Гречишный мёд (СИ) - Гринвэлл Ольга. Страница 27
— Троих.
— Кто это ещё видел?
— Да никто, па. И камни не нашёл.
— Черт, Игорек, тебе ничего нельзя поручить — все обосрёшь. Значит, кто-то их вытащил оттуда. Идиот ты, и твои проваренные люди такие же бараны. И, поверь мне, эти бараны ещё свидетелей найдут. И лететь тебе голубым петушком по этапу, Игоряха.
— Что делать-то, отец?
— Поедешь в другую страну. Куда-нибудь далеко. Может, поучишься где.
— В Англию?
— Не угадал. Есть у меня местечко для тебя в Канаде, подальше от всего.
Игорь погрустнел. Он бы с удовольствием провёл своё изгнание где-нибудь в Европе.
— Три жмурика — это не шутка, Игорь. Так что, сына, давай собирайся. Сиди там и не рыпайся. А у меня своих дел полно, времени на разборки нет, — Виктор Игнатьевич отошёл к окну. — Женюсь я, сынок.
— Кто на этот раз?
— Великолепная девушка. Да вот, смотри, все газеты пестрят фотографиями, — Круглов-старший протянул Игорю утренний номер газеты.
Парень с усмешкой открыл первую страницу.
Сердце бешено забилось, готовое вылететь из груди. Прямо на него смотрела улыбающаяся и счастливая Марина.
Я еле досидела последнюю пару. Все всматривалась в темневшую за окном улочку, осыпанные снегом деревья. Светлана — училка по физике — уже стала подозрительно посматривать на меня. Под конец вообще выдала:
— Гречишкина, ты что в облаках витаешь, влюбилась?
Парни из класса заржали как сивые мерины, а некоторые девчонки ехидно захихикали.
Я стиснула зубы, притворилась, что все это время внимательно слушала физические законы. А меня просто распирало от нетерпения. Никак не могла дождаться, когда, наконец, вернусь домой.
Вчера мы с бабушкой перевезли Максима к нам в избу. За день до этого я вычистила комнату для гостей, собственноручно приготовила ему постель, даже нашла какую то старую прикроватную тумбочку. Постелила на неё кружевную салфетку — бабушкино рукоделие. Теперь он наш гость.
Я вздохнула. Никак не могла взять в толк, что же со мной творится, почему мне так не хочется отпускать его от себя? Мне нравился совершенно другой тип парней — как Антон. Светловолосый, с ясными голубыми глазами, в которых хочется утонуть. И чтобы ямочки на щеках, когда улыбается. А этот... Этот полная его противоположность. Я успокоила своё разбушевавшееся сердце — этот человек просто первый, которого я спасла, и поэтому он мне очень дорог.
Едва прозвенел долгожданный звонок, я вскочила и побросала тетради и учебники в рюкзак. Подошедший Ромка схватил меня сзади за локоть.
— Ты куда, Улька? Отец же ждёт нас сегодня.
— Ромк, миленький, только не сегодня. Ну никак не могу...
— Блин, Гречка, мы уже сто лет не виделись. Зашла бы хоть потрепаться.
— Ну как не виделись? А что мы сейчас делаем?
— Да ну тебя, — парень обиженно махнул рукой. — И к себе не зовёшь...
— Да позову, конечно, позову, только не сейчас. Мы с бабушкой ставим эксперимент, — соврала я, хотя на самом деле так оно и было. Дома лежал «подопытный кролик» Максим. — Все, Ром, мне надо бежать. Уже темнеет.
Он ещё что-то сказал, но я, пропустив все мимо ушей, уже галопом сбегала по лестнице. Даже не огрызнулась на очередной снежок, врезавшийся мне прямо в шею. Глупцы. Дети и подростки бывают такими жестокими. Я знала, что они будут сожалеть об этом спустя годы, и поэтому не злилась на них. Зачем? Они ведь как мартышки — бессознательно повторяют глупые выходки взрослых.
Пока я добежала до конца улицы и ворвалась в лес, уже совсем стемнело. В это время года дни укорачивались с катастрофической скоростью. Мне не было страшно идти по лесу. Вскоре мои глаза привыкли, к тому же деревья были покрыты снегом, и от этого было светло. Уютный желтый свет из окна нашего дома заставил меня ускорить шаг. Мне не терпелось увидеть бабушку, стоящую у плиты, Весну, радостно виляющую хвостом, да и, что там скрывать, Максима. Да, я, наконец, скрепя сердце призналась себе в этом. И тотчас же щеки мои полыхнули огнём. Я охнула, оседая в сугроб и по-дурацки счастливо улыбаясь. Похоже, я влюбилась!
Он лежал, глядя в потолок. В голове копошились вялые мысли-жуки. Знал, что ему надо что-то срочно сделать, но никак не мог сконцентрироваться. По-видимому, напиток, которым поила его эта Ульяна, оказывал на ум Макса замедляющее действие. Как ни странно, у него было прекрасное настроение — никуда не торопился и ни о чем не волновался. Где-то позади остались переживания о Ваньке, о Марине, о матери. Ну, может, слегка волновался, что не чувствует свои руки, особенно пальцы. Они вроде как и двигались, но ничего не ощущали. А, и ладно.
Губы Максима тронула лёгкая улыбка, он повернулся на шум, донесшийся из соседней комнаты. Молодой девичий голос и скрипучий — бабкин. Наверное, это ее внучка. До этого Макс слышал только ее шёпот, когда она сидела у его лежбища. Брр, там было так холодно и одиноко.
Молодой человек скользнул взглядом по стенам, на минуту задержавшись на смешной детской картине-подделке. Комната была чистая и уютная, на окне висели темно-синие шторы. Макс попытался приподняться на постели, но боль в груди не позволила ему это сделать. Странно, ведь вчера он сам шёл по снегу, шёл достаточно долго, и у него ничего не болело. Чертовщина какая-то. Хотя что тут гадать — бабка сама сказалась ведьмой.
Дверь в его комнату приоткрылась, и в проёме показалась голова девушки. Теперь уже не в платке, а в какой-то меховой шапке-ушанке.
— Привет, — сказала она, смущённо улыбаясь. — Можно?
Ну как он мог ей отказать? Она его спасла от смерти, выходила его. Пусть, конечно, заходит.
— Привет, — отозвался Максим. — Заходи.
Она прошла, нерешительно села на табуретку рядом с ним. По-прежнему одетая в уличную одежду.
— Ох, извини, — рассмеялась, снимая шапку. — Только пришла.
Макс с изумлением смотрел на неё. По плечам девушки разлился поток густых чёрных волос. Точь-в-точь как у той девушки из его сновидения. Как такое, вообще, возможно?
— С работы? — спросил, лишь бы не молчать как остолоп.
Она хмыкнула.
— Можно сказать и так. Как ты себя чувствуешь?.. — Макс хотел показать большой палец руки, но у него не получилось. — Ох, — девушка вздохнула, беря его руку в свою. Черт. Ему так хотелось почувствовать ее прикосновение, но он не мог. Сглотнул ком, образовавшийся в горле. — У тебя обморожение конечностей, повредились нервы.
— И что? — от волнения Макс привстал, но тут же со стоном упал обратно на перину.
— Лежи, лежи, — в ее глазах светилось сочувствие. — Все будет хорошо. Тебе нельзя делать резких движений — могут открыться раны.
— Раны?
Макс вопросительно поглядел в глаза Ульяны. Такие же, как у той — из его сна. Он прикрыл веки, силясь вспомнить недавние события. На кончике сознания что-то билось, словно птица, но не давалось, ускользало. Парню стало казаться, что чем больше он об этом думал, тем больше все забывал.
— Все будет хорошо, — ее голос был завораживающе ласковый.
Ульяна наклонилась и поцеловала его в щеку. А потом тут же вскочила и бросилась вон из комнаты. Макс с изумлением поднёс руку к щеке, но вновь ничего не почувствовал.
Бабушка заварила чай и поставила чайник на середину стола. Из шкафчика достала вазу, в которой лежали конфеты вперемешку с пряниками-сердечками. Я устало опустилась на стул. Ну и денёк. Тут же встрепенулась. Если я — семнадцатилетняя девица — жалуюсь на усталость, то что тогда бабушке остаётся делать? И все равно не смогла сдержать тяжелого вздоха.
— А тебе, Уленька, надо лечь пораньше спать. Опять школу проспишь. Тебе надо силой наполняться, а не куковать вокруг постели молодца...
Я смутилась, а бабушка только рассмеялась.
— …Ему с каждым днём все лучше и лучше. Рана затягивается. Хорошая работа, Уленька, ты молодец, сильная.