Запретные желания - Хейер Джорджетт. Страница 25

Мистер Хедерсетт весьма уважительно относился к суждениям своего кузена и, вспомнив эти слова, решил хотя бы попытаться воздействовать на Дайзарта. Поскольку задача была не из приятных, он решил покончить с ней как можно скорее; если только Дайзарт не отойдет от стола в проигрыше, думал он, то этот вопрос надо будет обсудить сегодня же! Увидев румянец на щеках Дайзарта и его горящие глаза, мистер Хедерсетт подумал, что тот пьян, но потом понял, что был несправедлив к нему. Виконт, чья безудержность могла заставить его напиться допьяна в любое время дня, был слишком серьезным игроком, чтобы сесть за игорный стол под хмельком. Правда, рядом с ним стоял стакан, но бренди в нем почти не убыло за все то время, что Хедерсетт наблюдал за игрой и время от времени держал пари на ставки, монотонно оглашаемые крупье.

Игра закончилась сравнительно рано, и даже виконт после нескольких неудачных бросков признал, то она стала вялой и скучной. Он не оказался в проигрыше, но и выиграл совсем немного. Однако, когда кто-то из приятелей пошутил насчет его переменчивой фортуны, подбивая его вернуться к «фараону», он весело ответил, что только тупица мог бы не заметить признаков близкой удачи.

– Я не оставил на столе ни гроша! – сказал он.

– А в кошельке у тебя сорок гиней, – ободряюще подхватил мистер Фэнкот. – По-моему, все ясно, Дай, – продолжай играть в кости!

– Да, пожалуй, – согласился Дайзарт. – Черт возьми, надо попытать счастья в том новом игорном доме, о котором говорил Джек! Помню, отец когда-то сказал мне, что, ему часто везло от перемены места.

Несмотря на пресловутое невезение лорда Певенси, как игрока, все, за исключением мистера Хедерсетта, пришли к выводу, что виконт должен последовать его совету; лишь один не совсем трезвый джентльмен пробормотал, что если кто не отваживается плутовать, тот не должен играть в притоне. Но когда он окончательно запутался, пытаясь проиллюстрировать свою мысль печальной историей одного простофили, который после небольшого выигрыша в клубе проигрался в притоне в пух и прах, все перестали обращать на него внимание.

Утренние лучи уже слабо освещали улицу, когда вся компания высыпала из клуба. Мистер Хедерсетт, зная, что едва ли ему в ближайшие дни представится случай поговорить с Дайзартом, к немалому удивлению последнего, предложил ему вместе пойти домой.

– Вам на Дьюк-стрит, верно? – сказал он. – Давайте зайдем ко мне и пропустим по стаканчику. Нам по пути, а ночь еще не кончилась.

Дайзарт взглянул на него, подозревая, что тот не вполне трезв. Хотя по мистеру Хедерсетту этого и не было заметно, но Дайзарт, зная о его неодобрительном к себе отношении, не мог найти никакого другого объяснения столь неожиданному дружелюбию. Не успел он ответить, как мистер Фэнкот, который жил на Сент-Джеймс-сквер и послал лакея за кебом, великодушно предложил развезти их по домам.

– Весьма вам признателен, – ответил мистер Хедерсетт с едва заметным раздражением. – Думаю, я все же пройдусь пешком. В клубе такая духота, и я хочу глотнуть свежего воздуха! – Он встретил настороженный, оценивающий взгляд виконта и добавил: – Мне нужно с вами поговорить!

– Правда? – заинтригованно спросил Дайзарт. – Тогда я пойду с вами!

Они вместе вышли из клуба, но почти сразу же к ним присоединился некий общительный джентльмен, который догнал их и весело сообщил, что, поскольку он живет на Кингс-стрит, ему с ними по пути. Его общество было принято Дайзартом с радостью, а мистером Хедерсеттом, который понимал, что избавиться от него будет трудно, – с покорностью. Нелегко будет и найти предлог не пригласить его к себе вместе с Дайзартом, но он пойдет на это, несмотря на нежелание прослыть негостеприимным.

Ему удалось проделать этот маневр за счет терпеливого стояния на углу Райдер-стрит и Сент-Джеймс-сквер, ожидая окончания двадцатиминутного спора между Дайзартом и мистером Уиттерингом, который они начали еще до того, как перешли на южную сторону Пиккадилли. Спор велся весьма оживленно, и это позволило мистеру Хедерсетту, время от времени вносившему в него и свою лепту, взглянуть на Дайзарта совсем другими глазами. О победе Бонапарта при Лютцене над генералом Витгенштейном, командующим объединенными войсками России и Пруссии, узнали в Лондоне совсем недавно и до сих пор много говорили. Сокрушенно качая головой, мистер Уиттеринг высказывал мнение, что против Бони [6] не попрешь. Поскольку такой пессимизм разделяли многие, и в последние годы подобное мнение можно было услышать в любой гостиной, мистер Хедерсетт не счел его достойным ответа. Другое дело – виконт. Он был готов признать, что никто из иностранных генералов не имел ни малейшего шанса разгромить Бони, но советовал мистеру Уиттерингу подождать и увидеть, как Веллингтон мгновенно разобьет его в пух и прах. Мистер Уиттеринг пренебрежительно ответил, что одна-две победы в Испании не в счет; виконт тут же предложил побиться об заклад, что английская армия, до конца года перейдет Пиренеи; спор становился все более жарким. Мистер Уиттеринг, который не был сторонником Уэлсли, имел неосторожность заметить, что победы Веллингтона сильно преувеличены; и уже через минуту он был не только безжалостно втянут в экскурс по всем кампаниям прошлого года, но и вынужден прослушать лекцию по стратегии. К удивлению мистера Хедерсетта, виконт, которого он всегда считал абсолютно пустоголовым, не только страстно интересовался данным предметом, но и явно тщательно изучил его. Сдавая свои позиции, мистер Уиттеринг признал, что Веллингтон – прекрасный генерал в смысле обороны, но только слишком осторожен и потому не так силен в наступлении.

– Не силен в наступлении? – возмутился Дайзарт. – И это вы говорите после Саламанки?

– Я ничего не знаю про Саламанку, – неосторожно заметил мистер Уиттеринг. – Я только говорю…

Но виконт перебил его. Мистер Хедерсетт, стоявший в терпеливой тоске, пока вокруг него маршировали армии, а виконт концом своей трости чертил на мостовой невидимые линии фронтов, подумал, что уж теперь-то мистер Уиттеринг (если он правдив) не сможет сказать, что ничего не знает про Саламанку. Когда Дайзарт, перейдя от общего к частностям, заговорил об атаке Ле Маршана, в его голосе звучал такой подъем, что мистер Хедерсетт, не удержавшись, заметил, что он так хорошо все это знает, будто был там сам.

– Клянусь, мне бы этого хотелось! – порывисто вскричал Дайзарт.

– Что ж, – сказал мистер Уиттеринг, собираясь уходить, – тебе надо поступить в армию, Дай! Я не удивлюсь, если ты станешь генералом. Пойди и скажи старому Крючконосу, чего ты от него хочешь! Кто знает, вдруг это заставит его сняться с квартир еще до конца лета!

Выпустив эту парфянскую стрелу, он двинулся вниз по улице, а виконт принялся объяснять мистеру Хедерсетту, что отсутствие вестей из штаба Веллингтона наверняка является прелюдией к какому-нибудь блестящему выступлению, возможно даже в неожиданном направлении.

– Все думают, что он собирается снова двинуться на Мадрид, но попомните мои слова: он пойдет на север! На сей раз он скрывает свои планы, но я разговаривал с одним кузеном. Знаете моего кузена Лайонела? – Мистер Хедерсетт сообщил, что не имел такого удовольствия. – Он служил на одном из наших фрегатов, – продолжал виконт. – Месяц назад заболел, и его отправили домой. Ясно как день, что всем этим парням велели держать рот на замке, но кое-что он мне сболтнул: мы начали возить боеприпасы на северные берега. Вы скажете, что это для того партизана, Лонги, но я так не думаю. Если бы это было так, то зачем темнить?

Мистер Хедерсетт никак не отреагировал на это предположение; вместо этого, с любопытством рассматривая профиль своего рослого собеседника, он спросил:

– Почему же вы не записываетесь в армию?

– Понятия не имею! – ответил Дайзарт, принимая свой обычный беззаботный тон. – Вообще-то я думал, что хотел бы этого, но на самом деле, наверное, нет. Так или иначе, отец и слышать об этом не хочет.