Настя как ненастье (СИ) - Горышина Ольга. Страница 7

— Моника у себя дома. И я сейчас поеду к ней ужинать. А в кафе мы ходили с актрисой в костюме мышки, потому что твой сын закатил там истерику. Требовал, чтобы я накормил мышку сыром. По-настоящему. Ты бы лучше политинформацию провела с ребёнком перед культпоходом в целях профилактики хорошего поведения в общественных местах и уважение к труду других людей.

Иннокентий выдал тираду почти скороговоркой, на одном дыхании и тяжело выдохнул. Лида не стала расспрашивать сына, она обратилась за разъяснением напрямую к брату.

— И как эта мышка оказалась с тобой в кафе, мне очень интересно.

— Я попросил девушку помочь успокоить ребёнка и пойти с нами в костюме мышки, она согласилась. Вот и всё. Купил ей кофе с чизкейком, она чуть поразвлекала твоего отпрыска и ушла домой.

Лида схватила брата за руку и поволокла в кухню в одном кроссовке, второй он потерял, потому что вытащил ногу, чтобы расправить носок.

— Ты что офонарел? Как тебе такое в твою дебильную голову пришло?

Иннокентий даже заморгал от напора сестры: Лида аж слюной брюзжала.

— Да что я такого сделал?! — он дёрнул рукой, чтобы освободиться и демонстративно потёр локоть. — Тимке понравилась мышка. Он спросил, может ли она пойти с нами за сыром. Я сказал, да, может… Он орал там. Ну что я еще мог сделать? Я не знаю, как вести себя с детьми!

Лида сжала губы и снова начала плеваться словами:

— Зато знаешь, как обращаться с женщинами! Знаешь, как это называется, знаешь? Ты снял ему тёлку. Первую, в которую он ткнул пальцем. Какой урок ты преподал племяннику, ты подумал? Пытаешься быть похожим на дядю Серёжу?

Иннокентий схватил сестру за плечи.

— Слушай, Лидка, ты там похоже мозги все выблевала… Какое снял, какую тёлку?! Это была серая мышка! Мышка Соня…

— Девушку Соня зовут?

— Нет, девушку зовут Настя. Но мы пригласили не Настю, а мышку Соню, понимаешь?

— Я всё понимаю, а вот ты ничего не понимаешь. Не понимаешь, каково этой Насте было с тобой!

— Не со мной, а с твоим сыном. Я хвостик нёс, чтоб не запылился. Лида, уймись ты наконец-таки!

— Ты заплатил ей?

— За что? За что я должен был заплатить? Мы вместе пили кофе, ели торт и рассказывали скороговорки.

Он отпустил сестру, шагнул в коридор и оттуда, не сдержавшись, крикнул:

— А тёлок снимает твой муженёк! Ты лучше б подумала, чему он научит Тимку! А не я!

— Вон из моего дома! — заорала Лида во весь голос и швырнула в коридор первое, что попалось под руку. К счастью, это была тряпка, которой она протирала стол.

Иннокентий не извинился, бросил «пока» вжавшемуся в угол ребёнку и с кроссовкой в руке шагнул на лестничную площадку. Со всей дури шарахнул дверью и только затем сел на ступеньку обуться. Из-за двери сразу же донёсся плач Тимофея и крик Лиды, но слов сестры Иннокентий не разобрал, плюнул со злости и не стал звонить в дверной звонок. Хватит с него на сегодня семейных разборок. Раз такие умные, пусть справляются без него. И без его денег. Вон, ага! Сама пойдёт вон из его квартиры к своему ненаглядному Никите. Ведь где-то живёт этот козёл. Так пусть и козу свою забирает вместе с козлёнком. А он быть у них козлом отпущения не собирается! Не делай добро, как говорят…

Иннокентий в бешенстве отмахал пешком две улицы и только потом сообразил вызвать такси. Вернее, взял «убер» и, к собственному удивлению, выяснил, что без дорогого делового костюма, весь мятый, может расположить водителя к откровенной беседе. Обычно его подвозили молча, а сейчас пришлось выслушать и про жену, и про тёщу, и про последнюю починку машины. Первые два пункта Иннокентий пропустил мимо ушей, лишь сочувственно вздыхал время от времени, — у самого семейных проблем выше крыши, ещё грузить себя чужими… Третий пункт вынудил его заговорить. Не то, чтобы он шибко разбирался в машинах, но на балансе фирмы было пару мастерских. Правда, чинили они рабочую технику, вплоть до строительных кранов, и сдавали в аренду, иногда вместе с крановщиками. Поэтому ему пришлось постоять пару раз с закатанными рукавами перед открытым капотом, чтобы его не держал за дурака Тихон Алексеевич, главный по мастерским. Сейчас Иннокентий со знанием дела вставил пару фраз и несказанно обрадовался, что быстро доехали. Прямо помчались без пробок, хотя в это время обычно уже начинали возвращаться с дач.

Иннокентий попросил высадить его на углу, где был павильон с цветами и кондитерская. Сначала он купил небольшой йогуртовый тортик, а потом зашёл за букетом.

— Вам подешевле? — переспросила продавщица, слишком демонстративно морщась от его небритости и помятости.

— Я, кажется, достаточно внятно сказал: попроще. Это не синоним к слову «дешевый». Я не хочу банальных роз. Я хочу качественный неброский букет для зрелой женщины.

— Для мамы?

— Я чётко сказал: для женщины.

Хамить не хотелось. Девка замоталась к вечеру. Он — тоже.

Получив наконец букет, Иннокентий вышел на улицу. Настроение не вернулось в норму, но, вооружённый цветами и тортом, он почувствовал себя бодрячком. Вздохнул полной грудью и шумно выдохнул. Теперь можно смело идти к Монике. И оставаться до утра. Он так решил. Пробка так пробка. Утро вечера мудренее.

7 Опасный кипятильник

Иннокентий никогда в лицо не называл Монику Моникой, только за глаза с сестрой. Дурацкое имя — как только матери-идиотке пришло на ум назвать русскую дочь, абсолютно славянской внешности, именем любимой героини из латиноамериканского сериала?! Он забыл его название. Не желал забивать голову лишней информацией. Монику он звал только Моной… Иногда она сама в шутку добавляла «Лиза» и в притворном страхе оглядывалась: кто тут, с кем он говорит, если не с ней?

Это была единственная глупая игра, которую Моника позволяла себе с ним, и ей она не шла. Иннокентию нравилась ее взрослость, спокойствие и рассудительность. Моника была для него чуть ли не воплощением железных нервов, кроме моментов, когда злилась на его отсутствие или врала матери про свою личную жизнь. На ее месте он, наверное, тоже побоялся бы признаться в наличие молодого любовника и отсутствии всяких перспектив. Он и в своей собственной шкуре вёл себя абсолютно так же: скрывал их связь от всех, не желая лишних разговоров ни в лицо, ни за спиной. Знала одна лишь Лида, которой он признался, чтобы та перестала спрашивать про его личную жизнь. Он знал, что от сестры мать ничего не узнает, а уж от самой Моники и подавно: она держалась особняком по собственному желанию. Лишь однажды попросила сопровождать ее на свадьбу подруги. На свадьбу он не пошел бы точно, ни с ней, ни без неё — последней свадьбой было бракосочетание Лиды. И это был действительно брак в свадебном производстве.

Приступы гнева у Моники заканчивались быстро и всегда тихим плачем. В такие моменты Иннокентий уходил либо на кухню, либо за дверь. До другого раза, когда Моника снова будет воплощением позитива.

— У нас какой-то праздник, а я, старая склеротичка, забыла? — спросила Моника, открыв любовнику дверь.

— Извини за испорченное воскресенье, — просто сказал Иннокентий, вручая букет. — Я действительно хотел отвезти тебя на залив. Давай в следующее воскресенье махнем в Выборг?

— Давай ничего не планировать. Нет ничего хуже обломанных надежд. Иди руки мой и за стол.

Простота отношений радовала и одновременно пугала Иннокентия. С одной стороны, не надо напрягаться с ухаживанием. С другой стороны, случались моменты, когда он жалел, что в Монике нет тайны, что она обходится без кокетливых взглядов, вздохов, недосказанности… Не так, чтобы он остро нуждался в них, но граница между мамой и любовницей с Моникой была очень зыбкой.

Она не встречала его при параде. Он часто видел ее без косметики и в растянутой футболке — а всего-то прошло каких-то три года с их первой деловой встречи. Деловой с ее стороны, а он просто поехал забрать игрушки, которые Лида заказала из нового магазина. Склад оказался в жилой квартире, хозяйкой оказалась она — одинокая красивая женщина.