Красный Наполеон (СИ) - Гиббонс Флойд. Страница 39

В первый день Рождества я вместе со Спидом Биннеем совершил полет над развалинами Нью-Йорка и попытался в микрофон сообщить о том, как выглядел этот подземный город. Одновременно я попытался описать неприятельские позиции, расположенные к северу от Гаарлема. Для этой цели мне пришлось перелететь за передовые линии Карахановского расположения.

Недалеко от городка Юнкерс в штате Нью-Йорк наш аэроплан резко рванулся влево. Я бросил быстрый взгляд на Спида и увидел, что он бессильно поник на своем сиденье. Неприятельский аэроплан напал на нас, и мы летели вниз с головокружительной быстротой.

Я схватился за второе рулевое колесо, и мне удалось выпрямить аппарат. Снизу, стремительно ввысь, летела ко мне земля.

11

Мне почудилось, что я задыхаюсь. Горло мое пересохло, я не мог дышать. С трудом открыв глава, я увидел перед собой печальную, бледную женщину. На голове у нее была косынка сестры милосердия. Она улыбнулась – жалкая улыбка.

– Воды, – прошептал я, и она, поднесла к моим губам стакан. Сделав несколько глотков, я попытался взглянуть на нее.

– Вам теперь лучше. Все будет хорошо! – сказала она.

Я хотел спросить ее о том, где я нахожусь, но вместо этого у меня вырвалось:

– Сестра, расскажите, что произошло потом? Я знаю лишь, что наш аэроплан рухнул вниз.

– Вас подстрелили в тылу расположения красных – спокойно ответила сиделка. – Вы ранены, и находитесь в плену. Вы лежите в госпитале в Бостоне.

– С каких пор?

– Это произошло на Рождество, а на следующий день вас доставили сюда. Вы лежите здесь уже два дня.

– А где Спид?

– Кто?

– Мой пилот, юноша, который летел вместе со мной. Он жив?

– Он лежит рядом с вами, – ответила она, указав на соседнюю кровать. – Не он без сознания – пролом черепа.

– Он останется жить?

– Этого мы не знаем. Вы ни о чем не должны спрашивать меня. Постарайтесь уснуть, – тогда вам станет легче.

Я снова уснул, и, когда по прошествии десяти часов проснулся, почувствовал прилив сил и услышал где-то рядом с собой дикую американскую ругань.

– Поганый китаец, косоглазый дьявол, – я задам тебе перцу… теперь тебе захотелось белых женщин… ах, ты желтый горчичный пластырь!..

Спид Бинней метался в бреду, и двое сенегальцев тщетно пытались удержать его в постели. Врач-китаец впрыснул ему успокоительное средство и обратился ко мне на прекрасном английском языке:

– У вашего приятель серьезная рана. Помимо того он страдает столь распространенной среди вас, американцев, болезнью – ненавистью к цветным расам. Постепенно он от этого избавится, но потребуется нисколько лет воспитательной работы. Только тогда он освободится от предрассудков, свойственных вашим землякам.

Я не склонен был пускаться в споры. Закрыв глаза, я задумался над свей участью. Итак, я был пленником Карахана.

В предыдущие годы, пока военные действия развертывались в Европе, я не раз был свидетелем жестокости, с какой этот человек устранял всех, кто мог бы оказаться на его пути.

Последний год борьбы в Америке дал ряд новых случаев жестокосердия этого „палача мира“. На что мог рассчитывать теперь я, очутившись в плену у него?

Не найдя ответа на этот вопрос, я снова открыл глаза и увидел перед собой чье-то склонившееся лицо. Но лицо это было приветливо и улыбалось мне:

– Здравствуйте, товарищ Гиббонс, – сказал полковник Бойер, ибо это был он. – Вот видите блудный сын возвратился домой. Вот уже около двух лет, как мы расстались с вами. С тех пор пролились немало крови и немало людей обрели вечный покой. Но мы все продолжаем продвигаться вперед. Добро пожаловать к нам!

Я с удовольствием читал ваши сообщения. Когда я слышал ваши корреспонденции по радио, я вспоминали о месяцах, проведенных вместе в Европе. Вы наш враг, и я жму вашу руку и говорю вам – вы мой друг.

– Я также очень рад снова встретиться с вами, полковник. Последние два года были не из легких, – во всяком случае и Карахану пришлось туже, чем он предполагал. С Европой он справился в течение одного года, а в Америке вот уже два года как он борется, и американские силы все еще не сломлены. Американские позиции все еще непоколебимы.

– Не все, – заметил Бойер.

Его слова испугали меня.

– Неужели Нью-Йорк пал? Неужели вы хотите сказать, что вами удалось форсировать Гаарлем?

– Нет, нет, это еще не произошло, – заметил улыбаясь Бойер, – вы по-прежнему удерживаете груду развалин на Манхеттене, и ваши войска, по-прежнему занимают позиции вдоль канала Эри и озера Онтарио. Но в день вашего ранения произошло нечто более серьезное.

– Пал Сан-Франциско?

– Нет.

– Наш флот все еще в Мексиканском заливе?

– Да. Пока что он еще находится там, – ответил улыбаясь Бойер, – но вот уже два дня, как медленно продвигавшаяся красная армия достигла своей цели и вышла к Панамскому каналу. Американские войска, защищавшие канал, почти год были лишены связи с Соединенными Штатами. Наше наступление вынудило их прекратить сопротивление, и они отступили в Колумбию. Перед тем, как покинуть позиции, они взорвали шлюзы.

Связь между Атлантическими и Тихим океаном прервана. Ныне оба океана отделены друг от друга. И радужное знамя Карахана, победно развивается на всем побережье от Бальбоа до Колона.

Об этом событии я ничего не знал. Мне не раз приходилось читать сообщения из зоны канала, в которых говорилось о геройской обороне американцев, во главе которых стоял генерал-майор Леонард В. Фостер.

Но постольку, поскольку американский флот быль заперт в Мексиканском заливе, канал утратил для Америки свое былое значение. Если бы он достался невредимым в руки красных, то тем самым красный флот получил бы большое преимущество.

– Не думаю, чтобы это могло сколько-нибудь изменить положение – заметил я в ответ. – Раз канал уничтожен, то он лишен для вас всякого значения. Ваша победа сводится к тому, что вам удалось овладеть еще одним небольшими клочком Центральной Америки.

– Вы ошибаетесь, – услышал я в ответ. – Порт Колон очищен от мин и превращен в нашу основную морскую базу в Карибском море. Этот порт лучше оборудован, чем Тринидад, да и ближе к Юкатану. Тем самым нам удалось перенести нашу охрану в более близкий пункт к вашей тюрьме, потому что Мексиканский залив стал для вашего флота ничем иным, как тюрьмой. Помимо того, мы сторожим вас в Тринидаде и на Бермудских островах. Теперь ваш флот окончательно парализован. Карахан удовлетворен. Замедление темпа операций на северных фронтах, вызванное зимой, было ему очень неприятно, и теперь он компенсировали себя на южном фронте.

Главнокомандующий слышал о том, что вы захвачены в плен, и выразил желание увидеть вас. В данное время он отправился в инспекционный полет к нашему флоту в Карибское море. Он повидает вас тут же после своего возвращения.

– Скажите мне правду, Бойер, что он думает обо мне? Не пора ли мне готовиться к путешествию ни тот свет?

– Об этом не может быть и речи, мой друг. Я думал, вы лучше знаете нашего командира. Он благоволит к вам. Примерно так же, как Наполеон благоволил к своему Бурриену, как Цезарь к скромным писцам, составлявшим комментарии к его походам. Карахан вас очень высоко ценит и очень хорошего мнения о ваших корреспонденциях.

Отныне вы останетесь у нас, и вам будет вменено в обязанность писать историю наших славных походов и побед.

Нет, нет, дорогой Гиббонс, вас не поставить к стенке! Ни вас ни Биннея подобная участь не ожидает. Но кое-кто действительно казнен.

– Господи, кто? – Спросил я.

– Летчик, подстреливший вас, поплатился за это жизнью. Когда вы два года тому назад вылетели впервые в вашем снабженном отличительными знаками аэроплане, был дан приказ, чтобы вам не препятствовали в вашей деятельности и не преследовали вас. Карахан выразил желание, чтобы вас сохранили живым и невредимым. Вы ему пригодитесь после окончания войны. Вы напишите его биографию.

Кретин – поляк, подстреливший вас, пытался в оправдание сказать, что он не узнал ваших отличительных знаков, но это не спасло его. Непослушание и небрежность имеют одни и те же последствия. И ему пришлось поплатиться жизнью. Вот и все!