории о сраженном мной дра… ящере, которые тут рассказывали на каждом углу. – Но последние сомнения развеялись в тот момент, когда настроения толпы резко переменились, в стражников полетели камни, а первые лозунги "Долой тиранию" были выкрикнуты хорошо поставленными голосами.

– Думаю, мне стоило бы перед вами извиниться, – сказал Армандо. — Но такой возможностью грех было не воспользоваться.

– Угу, стоило бы.

-- Тогда я приношу вам свои извинения.

– Отлично, – сказал я, уселся на стул и набулькал себе вина из вечно стоявшего на столе графина.

– Они приняты?

– Они услышаны, – сказал я.

– Иногда и этого достаточно, – согласился Армандо. – Понимаете…

– Понимаю, – сказал я. – Столица погрязла в коррупции и разврате, революционные настроения зрели и усиливались, и вам не хватало только повода, чтобы устроить вот это вот все. Вы хоть держите руку на пульсе?

– Да, держу.

– И как оно продвигается?

– Сейчас как раз берут штурмом королевский дворец, – сказал Армандо.

– Эрнесто тоже из ваших?

– Нет, он из местных. Прирожденный народный трибун, он практически все сделал сам. Мы лишь слегка подтолкнули события.

– А если бы меня там убили? – спросил я.

– Я находил такой вариант развития событий крайне маловероятным, – сказал Армандо. – Ваш уровень, их уровень, ваше умение… э… улаживать конфликты… ваш амулет возрождения, наконец. Кроме того, ваша смерть делу Эрнесто бы никак не повредила.

– Скорее, даже наоборот, – сказал я. – Поднимать мертвых героев на стяг иногда куда удобнее и проще. Однако, я уверен, что моя смерть повредила бы мне.

– И я рад, что без этого обошлось, – сказал Армандо.

– Не удивлюсь, если выяснится, что и того дракона вы мне подсунули, – сказал я.

– Нет, не мы, – сказал Армандо. – Это было просто удачное стечение обстоятельств, которое позволило нам нанести последние штрихи к вашему образу.

– И какой же это образ?

– Образ великого воина, сражающего чудовищ и устраняющего несправедливость.

– Но это же не я.

– А это и неважно, – сказал Армандо. – Это сила искусства. В истории остается не человек, а его образ, то, что о нем помнят другие. Знаете эту старую байку про короля, выигранную войну, два построенных моста и любовь к одной-единственной овце?

– Знаю, – мрачно сказал я.

– Историю пишут не проигравшие, – сказал Армандо. – Но и не победители. Истории сочиняют те, кто надеются получить с этого какую-то выгоду.

– Именно поэтому летописцев следует отстреливать в первую очередь, – сказал я. – И что мне теперь делать?

Он улыбнулся и пожать плечами.

– То же самое, что вы делали раньше.

– А вы будете интерпретировать это по-своему и продолжите лепить мой образ?

– Да, – не стал отпираться Армандо. – Вы же просто идеально подходите.

– Для чего подхожу?

– Людям всегда нужен некий символ, – сказал Армандо. – Человек, кем дети мечтают стать, когда они вырастут, и кем настоящие взрослые ни за что не хотели бы быть, но сама мысль о том, что такие люди все-таки существуют, греет им душу. Никто не хочет быть героем, это опасное, грязное и кровавое ремесло, но кто-то должен им быть.

– Сдается мне, что герои существуют только в ваших балладах.

– А есть ли разница, если эти баллады популярны?

– И как давно вы этим занимаетесь?

– Всегда.

– Я имею в виду, в моем случае.

– О, уже довольно давно, – сказал Армандо. – Понимаете, работать с аудиторией надо аккуратно. Никто не любит героев-выскочек, взявшихся неизвестно откуда, героев без предыстории. Нельзя начинать сразу с баллад. Сначала нужно пустить в ход слухи. Кто-то где-то слышал что-то о таком человеке, как… Потом нужно добавить слухам конкретики, вбросить фактов, пусть и несколько приукрашенных, но вполне проверяемых. И вот уже после этого, когда аудитория созрела, в ход идут песни и сказания. При этом герой должен был близок аудитории, его мотивы должны быть прозрачны. Допустим, рыцарь, сразивший дракона и не взявший за это вовсе никакой платы, у публики вызовет скорее непонимание, а там и до насмешек недалеко. А вот рыцарь, честно выполнивший свою часть сделки и получивший за это оговоренную плату, понятен всем.