Школьный бунтарь (ЛП) - Харт Калли. Страница 24

— У меня есть семь месяцев, чтобы привести себя в порядок. Если ты будешь подписываться на моем учебном листе два раза в неделю, это будет огромный шаг в правильном направлении.

Я смеюсь, массируя подушечками пальцев лоб. Похоже, у меня внезапно появилась жуткая головная боль.

— Подписываться за уроки? Сказать, что ты занимаешься, хотя на самом деле это не так? Правильно. Итак, ты хочешь, чтобы я солгала ради тебя. А что ты будешь делать, когда тебе придется сдавать экзамен по музыке в конце года, гений?

Таинственная, веселая улыбка пробивается в уголки его глаз.

— Тебе не стоит беспокоиться об этом. Я уже все уладил.

— Это какая-то гребаная чушь, Алекс.

Если он не замечает разочарования и раздражения в моем голосе, значит, психически чертовски нестабилен. Он тратит мое время, играя со мной в какую-то странную игру с тех пор, как решил забраться в мою машину, и я не знаю, почему. Каковы бы ни были его доводы, мне это надоело.

Еще один раскат грома рычит в отдалении.

— Ладно. Просто уходи. Я подпишу все твои уроки. Сделаю все, что ты хочешь. Давай просто сведем контакт к минимуму, насколько это возможно. Я не хочу усложнять свою жизнь еще больше.

Он смотрит на меня, не мигая. Его глаза пронзают меня насквозь, как темные клинки.

— Я думаю, что ты передумаешь насчет этого, Сильвер.

Раздраженная, я встаю и поспешно убираю гитару. Мои пальцы нащупывают защелки на жестком футляре, но мне требуется три попытки, чтобы закрыть их.

— Я не понимаю, в чем заключается твой план игры, но в этом нет никакого смысла. На днях ты стоял там в туалете и недвусмысленно сказал мне, что я тебя не интересую. Но судя по тому, как ты сейчас говоришь, это звучит совсем не так. — Я продолжаю нервничать, выхватывая у него вторую гитару и засовываю её в сумку для концертов, застегивая ее быстрыми сердитыми движениями.

— Как это звучит, Сильвер? — Тембр его голоса имитирует гром, гравийный, грубый, достаточно глубокий, чтобы заставить меня дрожать.

Обогнув его, моя грудь поднимается и опускается слишком быстро, я сжимаю руки в кулаки, борясь с желанием закричать.

— Как будто ты понял, что это может быть забавно — пытаться со мной замутить. Как будто ты увидел сломленного, уязвимого человека, который просто пытается пережить свои последние дерьмовые, несчастные дни в школе, и ты подумал про себя: «хм, выпускной еще далеко, Алекс. Может быть, тебе стоит поиграть с этой девушкой как с источником развлечения, чтобы побороть свою эгоистичную гребаную скуку».

Он стоит совершенно неподвижно, застыв на месте. Единственное небольшое движение, которое Алекс делает — это медленно поднимающиеся плечи. Как всегда, он выглядит раздражающе равнодушным к тому, что я только что сказала. Его взгляд по-прежнему тверд, непроницаем и отстранен. На один безумный, ужасный миг мне хочется сейчас взять один из едва ли использованных инструментов папы и разбить им его голову. По крайней мере, это было бы приятно, и я почувствовала бы некоторое облегчение на мгновение, прежде чем раскаяние подействовало бы на меня.

— Ты думаешь, что ты такой чертовски умный, да? — Огрызаюсь я. — Тебя ничто не трогает. До тебя ничего не доходит. Ты же... ты же...

— Я что?

— Ты пустота, Алекс. Огромная, чертовски красивая, черная дыра, которая засасывает в себя все и ничего не дает взамен. Никогда. Даже проклятый дневной свет не может убежать от тебя. Темное облако следует за тобой, куда бы ты ни шел. Это невозможно пропустить. Ты видишь все. Ты судишь обо всех. Ты думаешь, что знаешь все. И под всем этим ты ничего не чувствуешь.

В самый первый раз на его лице промелькнула легкая вспышка эмоций. Впрочем, я его не разозлила. Его самообладание не дрогнуло даже на мгновение. Алекс выглядит просто... смущенным. Осторожными, размеренными шагами он приближается ко мне, и во мне начинает пускать корни зерно страха. Что... что, черт возьми, он собирается делать?

— У меня вспыльчивый характер, — выдавливает он из себя. — Ужасно. Я должен был овладеть им давным-давно, иначе он овладел бы мной. Так что, да. Я точно не самый реагирующий человек, с которым ты когда-либо общалась. Но это не значит, что здесь ничего не происходит, — говорит он, постукивая себя по голове. — Я вовсе не надменный. Я не холодный. Не отстранённый. Я воспринимаю. И я все чувствую, Сильвер.

Он делает паузу, и в его глазах тлеет незнакомый оттенок неуверенности. Похоже, Алекс борется сам с собой за то, что скажет дальше. Затем он говорит быстро, торопливо выговаривая слова, как будто хочет изгнать их из своего тела, прежде чем передумает.

— Ты совершенно права. Я сказал тебе, что ты была средством для достижения цели в том туалете, что ты меня не интересуешь, и это было неправдой. Но я вовсе не пытаюсь использовать тебя в качестве источника развлечений. Пытаюсь разобраться в тебе. Ты меня заинтриговала.

— Ради всего святого, чем я могла тебя заинтриговать?

Он не пропускает ни одной секунды.

— Потому что ты все еще стоишь. Потому что после всего, через что ты прошла, ты ни хрена не сломалась.

Теперь он так близко ко мне. Ближе, чем когда-либо прежде. Я нетвердо стою на ногах, и сердце бешено колотится о ребра, как будто оно пытается вырваться из своей клетки и сбежать с места преступления.

— Сила притягивается к силе, Сильвер, и я думаю, что ты можешь быть самым сильным человеком, которого я когда-либо встречал. — Его теплое дыхание скользит по моей ключице, и дрожь, которая следует за этим, не просто скользит по моей коже, она проникает глубоко в костный мозг. Мучительно медленными движениями Алекс осторожно протягивает руку и берет локон волос, выбившийся из моего небрежного хвостика. Парень нежно наматывает его на кончик пальца, зрачки расширены, губы приоткрыты, он сосредоточен на своем пальце и моих волосах, которые обернуты вокруг него. Он шепчет следующие слова:

— Дело не только в этом. Еще я думаю, что ты самое прекрасное создание, которое мне когда-либо посчастливилось увидеть своими собственными глазами. Я наблюдаю за тобой так же, как ты за мной... и я не могу отвести взгляд.

Боже...мой.

Мне семнадцать лет. Мир вокруг меня меняется так быстро, что я боюсь никогда не найти свое место в нем. Всего несколько коротких лет назад я была так уверена во всем. Мне нравились бойсбэнды, лошади, рисование и игра на гитаре. А потом, почти в одночасье, уже ничего нельзя было сказать наверняка, и то, что считалось правдой, перестало быть ею. Как будто я была гусеницей, счастливой, обучающейся и растущей, а затем без предупреждения начала превращаться во что-то другое. Однако у меня не было ни куколки, ни кокона, чтобы спрятаться внутри, в безопасности, пока я не буду готова снова появиться в этом мире, новая, свежая и завершенная. Нет, все мои превращения происходили открыто, публично, на всеобщем обозрении, и этот процесс был ужасен.

Только за последний год мне пришлось пережить больше травм и душевных страданий, чем большинству людей приходится терпеть за всю свою жизнь. Что-то драгоценное было отнято у меня, вырвано, украдено жадными руками и пропитанным виски дыханием, и я почувствовала это внутри себя — ту бездонную, темную пропасть, которая поглотила любую надежду на то, что у меня когда-нибудь будет нормальная подростковая жизнь. С того самого момента, как я перевернулась на бок на полу ванной комнаты в доме отца Леона, когда все мои внутренности были разорваны, кровь прилипла к бедрам, а в воздухе висел тяжелый запах меди, я верила, что никогда больше не смогу испытывать привязанность к парню.

И все же…

Вот она я, семнадцатилетняя, невредимая... и то, как Алекс Моретти смотрит на меня сейчас, зажигает что-то в глубине моей груди, что я считала погибшим.

Алекс сглатывает, его глаза горят, и я могу прочитать его намерения на его лице: он собирается поцеловать меня. Он прижмется губами к моим губам, зароется руками в мои волосы, украдет мое дыхание, мое сердце и разорванные остатки моей хрупкой души... и я позволю ему это сделать, потому что он меня тоже заинтриговал, и…