Настя как ненастье (СИ) - Горышина Ольга. Страница 9

— Никак не поняла, — Моника смотрела ему прямо в глаза. — Он женился на третьей. Ну, а у меня табу на женатых. Семья — это святое, даже такая, как у твоей сестры. Не лезь…

Но Иннокентий будто не слышал её слов. Снова держал за руку и очень крепко.

— Но вот именно ты и должна хотеть, чтобы я вытащил сестру из этого болота!

— Это невозможно. Это в сердце, понимаешь?

— И тебе её не жалко?

— Мне жалко себя. Жалко, что я трачу на неё свои нервы и драгоценное время с тобой. Ты можешь не говорить больше со мной о сестре, можешь?

Иннокентий отдернул руку, точно обжегся.

— А с кем мне ещё говорить?

— С самой сестрой говори, с матерью…

— А тебя я что? — он вскочил, чуть не опрокинув табурет. — Буду только трахать приходить?

Она ничего не ответила, но и взгляда не отвела.

— Тебе не важно, что меня волнует? — чуть ли не кричал он.

Моника тоже поднялась, но осталась за столом, опершись на него обеими руками.

— Да неужели, кроме сестры, тебя ничего не волнует? Даже наша погода! Я устала слушать про Лиду. День изо дня одно и то же. Устала! Неужели ты этого не понимаешь? Расскажи, что ли, о новом тракторе!

— Тебе это не интересно…

— Мне так же неинтересно про Лиду. Уясни это раз и навсегда. В моем доме с этой минуты это запрещенная тема. Ты спросил моего мнения, я тебе сказала всё, что думаю. Я не хочу тебя переубеждать, но и ты не ищи во мне поддержки для своих действий. Её не будет. Я считаю, что ты не прав, что лезешь к ним. И точка.

Моника закрыла рот, и Иннокентий вдруг почувствовал нестерпимое желание закрыть дверь. С другой стороны. Эта женщина только что выставила его вон из своей души. А он-то думал, что её заботит его внутренний мир, а вышло так, что выслушивала она его из жалости.

Уйти. Может, и не хлопнув дверью, а прикрыв тихо, но прямо сейчас. Пока пахнущие сигаретами руки не коснулись его лица. Оттолкнуть её будет сложно. Почти невозможно.

Вот так и вышло. Моника сделала к нему шаг, распластала пятерню по его вздымающейся груди, и он обмяк — сдулся, как мячик, из которого вышел весь воздух, вся злость. И сейчас она накачает его совсем другим — безумным желанием близости с ней. Простую кровать с тигровым постельным бельём из Китая, она превращала в полигон страсти. И вот он уже без футболки и уже почти без штанов — он сейчас снимет их сам и прямо в кухне, настолько они жмут.

Уйти? Зря он, что ли, цветы с тортом покупал? Шёл мириться, а в итоге… Уйти… Если только в комнату, на кровать, под ледяное одеяло, не способное даже на градус понизить температуру его тела. Моника — кипятильник. Какой-то очень крутой, доводящий кровь до кипения за секунду. Завтра понедельник. Но это будет только завтра…

8 Бизнес и ничего личного

Две чашки кофе с утра Иннокентий позволял себе не каждый день — этот понедельник стал приятным исключением: он выпил первую в семь утра в квартире Моники и вторую в девять после бритья у себя дома за минуту до облачения в деловой костюм. От третьей в офисе он отказался.

— Тогда иди просто посмотри высокое искусство, — улыбнулась секретарша так таинственно, что Иннокентий на мгновение замер и лишь потом сообразил, что его посылают на офисную кухню посмотреть роспись стены.

Он улыбнулся, но совсем не в ответ, а потому что вспомнил воскресное утро. На душе стало тепло, но, к счастью, только на душе. Бодрым шагом он пересек приемную, прошагал крохотный коридорчик и замер в дверях. Кухня изначально была модерновой: белые стены, бело-бордовый пластик шкафчиков, длинный белый стол на тонких ножках вдоль окна, яркие пластиковые эрго-кресла рядком. Теперь его окружали брызги воды или чего-то иного, парящие в воздухе стаканы разной формы и размера, половинки лаймов и сочные клубничины, к которым так и тянулась рука.

— И как прикажете после этого работать? — приподняла брови одна из сотрудниц, что выстроились вдоль кухонной столешницы, точно в музее перед картиной.

— Ну так сбегайте кто-нибудь на угол за клубникой. Я угощаю.

И Иннокентий, сунувшись в бумажник, с облегчением выдохнул: бумажка в пятьсот рублей там имелась. Девушка убежала, а ему уйти не пришлось: в дверях появился дядя. Джинсы, клетчатая рубашка с расстегнутым воротом, руки в карманах — обычный вид хозяина фирмы. Даже захотелось одернуть пиджак, как всегда делал отец при виде брата.

— Ну так что? Перенесём сюда совещательный орган или купим всем по абонементу в Эрмитаж? Пошли вон отсюда! Еще не перерыв на обед. А ты со мной.

К племяннику тот обратился даже грубее, чем к девушкам, и Иннокентию захотелось поправить и галстук тоже. В дядином кабинете всё просто и чисто. Мебель лет десять не меняли, кроме кресел, и не намеревались менять в ближайшие лет пять.

— Я хочу знать, что вот это такое? — Сергей Александрович тряс перед носом племянника каким-то документом и пока не повышал голоса. Даже при закрытой двери. — Можешь внятно объяснить?

Иннокентий вырвал из рук дяди бумагу. Зарплаты работников и… незапланированная премия одной сотруднице.

— Это я подписал указ.

— Я понимаю, что ты. На каком основании? Она миллионы фирме принесла или минет хорошо делает? Ты с ней спишь?

Иннокентий выдержал пристальный взгляд и решил не развивать скользкую тему.

— Это единовременная помощь. Кате уже коллекторы звонили.

— Да хоть сам Папа Римский. Мне-то какое дело? У неё есть зарплата, вот пусть и живёт по средствам. Ну?

— Что ну? Деньги ей уже выдали. Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Головой об стену побился, чтоб мозги на место встали! Вот что я хочу! — выкрикнул Сергей Александрович и ударил кулаком по столу. — Да сядь ты уже!

Да, Иннокентий был на голову выше дяди, как и его отец. Свои метр семьдесят пять Сергея Александровича вполне устраивали. Если в тот момент он не отчитывал какую-нибудь дылду на шпильке или собственного племянника.

— Послушай, — он перевалился через стол, чтобы быть поближе к Иннокентию, откатившему кресло к краю стола, специально чтобы быть подальше от разъяренного дяди. — Хочет больше зарабатывать, пусть ищет другую работу, а у меня завтра на ее место очередь стоять будет. Ещё и за меньшую зарплату, понимаешь?

— Я всё прекрасно понимаю. Но Катя работает у нас пятый год. К ней никогда не было претензий. Неужели один раз трудно войти в положение?

— А в мое ты не хочешь войти? Кто здесь всё делает? Катя или может ты? Я здесь всё делаю и не для того, чтобы она кредиты брала. Может зарабатывать сама и больше, вперёд. Её никто не держит. Пусть скажет спасибо, что кто-то за неё думает. И за тебя, кстати, тоже. Так что ещё один акт такой самодеятельности, пойдёшь вон вместе с Катей, Леной, Машей, Сашей или кому ты там ещё решишь помочь за счет фирмы.

Иннокентий действительно опешил и сам подался вперёд, точно не расслышал слова дяди на расстоянии.

— То есть ты меня уволишь?

— Правильно мыслишь, товарищ. Бьют не по паспорту, а по роже. И судят по делам. Больше нет твоего папочки, чтобы тебя прикрывать. Уяснил?

Иннокентий кивнул.

— Вот и молодец. Сиди и не чирикай. Где все стартапы, в которые ты вложился? В жопе, вот где, как и твои четыре миллиона. Потому что ты дурак и ничего не понимаешь в бизнесе. И тебя любой облапошить может. Ты у Кати документы по кредитам попросил прежде, чем денег дать?

— То есть ты не веришь работнику с пятилетним стажем? Почему ты вечно уверен, что все вокруг врут?

— Потому что все вокруг врут. Сколько тебе нужно еще просрать денег, чтобы понять это?

Иннокентий ничего не ответил. Сергей Александрович устало покачал головой.

— В наше время верить нельзя никому. Порой даже самому себе, — процитировал он шефа гестапо из кинофильма «Семнадцать мгновений весны». — Мне можно. С этой минуты ты не подписываешь никаких финансовых документов. Понял, товарищ директор? Просираешь только свою зарплату и ни копья больше.

— Понял, — процедил Иннокентий сквозь зубы.