Третье лицо - Драгунский Денис Викторович. Страница 8
– Мир сошел с ума! – закричал Сторожихин и стал поворачивать к Беспоповцеву свой ноутбук.
Они сидели в кафе.
– Что такое? Бабушка беременна от внука? Уругвай и Парагвай обменялись ядерными ударами? Погоди, сейчас. – Беспоповцев встал со своего кресла, пересел на диван, поближе к Сторожихину. – Ну, что стряслось?
– Мир сошел с ума! – повторил Сторожихин и, двигая курсором по экрану, показал Беспоповцеву целую серию фотографий. Фотопортретов, точнее говоря.
Это были фотографии молодой – не сильно старше тридцати – и очень красивой женщины. Она была на самом деле удивительно хороша собой: тонкие, словно ювелирно выточенные черты лица, большие глаза – умные, добрые и одновременно чувственные. Светло- пепельные волосы оттеняли ее высокий чистый лоб, то привольно взлетая, то гладко сияя, а то небрежными прядками спадая вниз. Излучина губ, лепка скул, тонкий румянец. Изящная шея, хрупкие ключицы. Красивые украшения, кстати.
Снимки были сделаны и в разнообразных приятных интерьерах, и на нейтральном фоне – занавеска, крашеная стена, кирпичная кладка, – и на фоне моря, леса, скал, руин, старинных картин и скульптур в знаменитых музеях. Сидя, как будто утомленно сложив руки, и стоя, дерзко глядя в объектив, и полулежа, опершись на локоть, задумавшись о чем-то…
– Ну и что? – спросил Беспоповцев.
– Красивая, правда? Очень, да?
– Ну да. Правда. И что?
– Вот я и спрашиваю: почему? – пылко воскликнул Сторожихин. – Почему такая прекрасная, такая невероятно красивая женщина до сих пор не составила счастье какого-нибудь замечательного мужчины? Красивого, сильного, богатого? Почему она одна?
– Экий ты уныло традиционный! – поддел его Беспоповцев. – Обязательно, что ли, замуж? И чтобы трое детишек?
– Не обязательно! – отмахнулся Сторожихин. – Но тогда почему ее не снимают в кино? Почему она не царит в салоне, среди поэтов, музыкантов и послов зарубежных стран? Почему она до сих пор какой-то несчастный офис-менеджер в какой-то сраной конторе?
– А ты почем знаешь? – спросил Беспоповцев.
– Я слежу за ней на фейсбуке уже лет пять. Или даже семь.
– Ну и что?
– А вот именно то, что мир сошел с ума! Ну посмотри на нее. Как она прекрасна! Почему за нее не дерутся на дуэли? Почему к ее ногам не складывают горы цветов и всяких подарков? Почему мужчины ради нее не рвут поводья, не бросают своих жен и детей, не ломают карьеры, не расточают миллионные состояния? А когда она им отказывает, не уезжают за границу навсегда, а лучше на войну, только бы вырвать ее из своего сердца? Почему никто не пишет ей: «Я отдам остаток своей жизни за счастье еще раз увидеть тебя в окне»? Ничего подобного. А ведь какая упоительная женщина!
– Какие упоительные фотографии, – уточнил Беспоповцев.
Сторожихин замолчал.
Насупился.
Закрыл ноутбук, позвал официанта и заказал еще пива.
Успех
Приснился смешной сон. Целый роман.
У какого-то сверхбогача есть дочь, девушка милая, умная, но страшно некрасивая: длинный и толстый нос, губы ниточкой, узкий лоб, близко поставленные маленькие глаза. Остальное в порядке. «Но смотрят-то сначала на лицо, а не на жопу и тем более не в душу!» – рыдает она.
Папа решил сделать ее красивой и положил на это половину своего состояния – целых 30 миллиардов долларов. Он профинансировал съемки ста роскошных голливудских фильмов, а также трехсот сериалов, где главных героинь, романтических любовниц и прекрасных принцесс, играли актрисы вот такого облика – с низким лбом, толстым длинным носом, губами ниточкой и близко поставленными маленькими глазами. Кроме того, он выгнал из рекламы всех лучезарных блондинок и выразительных брюнеток и заменил их копиями своей дочери. Он специально доплачивал писателям, чтобы все сколько-нибудь привлекательные героини романов выглядели вот так. Не забыл мюзиклы, стриптиз-бары и даже порнофильмы. Не говоря уже о конкурсах красоты.
Прошло тридцать лет. Новый идеал красоты победил. Большеглазые красотки с точеными греческими носиками и пухлыми губками отошли в область предания.
Но его дочери это уже не было нужно. Во-первых, ей было под пятьдесят, а во-вторых, она уже отпраздновала серебряную свадьбу с крупным японским судостроителем, который влюбился в нее с первого взгляда. У них было четверо детей и внучка.
– Папа, – спрашивала она своего престарелого отца, – ну зачем вся эта ерунда? У меня же все в порядке.
– Да я понимаю, – отмахивался старик. – Но уже все инвестиции сделаны, партнеры привлечены, бизнес-план давно разработан и выполняется, результаты хорошие… Как-то глупо все бросать на полдороге. Я так работать не привык.
– Кстати, папа! – еще через год сказала она. – Обо мне пишут, что я сделала себе пластическую операцию! Чтобы стать вот такой! – И она прикоснулась пальцем к своему длинному толстому носу.
– Вот это настоящий успех! – обрадовался он. – Ты рада?
– Счастлива! – сказала она и попыталась улыбнуться.
Парадокс об уме
Рассказывают, что поэт Игорь Северянин был чрезвычайно глуп, но умел молчать так эффектно и значительно (прямо по Пушкину: «С ученым видом знатока хранить молчанье в важном споре»), умел так веско сказать: «Н-да…» – что все, кто общался с ним недолго, считали его очень умным и не верили его близким друзьям, утверждавшим, что он на самом деле полный дурак.
Иначе говоря, он был очень умен.
Легкости перевода
Один мой друг удивлялся, что в русском переводе Ницше цитата из Стендаля переведена-переврана до неузнаваемости. Очевидно, кому-то было лень взять издание Стендаля на русском, найти этот пассаж и вставить его на место. Этот кто-то, наверное, переводил цитату в гугл-транслейте.
Но это еще ничего, не страшно! Я видел один переводной иностранный роман, где герой – русский человек – цитировал «известные стихи нашего знаменитого поэта»:
Картина маслом соль минор
Великий дирижер слегка опаздывал на премьеру оперы в знаменитом театре. Он, как полагается мировой звезде, взял билеты на рейс впритык. Чтоб вбежать к ожидающему оркестру и залу с опозданием не более чем на десять, ну, в крайнем случае на пятнадцать минут. Как это было всегда.
Но в аэропорту что-то пошло не так. Вылет задержали на полчаса. А потом минут десять не давали посадку. Соседка дирижера охала: «Мы-то ладно, а вот вам-то как тяжело, наверное! Люди ждут! Оркестр ждет!»
Почему-то эти причитания ужасно разозлили дирижера. Подождут! Не маленькие, не обоссутся! Он поклялся себе, что непременно выпьет кофе в вип-зале аэропорта.
Он взглянул на часы. Хо! Он опоздал всего на тридцать четыре минуты! Молодцом! Вышел из боковой дверцы, взбежал на возвышение перед пультом, открыл партитуру и вдруг услышал в зале громкие и гулкие шаги.
Обернулся.
По пустому залу шел человек. Пожилой джентльмен с серебристой стрижкой, в смокинге и бабочке. Он уселся на свое место в шестом ряду партера, поддернул свои идеально отглаженные брюки и сказал дирижеру:
– Извините! Пробки!
Вслед за ним из другой двери впорхнули две девицы в платьях лиловом и розовом, с голыми спинами. Потом еще кто-то.