Тень разрастается (СИ) - Крейн Антонина. Страница 55

Я же галопом скакала вверх и вниз по двухэтажному коттеджу. Говорят, женский пол многозадачен — и мне предстояло доказать это на собственном примере. Прямо сейчас.

Ибо на повестке дня стояла куча срочных дел.

Срочная кормежка оголодавшего, справедливо озлобившегося Мараха.

Срочный пинок все того же филина в сторону Кадии, где бы та не была — с запиской и просьбой о встрече.

Срочное изъятие у Полыни уже его совушки — маленького, мохнатого Плюмика — и отправка наспех сочиненного письма Дахху (тайного письма, сквозившего восклицательными знаками, словами «Теннет», «дракон», «Пустота», «что, блин, за беспредел» и — тоже — просьбой о встрече).

Наконец, срочное приведение себя в порядок.

Что-то мне подсказывало, что день будет долгим, суматошным и, может, слегка непредсказуемым. Поэтому я распихала по карманам летяги едва ли не все содержимое дома: начиная расческой и заканчивая миниатюрным словарем тролльего языка (в Шэрхенмисте, как бы, я тоже не планировала оказываться, если вы помните. Так что береженого мозг бережет).

В общем, на кухню к Полыни я спустилась, как тяжело груженый караванный верблюд, чей хозяин слишком серьезно воспринимает короткие пустынные переходы… Роль двух горбов играли висящая на спине цветочная шляпа из запасов Кадии (я так с ней свыклась за дни «вне закона», что теперь носила добровольно) и ведомственный рюкзак. В рюкзаке весело позвякивали, ударяясь о старую добрую тринапскую биту, лекарства от всех болезней. Развороченная, до безобразия пустая аптечка гневно кривилась мне вслед.

— О? — удивился Полынь, когда я, погребенная под всем этим обмундированием, тяжело плюхнулась на кухонный стул. — Ты что, решила попутешествовать?

На столешнице перед Ловчим царил грушевый пирог.

Пирог этот, родом из «Стрекозиной кузины», никак не ожидал, что его мирное рождение в модном столичном кафе обернется поездкой через весь город в цепких пальцах Полыни. А потом — швырянием в нерасторопных девиц, проспавших все и вся.

Пирог смялся, осел и заметно грустил. То, что непривычный к кухне куратор попробовал его разрезать, окончательно добило выпечку… Восемь кривых, продавленных кусков, пахнущих мятыми грушами, глядели на меня со стола с немым укором. Изобретательный кондитер поместил на многочисленные завитушки пирога два сиротливых грушевых черенка — эдакие черные запятые, напоминающие глаза. Глаза взирали на меня с невиданной доселе скорбью…

Я содрогнулась и решила ограничиться липовым сбором на завтрак.

— Нет, никаких путешествий. Просто становлюсь умнее, — пробормотала я, с опаской косясь на пирог. Вот бы шолоховскому драматическому театру актеров с такой живой мимикой!

— Умнее? Скорее, становишься перестраховщицей, — Полынь подозрительно сощурился на мой дребезжащий рюкзак.

Согласившись, что в словах Ловчего есть смысл, я сбросила с плеч тяжкую ношу и приготовилась внимать:

— Итак. Что там с тобой происходит? Почему не было санации? И что это за приём, ради которого ты вчера пошел по магазинам под ручку с Кад?

Полынь горделиво улыбнулся:

— Верно мыслишь, все связано. Собственно, этот прием и отменил санацию. Вчера вечером… — он выдержал паузу, — Я был на аудиенции у Ее Величества Аутурни. И мы с ней чудесно поладили. Теперь я — ее личный Ходящий. На четверть ставки.

Я подавилась липовым сбором. Еще немного осевший пирог, казалось, подмигнул вникуда, потешаясь.

— Это как? — поразилась я. Полынь сиял, как медный грош:

— Ее Величество всегда присутствует на законодательных совещаниях короля и Совета. Была она в тронном зале и в тот день, когда мы вытащили принца Лиссая из некрополя. Ты этого не помнишь, потому что загибалась от проклятья. Но я запомнил. Как и то, что Ее Величеству Аутурни очень не понравилась слишком вялая реакция Сайнора на то, что мы, бравые Ловчие, так героически вернули сыночку домой. Когда, казалось, уже нет надежды на спасенье. Ее Величество расстроило, что Сайнор выпихнул нас из зала, будто шавок, а Лиссая без лишних разговоров отправил в Лазарет, где принц сидит до сих, один-одинешенек, отрезанный от мира, семьи и друзей. «Восстанавливается». Ее Величество, — Полыни явно доставляло удовольствие снова и снова произносить это словосочетание на некий «придворный» манер — почти нараспев и жуть как подхалимски. — …Ее Величество сочла, что с нами обошлись несправедливо. Несоразмерно сотворенному добру. Поэтому, узнав о том, что меня вдобавок собираются лишить моих запредельных способностей, она потянула одело на себя. Решила, что, раз у муженька есть целых шесть Ходящих на побегушках, то и ей не помешает иметь одного. Эдакого тайного помощника для особых поручений, — и Полынь зажмурился, заулыбался, да так широко, что рот чуть не выполз за уши.

А потом куратор безжалостно оттяпал одну восьмую нашего грешного пирога, проглотил ее одним махом и, ничтоже сумняшеся, выплюнул смущавший меня черенок в ладонь.

Ну, всё, пирог. Больше ты не будешь мне подмигивать.

— Поздравляю! — озадаченно протянула я и подперла подбородок кулаками: — А Сайнор не против?

— А Сайнор не факт, что в курсе… — Ловчий пожевал губами. — Аутурни назначила мне аудиенцию в своей летней резиденции, на юге Шолоха. Короля и его свиты не было. Обсуждали условия моего контракта мы тет-а-тет, без чужаков. В конце, среди прочих, была просьба не светиться почем зря во Дворце и передавать все послания, отчеты и так далее исключительно через Душицу. Так что, боюсь, Сайнор тут слегка не при делах. Вероятно, Аутурни просто тихонько договорилась с мастером санатором и другими участниками несостоявшейся экзекуции, чтобы все было шито-крыто.

— Погоди, ты сказал, через Душицу? Твою сестру?

— Ну да. Кто, думаешь, навел Ее Величество на светлую мысль о ручном Ходящем? Душица уже несколько лет занимает позицию старшей фрейлины. С тех самых пор, как тетушка Монета устроила этот балаган… пардон, пансионат в нашем поместье. «Одаренным» сочли, среди прочих, внучатого племянника королевы (в девичестве она была из Дома Парящих). Редкий тугодум, он внезапно — благодаря тетушке — открыл в себе шикарного мага-технаря. Парень лепит такие имаграфы — залюбуешься! Королева была так рада, что племянник нашел свое место в жизни, что в обмен взяла Душицу под крылышко. Ты видела мою сестрицу, — Полынь хмыкнул, — такая, получив теплое местечко, его уже не упустит.

Я подула на горячий липовый сбор, тихонько отхлебнула и подивилась:

— Мне не показалось, что у вас с Душицей такие уж хорошие отношения… Чтобы она за тебя замолвила слово.

Полынь пожал плечами:

— Отношения и впрямь прохладные. Помогать мне при заключении в тюрьму она, как видишь, не стала. Но теперь, когда я «чистенький», несколько раз упомянула при королеве, какой у нее брат умница-разумница, и как его особые навыки подходят для…мм…улаживания некоторых аспектов королевской жизни. Это я предложил, конечно. А Душице только на руку: чем больше у меня работы, тем меньше я околачиваюсь в поместье. Чем меньше я околачиваюсь в поместье, тем реже бешу ее напоминаем о том, что все материальные блага в ее жизни появились оттого, что родители ребенком продали меня теневикам. Вот такие семейные истории! — и Полынь с энтузиазмом хлопнул ладонями по столу. Да так, что деревянный бедолага чуть не развалился.

Потом куратор подскочил, азартно потер руки и стремительно стал убирать со стола: вырвал у меня из-под носа так и не дождавшийся пробы пирог, выдернул чашку с недопитым чаем, метнулся с пачкой салфеток к серванту и обратно. Было видно, что Ловчего разрывает от ликования. Скакать до потолка и орать «ура-ура-ура, как все здорово!» ему не позволял Суровый Мужской Характер, но лихорадочные (и, будем честны — бессмысленные) кухонные телодвижения говорили сами за себя.

— А ты сможешь совмещать это с работой в Иноземном Ведомстве? — насупилась я, уже готовая расстроиться и храбро все скрывать.

— Да. Смогу. Официально, только в Ведомстве я и буду работать. Учти это и держи рот на замке, ладно? — Полынь посерьезнел.