Школьный бунтарь (ЛП) - Харт Калли. Страница 71

— Хорошо, Сильвер Париси. Если это то, чего ты хочешь, то прекрасно. Я пойду с тобой в колледж. Последую за тобой хоть на край гребаной земли, если это сделает тебя счастливой. Но сначала нам нужно кое-что сделать.

— И что же?

— Сначала мы должны закончить школу.

В вашей жизни есть дни, которые представляют собой нечто большее, чем ряд часов, связанных вместе. Дни, которые начинаются так же, как и все остальные. Вы едите завтрак. Изо всех сил пытаетесь найти свои ключи. Вы злитесь на свою маму, или на своего отца, или на брата, или на друга. Вы не можете найти рубашку, которую хотели бы надеть, и это похоже на конец света. А потом происходит нечто. Что-то настолько ужасное и катастрофическое, что внезапно тот факт, что вы опаздывали, больше не имеет значения. Буквально или метафорически взрывается бомба, и все крошечные раздражения, которые сводили вас с ума, отчетливо высвечиваются, показывая их такими, какие они есть: неважными. Настолько несущественными, что вы пытаетесь смириться с размером Вселенной и тем, как мало вы контролируете в своей жизни.

За последние двенадцать месяцев я уже пережила два таких дня. Земля была вырвана из-под меня, я была ошеломлена, и контекст окружающего меня мира изменился так резко, что оглядываясь вокруг и не узнаю того, что когда-то было знакомо. Но главное в этих кошмарных днях, что продолжает удивлять и смущать меня — это то, что сразу за ними следует череда дней, когда все медленно, но верно возвращается в нормальное русло. А жизнь? Жизнь просто продолжается, несмотря ни на что.

Я сижу на трибуне в спортзале средней школы Роли, окруженная тремя сотнями других студентов, и меня поражает то, что люди уже каким-то образом находят в себе силы смеяться. Да, есть слезы. Да, есть утешающие объятия, и есть пустые места, но я также вижу надежду в глазах людей, и слышу их слова ободрения и утешения. Я ощущаю чувство общности среди моих сверстников, которое привыкла чувствовать каждый день, прежде чем была поймана в ловушку в ванной комнате с Джейкобом Уивингом, и это... это то, что позволяет мне сидеть прямо, высоко подняв подбородок, и терпеть боль от того, что произошло в нашей школе две недели назад.

Конечно, мне помогает то, что рядом со мной есть кто-то, кто держит меня за руку. Кто-то, кого я даже не надеялась найти. Согласно букве закона, человек, сидящий рядом со мной, все еще подросток, и за это бесконечно благодарна; если бы власть имущие видели в нем взрослого чуть больше месяца назад, он бы сейчас сидел в тюрьме, и я бы никогда не пересеклась с ним. Возможно, что еще более важно, есть шанс, что многие другие студенты Роли могли бы потерять свои жизни, когда Леон Уикман прошел через эти знакомые коридоры и открыл огонь. Кто знает, что могло бы случиться. Все, что я знаю, это то, что когда это было нужно, Алекс Моретти был мужчиной, и сумел принять на себя ответственность.

Я прижимаюсь к нему, глубоко вдыхая, впитывая запах свежей сосновой хвои и холодного зимнего воздуха. Он пахнет свободой, как ветер, который пронесся мимо нас, когда привез нас сюда на своем мотоцикле, рискуя в последний раз прокатиться перед снегопадом на ближайшие несколько месяцев. Раньше я ненавидела жестокие, гнетущие вашингтонские зимы, но теперь каждый раз, когда выхожу в снег и дождь, мгновенно вспоминаю о парне, который ворвался в мою жизнь в один из дождливых дней в Роли и изменил мою жизнь навсегда. Видите ли, по правде говоря, в моей жизни было три дня, имеющих эффект взорвавшейся бомбы. Это не только кошмарные события, которые застают нас врасплох. К счастью, есть дни, ничем не примечательные дни, которые начинаются с потерянных ключей и проблем с двигателем, а затем вы видите кого-то в первый раз. Ловите их лицо в профиль, и видите намек на самодовольную ухмылку на их лице, и это начинается: вы отключаетесь, спотыкаетесь, теряете опору, и чувствуете, что мир снова и снова заканчивается. Заканчивается самым лучшим образом, чтобы начать все сначала, заново, и вы падаете. Но на этот раз падение вовсе не так страшно. Вы падаете в хорошем направлении, и путешествие через край утеса, на котором стояли, оказывается самым волнующем путешествием в вашей жизни.

Алекс прижимается губами к моему виску, нежно целуя меня, и мое сердце разрывается на части.

— Сколько их еще, Argento? — он громыхает мне прямо в ухо.

Я улыбаюсь и тихо смеюсь себе под нос.

— На один меньше, чем вчера.

— Развлеки меня.

И я ему потакаю.

— Сто тридцать два. Еще сто тридцать два школьных дня, и мы будем свободны.

— Но в промежутке будет День Благодарения. И Рождество тоже. И Новый год, и выпускной бал.

Я стону, уткнувшись лицом ему в грудь, наслаждаясь глубоким рокотом его смеха.

— Господи, давай не будем говорить о выпускном. Пожалуйста.

— Неужели? Ты не взволнована выпускным вечером? Я знаю из достоверных источников, что кто-то собирается пригласить тебя.

Я смотрю ему в лицо, приподнимая бровь.

— О. Да?

Он кивает, и в его глазах пляшут веселые искорки.

— Я слышал, как Гарет Фостер разговаривал по телефону со своей мамой на парковке. Он сказал, что у тебя волосы цвета чистого золота. Я мог видеть его стояк даже сквозь джинсы.

— Отлично. Мне всегда нравился Гарет. Он отличный танцор. Может быть, выпускной будет не так уж и плох.

Алекс обнимает меня за плечи и рычит прямо в ухо. Он ведет себя игриво, но от этого звука у меня по спине пробегает дрожь, которая не совсем подходит для этой обстановки.

— Ты же понимаешь, что я убью любого, кто хотя бы дважды взглянет на тебя в промежутке между сегодняшним днем и оставшимся временем, верно, Dolcezza?

Он заставляет меня чувствовать себя так хорошо, что это чертовски больно.

— У меня было тайное подозрение, что так оно и есть, — шепчу я в ответ. — Но это же прерогатива девушки — обдумывать свои варианты, когда наступает выпускной бал, Алессандро, — поддразниваю я его.

Его глаза путешествуют по моему лицу, останавливаясь на носу, подбородке, блуждая по моим скулам, прежде чем остановиться на моих глазах. Проклятье. То, как Алекс смотрит на меня, такой серьезный, такой... спокойный, его лицо полно эмоций. Иногда я не знаю, как выносить его напряженный взгляд. Чувствую, что в любой момент могу расколоться и развалиться в его руках. Обычно я пряталась в этот момент, смущенная и слишком подавленная им, но в последнее время боролась с этим желанием. Я хочу воскреснуть в эти моменты. Мне это необходимо. В этом мире есть люди, которые никогда не видели, чтобы кто-то смотрел на них так, как Алекс смотрит на меня. Я — одна из счастливчиков.

— Что? Снова скажешь, чтобы я называла тебя Алекс? — спрашиваю я.

Делает паузу, его веки слегка опускаются, а затем он качает головой.

— Нет. Не сегодня. — Он говорит тихо, так что только я могу его слышать. — Она всегда так меня называла. Моя мама. Я всегда терпеть не мог, когда кто-то другой произносит это имя. Такое чувство, что они берут лезвие бритвы и режут меня так глубоко, как только могут. Но... только не ты, Argento. Когда ты называешь меня Алессандро... — он фыркает, глядя на свои руки, изучая собственные татуированные пальцы, переплетенные с моими. — Когда ты его произносишь... ощущения те же, что и тогда, когда она произносила его. Такое чувство, что… — Он, кажется, борется с чем-то слишком глубоким и слишком болезненным, чтобы понять это прямо сейчас. Смеется, встряхиваясь, пожимая плечами, чтобы избавиться от напряженного момента, в котором мы только что оказались. — Мне приятно, когда ты так говоришь, — оживленно говорит он. — Вот и все.

Но я знаю, что он хотел сказать. Знаю, потому что понимаю его, как работает его сердце.

— Когда ты произносишь мое имя – это похоже на любовь, Сильвер.

Когда он произносит мое имя, это тоже похоже на любовь.

— У нее было прозвище для меня, — говорит он, обводя взглядом зал. — Раньше она называла меня Passarotto.