Тени за холмами (СИ) - Крейн Антонина. Страница 36

Мы помолчали. Опираясь затылком на плечи Мелисандра, я щурилась на кварцевые камни, стенами растущие по бокам расселины. Под нами журчал водопад, и отзвук льющейся воды поднимался наверх, как по лестнице, отражаясь от камня то справа, то слева, слабея, но не сдаваясь, пока, из последних сил, не вырывался где-то наверху в густом осиннике Леса — а там уже можно раствориться в предрассветной тиши, убедившись: жизнь есть.

Вон летит филин с глазами желтыми, как сентябрьская луна. Вон сама луна, щербатая, ухмыляется на пятнистом от звезд небосклоне. Вон заблудившаяся ташени плутает меж черных столбов деревьев, и поёт беззаботно — что ей, бессмертной, никогда не жившей оттого, что трель её будит хищников по всему Лесу?.. И полночные розы сорта Загадка раскрываются в перелесках раскладами карт, и феи выходят из-под холма, и над Шолохом царит сон — уснуло всё, уснули все, — и снова над болотом поднимается туман…

— Мелисандр? — тихо спросила я.

— Да, малышка.

— А ты правда готов помочь и мне тоже?

— А ты правда поедешь в Мудру?

— Да зачем тебе туда, небо голубое? Откуда вообще появилась эта мысль?

Мелисандр вздохнул и повернулся ко мне боком — очень опасная затея на авенином затылке в сорок дюймов диаметром, но…

Саусбериец ладонью подпёр небритую щеку и, скрестив ноги, локтём уткнувшись в колено, посмотрел на меня искоса. «Я Великий Гуру, А Ты Уже Знаешь Ответ» — вот как называется этот взгляд. Мелисандр хмыкнул, ибо я молчала.

— Детка, — вздохнул он. — Сегодня мы имели честь узнать, что Кадия — госпожа совершенство, как мне всегда казалось, — недовольна своей жизнью и поведением настолько, что из неё это вырвалось пьяным бунтом. Скажи пожалуйста, по шкале в десять баллов, насколько могу быть разочарован судьбой я?

Я прикусила губу, припоминая детали мелисандровой биографии: смерть любимого брата, обвинение в двойном убийстве, побег, роль марионетки и, теперь, жизнь незаконного мигранта…

Ну да. Звучит не так весело, как рассчитываешь, глядя на охмурительного Мела.

— Тошно мне, Тинави, — патологоанатом пожевал губами и уставился на собственные руки. — Госпожа Ши Бланкет-Кес — отличная бабулька. И подвал её мне нравится. Но попа хочет приключений. Желательно, в этот раз чуть более законных — ну просто должен же хоть кто-то симпатичный разбавить ваши сирые ряды послушных граждан… — хмыкнул он в ответ на мои взлетевшие брови. — Поэтому Мудра. Туризм на грани смерти. Возможность обогатиться и не попасть в тюрьму. Ловушки, история, трупы, — все как я люблю. Поехали?

— Тебе только зазывалой работать, Мел… — улыбнулась я. — Так что же, это теперь твоя мечта?

— Что значит «теперь»? Какая «мечта»? В отличие от вас, заучек, я не перецениваю важность этого слова… «Мечта» — это всё жутко усложняющий концепт. Я же просто живу, Тинави. И стараюсь делать то, от чего мне весело. В конце концов, все хотят только этого.

«Мы все хотим делать то, от чего нам весело», — прикинула я мысленно свою бумажку.

Не. Этот вариант слишком поверхностный.

Тоже отметаем.

— Мудра так Мудра, Мелисандр, — решилась я. — Лето в песках, пески в штанах — чем не красотень. Но сейчас мне нужны твои услуги как частного детектива. Да-да. Надо поработать вам с бабушкой Ши. Ты когда-нибудь слышал о Терновом замке?…

Мы вернулись в Мшистый квартал часов в пять утра.

Кадия всё еще спала, и её дыхание казалось чуть более спокойным, чем раньше. Я отправила Мелисандра в душ, выдав ему самый огромный халат из своей коллекции и честно попробовала одновременно оставаться бодрствующей, готовить нам завтрак и читать информацию про господина Ноа де Винтервиллля…

В общем и целом я знала, что ожидать: зловещий архиепископ, страшный интриган и мерзкий сынишка, короче, стандартная «шишка» — много нелестных характеристик, которые вряд ли сыграют большую роль за те сутки, что мы проведем вместе, в конце концов, мне надо просто стоять столбом и улыбаться, выяснить, может, по ходу дела, почему у такой прекрасной Пионии такое странное дитя… и может он и не странный…. может — никто не странный, и мы просто изгаляемся всеми силами, пытаясь привлечь внимание, ну хоть чье-нибудь, к нашему страшному одиночеству, ведь все мы…

— Эй, полехххче! Никто не просит яичницу на костре!

Я резко села, выпрямившись от стола. Верхний листочек из папки про архиепископа наклеился мне на лоб.

— В Мудре готовить буду я, — буркнул свеженький, ромашковым мылом пахнущий Мелисандр, локализуя кухонный пожар. — Доброе утро.

— Доброе утро, Мел.

ГЛАВА 12. Ну же, Ноа!

Небесная радость идет

От дома к дому, по крышам.

В каждой капле и в каждом взгляде.

Проповедь "Осознание"

Архиепископа Саусберийского

Королевская часовня шолоховской Академии готовилась встречать вельможного гостя. Так исторически сложилось, что именно здесь принимали чужеземных клириков — в маленькой капелле, спрятавшейся между Двориком Наук и Обеденным Залом университетского городка.

Королевская часовня была похожа на бутон тюльпана. Выполненная из нежнейшего розового кварца, она накапливала свет и тепло, каждой жилкой, каждым всполохом дымчатой крошки приветствуя день. К вечеру камень теплел и, когда ты касался его рукой, он шёлково нагревал ладонь — ну же, ну же, человече, посмотри, как светел мир…

В часовне не было дверей в классическом смысле этого слова. Ты подходил к зданию вплотную и замечал проход между двумя слоями «лепестков». Ты заходил в него, шел по по кругу, ошалелый от мгновенно наполняющей тебя каменной тишины, потом сворачивал в новый проход уже между другими «лепестками» и так, круг за кругом по нисходящей спирали — всего девять поворотов, — ты готовил свою душу к встрече с прекрасным, слой за слоем снимая с себя мирскую суету…

Моё утро началось с проверки часовни.

Внутри кипела жизнь. Служки под присмотром Эрвина Боу начищали эмблемы знатных Домов, которые были вырезаны в спинках костяных кресел, стоявших двумя параллельными рядами в центре зала. С востока этот «коридор» оканчивался алтарем: мраморный столик-аналой, бассейн в виде жемчужной раковины, буйство лавандовых свечей и большой кристальный барельеф с лицами богов. С запада был трон Дома Ищущих и несколько стульев подле него — для приближенных к монархам. Сзади — площадка для хора и других гостей.

Напротив алтаря, в высоте, зефиркой висел музыкальный балкон, на котором размещались орган и клавесин. Сегодня там пусто — петь будут а капелла. Винтовая лесенка — тоже из розового кварца (начинаю думать, что искусственного — едва ли мы выделяем столько денег на церковь) была перекрыта деликатной бархатной лентой: вежливое "не пущу!".

Под удлиненным тюльпановидным сводом висели герб Шолоха (знакомое вам дерево инграсиль, пустынный "каннибал") и герб Асерина (два льва, стоящих на задних лапах).

Я уже проверила готовность часовни по списку, выданному мне Селией (мирт для архиепископа; свежие цветы для королевы; имаграфы с детектором запредельного и т. д.) и теперь просто ждала у алтаря. Я обмакнула пальцы в чашу с условно-святой водой и мазнула по ликам шести хранителей, которые в рядок смотрели на прихожан, вырубленные искусным скульптором в розовой хрустальной ширме.

Ко мне подошел Эрвин Боу, человек-успокоительное (бывают такие люди: возле них тебя будто мягким одеялом укрывают, так и хочется свернуться и замурлыкать).

— Тинави, говорят, процессия уже перешла реку Плюму. Вы можете встретить их возле университетских ворот?

Эрвин в сотый раз обвёл взглядом зал, убеждаясь в его идеальности, хотя до начала мессы было еще несколько часов.

— Не волнуйтесь, — я улыбнулась. — Все пройдет прекрасно. Обещаю.

— Никогда не давайте обещания, чье исполнение зависит не только от вас, — священник покачал головой и тоже молитвенно обмакнул руки в чашу. — Идите же. Да пребудет с вами небо.