Мать Сумерек (СИ) - Машевская Анастасия. Страница 25

— Генерал пришел в себя! Немедленно позовите лекарей!

Гистасп переменился в лице, от неожиданности подавившись вдохом. Через пару минут в комнате засуетились врачевательных дел мастера. Бансабира предпочла оставить генерала наедине с теми, кто мог помочь. Но у самой двери чуть обернулась и одними губами шепнула: «Спасибо».

Действительно, многое нужно сделать: вымыться и переодеться — в первую очередь, увидеться с сыном, поговорить с Валом, выяснить, что кому известно о ранах Гистаспа. Поспать. И поесть. Бансабира вдруг осознала, что страшно голодна.

Она поела прямо у Гистаспа в комнате, куда вернулась вместе с Иттаей. Та, видя, как утомлена сестра-госпожа, пообещала просидеть с альбиносом до утра и попросила таншу отдохнуть. Бану была признательна.

Бансабира переступила порог танского покоя — и столкнулась глаза в глаза с лицом брата.

— Мы наконец-то одни, — сказали одновременно.

Бансабиру будто приколотили к полу перед закрывшейся дверью. Вымученная странствием, невзгодами, ранами; такая молодая и такая уставшая — теперь было видно. Давно не мытые волосы отросли. Запыленные черные штаны, рубашка, стеганная куртка выглядели жалко. Лицо с резче обозначившимися от худобы скулами и будто увеличившимися глазами заметно обветрилось.

Русса обнял её теплыми братскими руками. Руками, от которых пахло родной кровью, глубокой любовью и неопалимой преданностью. Он обнял её — и Бансабира вдохнула аромат, который придал ей сил поднять голову.

Всего несколько минут назад она мечтала остаться одна. А сейчас все переменилось до того, что Русса организовал второй ужин в их комнату, попросил дополнительный матрас на пол, и заночевал у сестры. Их скабрезные шутки все крыло слушало до четырех утра.

Прекрасно, если в жизни есть тот, с кем можно позволить себе отложить все трудности хотя бы на одну ночь.

Весть о том, что Вал огреб за сокрытие состояния Гистаспа, как и том, что танша лично ждала пробуждения генерала, облетела чертог мгновенно. И, кто бы ни нападал на альбиноса, он на долгое время замер, предчуя беду.

Проспавшись с утра, Бану велела подать завтрак в комнату Гистаспа и снова пошла к нему ждать вердикта лекарей. Иттая, бледная и изнуренная, была тут же и вздрогнула спросонья на звук открывшейся двери.

— Тише, — успокоила Бансабира, позволяя кузине спать дальше. Бедная девочка переживает всерьез. Когда Иттая открыла глаза в следующий раз, Бану попыталась командным тоном отослать кузину спать у себя в комнате, но та отказалась наотрез, и Бану не стала давить.

К полудню явились мастера над ранами, убеждали женщин уйти. Иттая подчинилась, а вот Бану отказалась безапелляционно: что она такого не видела в мужчинах, что не может знать из первых рук правды о состоянии своего генерала?! Не спорили. Гистаспа весь день пользовали бальзамами, отварами, настойками, припарками, притираниями. Вокруг него суетились, хоть он и стал регулярно просыпаться от манипуляций врачей и галдежа вокруг.

И всегда натыкался краем глаза на таншу где-нибудь в комнате.

К вечеру Бансабире, наконец, сообщили, что опасность миновала. И если сейчас обеспечить генералу должный уход и покой, не заваливать работой, он непременно вскоре встанет на ноги. Обе свои здоровые крепкие ноги, уточнили лекари.

Бансабира перевела дух и вернулась к себе в кабинет. Вот теперь можно приниматься за дела.

В тот же вечер, незадолго до полуночи к тану пожаловала Иттая.

— Можно? — спросила танин в дверях. Бансабира кивнула:

— Заходи. Как он?

— Вроде хорошо. Сейчас спит.

Бану снова кивнула и указала подбородком на второй стул за столом. Перед ней были разложены какие-то бумаги. Стояло две чернильницы, на подносе для конвертов лежало несколько перьев. Пальцы танши были перепачканы.

— Уже в работе? — спросила Иттая. Бансабира ответила, поджав уголок губ: а что остается? Иттая присела.

— Я хочу спросить, Иттая. Ты подумала о моих словах?

Шатенка мгновенно переменилась в лице. Брови хмуро дрогнули, уголки губ чуть опустились.

— Подумала, Бану, — но решимости в голосе не убыло, справедливо оценила Бансабира.

— И?

— Если ты позволишь, я выйду за него.

— Уверенна?

— Особенно — сейчас. Видеть, как он умирает и не иметь никакой возможности быть полезной или хотя бы коснуться, чтобы потом мне весь чертог не тыкал пальцем в лицо… Я была бы стократ счастливее, имей право взять за руку или хотя бы позвать по имени! — с дрожью в голосе пожаловалась Иттая. — Это ведь я нашла Гистаспа, истекающим кровью, Бану! Я думала, сама умру следом! — она вздрогнула, и по лицу танин скатилась одинокая слеза. — Прости, — попыталась она взять себя в руки. — Прости, пожалуйста, танша, — стерла влажную дорожку.

— Стало быть, ты решилась, — без эмоций протянула Бансабира. Невозможно было даже представить, о чем она сейчас думает. — В таком случае, — продолжила тану спустя полминуты, — я попрошу тебя в последний раз еще раз все хорошо обдумать до утра, и если все…

— Я ведь сказала только что, Бану! — не удержалась Иттая. — Я уже сто раз обо всем подумала!

— Дослушай, Иттая! — танша повысила голос. — Ты должна понимать, что Гистасп обходителен с тобой только потому, что ты моя сестра. Даже на меня он долгое время смотрел свысока и в тайне посмеивался. Так что характер у него, скажем прямо, так себе.

— Я понимаю, — торопливо перебила Иттая. Все это детали. Все у них получится.

— И потому, — методично продолжала Бану, не сбиваясь из-за горячности сестры, — я не стану вмешиваться в его личную жизнь. Если что-то пойдет не так, не ищи у меня помощи. Не жди, что, если пожалуешься отцу, и за тебя попросит Тахбир, я пойду навстречу. Если Гистасп станет изменять, я не смогу за руку притащить его в твою постель. Окажется не важным семьянином — не стану давить. И если он вовсе откажется жениться — тоже не стану требовать. Ты дорога мне, Иттая, как сестра. Но Гистасп — мой генерал. И важен мне, как генерал. Я не стану смешивать свое отношение к вам по отдельности с отношением к вам вместе. Этот брак — милость, — подчеркнула Бану. — Свобода, в которой я отказываю себе и которую тебе дать готова. И я требую, Иттая, чтобы ответственность за неё ты взвалила на собственные плечи.

Иттая немного притихла — слишком уж серьезной выглядела Бансабира — но потом с важным видом кивнула. Неважно, что говорит танша, она, Иттая, уже все давно обдумала. У неё было столько времени, что страшно представить. Она не соврала, сказав, что ранение Гистаспа расставило все по местам. Перед бедами все прошлые разногласия и недопонимания исчезают, как снег под высоким солнцем.

— Я все поняла, сестра, — деловито подтвердила танин. — И еще раз серьезно подумаю над твоими словами. Спасибо за напутствие. Но… думаю, что … скорее всего и утром я буду с той же силой хотеть стать женой Гистаспа, как хочу уже год.

Продолжать разговор не хотелось. Хоть Бану и была таншей, Иттаю немного смущало, что ей советует в личном вопросе кто-то младше. То, что Бансабира сама уже была замужем, не добавлял ей авторитета в глазах девушки.

Иттая поднялась, учтиво поклонилась и пошла спать. Чем быстрее настанет утро, тем тверже она заявит, что никаких препятствий её счастью с Гистапом нет.

Если, конечно, он не против. Но он не будет против. Бансабира недопонимает, насколько Гистасп к ней почтителен, а, значит, любой вопрос воспринимает как намек, а слово — как указание к немедленному действию.

Порой хорошо быть кровной родственницей тану Яввуз.

Разобравшись с первоочередными делами и отчетами от Бирхана из академии и Тахбира — о делах в чертоге и казне, Бансабира вплотную принялась за проблемы Гистаспа. Кроме этого следовало всерьез переговорить с Номом, и это лучше бы делать наедине и без свидетелей. К корабелу нынче приставлен Тал для обучения, значит, ей, Бану, самой ехать на верфь.