Нелюбимый (ЛП) - Регнери Кэти. Страница 34

Конечно, я никогда не был с женщиной. Я никогда даже не целовал женщину. И, несмотря на эти старые журналы от дедушки, я не совсем уверен, что даже знал бы, что, чёрт возьми, я делал, если бы была возможность. Но я мужчина, а не ребёнок, и я ничего не могу поделать со своими желаниями. Когда я возвращаюсь в свою холодную, тёмную комнату после тёплого вечера в её компании, я почему-то чувствую себя гораздо более одиноким, чем есть на самом деле. Боль нарастает, и мне приходится бороться с отчаянным желанием быть рядом с ней. Это определённого рода пытка, но я бы не променял это время с ней. Ни за что. У меня есть ужасное предчувствие, что однажды эти моменты станут всем, что у меня останется, поэтому я очень стараюсь не ставить их под угрозу.

Однако сегодня вечером я не возвращаюсь в свою комнату.

Натянув одеяло Бринн до подбородка и приглушив свет в её комнате, я надеваю походные ботинки, достаю старую дедушкину шахтёрскую каску из шкафа в моей комнате и надеваю её на голову. Я вытаскиваю его часы из задней части ящика с нижним бельём и надеваю их на запястье, радуясь, что они заводятся, потому что я не имею ни малейшего понятия, как заполучить в свои руки батарейку для часов. Я устанавливаю правильное время, затем тихо выхожу из комнаты.

В коридоре есть шкаф, и я открываю его. Внутри три ружья — моё, которым я пользовался в детстве, мамино и дедушкино — все смазанные и готовые. Я достаю дедушкино, единственное, сделанное для взрослого мужчины, и перекидываю его через плечо. Вряд ли оно мне понадобится, но я буду в тёмном лесу, а в парке Бакстер много диких животных. Ночной поход имеет свои риски.

Я ещё раз смотрю на Бринн, уверенный, что она проспит следующие шесть-семь часов. Но на всякий случай, я пишу записку:

Пошёл в ночной поход. Вернусь к рассвету. Кэсс.

Я оставляю её на прикроватном столике, затем долго смотрю на неё. Её грудь легко поднимается и опускается, а её закрытые веки трепещут — она в фазе быстрого сна. Бринн спокойна. И я не могу терять ни секунды, если хочу вернуться к рассвету.

— Сладких снов, ангел, — шепчу я, тихо отступая от её постели.

В последний раз, когда я оставлял её, она оказалась в плохом состоянии, когда я вернулся домой. Но я знаю, что сейчас она выздоравливает. Мне не нужно беспокоиться о том, что её лихорадка вернётся. И я знаю, что она спит довольно крепко, как только засыпает на ночь. Не ворочаясь. Не просыпаясь в три часа ночи.

Кроме того, мне нужно сделать это для неё.

И для себя. Позволить этой ярости сидеть и кипеть — неразумно. И единственный способ уменьшить её, это сделать что-то с этим. Что-то реальное. Что-то хорошее.

Я делаю глубокий вдох и вздыхаю, надеясь, что её рюкзак всё ещё там, и зная, что это будет долгая ночь.

Глава 19

Бринн

Когда я просыпаюсь, первое, что делаю, это проверяю, нет ли Кэссиди в кресле-качалке, но его там нет, и в доме тихо. Солнце выше, чем обычно, поэтому я предполагаю, что сейчас около семи часов утра, но я не чувствую запаха варящегося кофе или жарящихся яиц.

Вытянув руки над головой, я быстро осматриваю своё тело.

Лицо? Уже совсем не болит.

Бедро? Болит не так сильно, хотя тупая боль сохраняется.

Я осторожно сажусь и свешиваю ноги с кровати. Упершись руками в матрас, я поднимаюсь, слегка морщась от боли. Теперь я знаю, как двигаться, чтобы свести дискомфорт к минимуму, но движения, требующие серьезных усилий, вроде вставать или садиться, всё ещё причиняют боль.

Когда я на мгновение успокаиваюсь, то осознаю, что на прикроватном столике лежит записка. Я поднимаю её. Хмм. Кэссиди ушёл вчера ночью, но уже давно рассвело, и я не думаю, что он дома.

— Кэсс? — зову я.

Ничего.

Я подхожу к дверному проёму и снова зову, чуть громче.

— Кэссиди?

Ни звука.

Стараясь не раздувать из-за его отсутствия слона — он, в конце концов, имеет право на свободу, — я иду в ванную, писаю, мою руки и лицо и возвращаюсь в гостиную.

До сих пор я всегда просто возвращалась в постель после туалета, но в доме так тихо, что я останавливаюсь в гостиной, оглядываясь по сторонам.

Портрет Кэссиди и его родителей, который был над диваном, исчез, как и все остальные фотографии в рамках, что я нахожу любопытным. Он, должно быть, действительно защищает своё прошлое, и я говорю себе не совать нос не в своё дело, как бы сильно мне этого ни хотелось.

Сделав несколько шагов по комнате, я прохожу мимо кофейного столика и осматриваю слева направо книги, выстроенные на трех длинных полках полки под панорамным окном.

На верхней полке нет ничего, кроме книг по биологии: «Ваша ДНК и вы», «Файлы ДНК», «Наследственность и гены», «Отслеживание вашей генеалогии», «Задача ДНК», «Природа против воспитания: вечное противостояние», «Секрет жизни», «Распутывание вашего генетического кода» и так далее. Целая полка, наверное, двенадцать футов в длину со всеми книгами по генетике, какие только можно себе представить.

Это книги Кэссиди? Его мамы? Его отца? Был ли один из них врачом? Или генетиком?

Я опускаю глаза на следующую полку, такую же длинную и забитую книгами, но на этот раз, это все книги — художественная литература. Романтика слева, с небольшим открытым пространством, где три книги — несомненно, те три, что в моей комнате, — отсутствуют. Научная фантастика. Фэнтези. Всеобщая художественная литература. Полка заканчивается коллекцией книг Джона Ирвинга в твёрдом переплёте, включая мою любимую: «Молитва об Оуэне Мини». Протянув руку, я беру её с полки, перелистывая потрёпанные, с загнутыми уголками страницы. В этой книге так много мудрости, так много любимых цитируемых строк. Я прижимаю её к груди, решив прочитать ещё раз.

Нижняя полка не так организована, как две верхние. На ней настоящая смесь жанров — несколько поэтических книг и туристических справочников, несколько старых фермерских альманахов и полдюжины книг о Мэне. А в дальнем конце — коллекция видеокассет в пухлых пластиковых коробках. Когда я была маленькой, у нас был видеомагнитофон, и у меня были все фильмы про принцесс Диснея в похожих коробках. Я просматриваю небольшую коллекцию Кэссиди, задаваясь вопросом, какой его любимый фильм. Один из моих любимых — «Площадка» — находится в самом конце. Я вытаскиваю его, переворачиваю, чтобы прочитать аннотацию на оборотной стороне коробки.

Но между прозрачным пластиковым покрытием и задней крышкой под ним спрятана выцветшая газетная фотография. Заголовок гласит: «Семилетнего Кэссиди Портера, сына Розмари и Пола Портера из Миллинокета, штат Мэн, несут на плечах товарищи по команде, после того, как он выбивает победное очко, выводя Миллинокет Мейджорс в плей-офф Малой лиги штата Мэн»

Я наклоняю голову, притягиваю коробку ближе и смотрю на лицо маленького мальчика, высоко поднятого над головами остальных. Он радостно улыбается, торжествующе вскинув руки над головой. Кажется, он очень нравится остальным детям на фото, что противоречит моей возможной теории, что Кэссиди живёт здесь, потому что он страдает от социальной тревоги или неловкости.

Так почему же он живёт здесь? В энный раз спрашиваю я себя.

Почему он держится так изолированно от общества? От остального мира? От чего он прячется? Или от чего бежит? Или…

Подождите.

Я думаю о своих словах: Почему он держит себя так изолированно? От чего он прячется? Хм.

Я предполагала, что Кэссиди переехал сюда сам. Он сказал мне, что это дом его деда, и по какой-то причине мой разум решил, что он унаследовал его уже будучи взрослым и переехал сюда.

Но теперь я возвращаюсь в свой мыслительный процесс, собирая воедино то, что я знаю, чтобы создать временную шкалу жизни Кэссиди.

Во-первых, портрет, который снял Кэссиди. Я вспоминаю, что он был сделан в 1995, когда ему было пять. На нём был он, его мама и мужчина в возрасте.