Спорим, мы поженимся ? (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна. Страница 21

— Ну не съедят же они его!

— Щенка вообще на карантин надо! — проворчал юбиляр и кивнул стоявшей неподалёку горничной: — Алёна, отнесите малыша на передний двор, пусть кто-нибудь за ним последит.

Проводив взглядом щенка, я подошла к Гоше, спросила тихонько:

— Ну, что там?

— Странная история, — ответил он, наклонившись ко мне. — Потом расскажу. Пошли праздновать дальше.

— А твоя мама...

— У неё разболелась голова.

Ну ещё бы. Хорошо, если Айша всю посуду не разбила в доме. Я бы разбила. О Гошину голову. Тьфу ты! Почему я о Гоше-то? О голову мужа, вот.

Ухватившись за локоть босса, я сказала мстительно:

— Голова не у неё должна болеть, а у твоего папы.

— Будь спокойна, вечер нам предстоит увлекательный!

Вечер проходил в штатном режиме. Хотя не мне судить, ведь я ещё никогда не праздновала в этом семействе никаких вечеров. Однако папа Гоши оказался властным руководителем и быстро успокоил язвивших гостей. Какой-то дядька с пузом и лысиной хитренько прищурился:

— А что, Вадим, где твоя новоявленная дочурка? Ты её не пригласил на семейное торжество? Не хорошо это как-то, не по-отцовски!

— Глебушка, а ты не беспокойся понапрасну, — отрезал хозяин с ласковой улыбкой, от которой я его сразу зауважала. — Я привык любые домыслы проверять.

— Да неужели ты не помнишь э-э-э... её маму?! — вступила и Глебушкина жена — по виду похожая на постаревшую Лерочку.

— Представь себе, не помню, — хозяин поднял бокал и провозгласил: — Давайте, если не возражаете, выпьем за моих детей, которых я воспитывал почти с рождения и которых люблю независимо от обстоятельств! Георгий, Малика, за вас, родные мои!

После этого вопросы о новоявленной дочке заглохли в зародыше, и веселье продолжилось. Я же заскучала. С каким удовольствием почитала бы сейчас книгу или послушала урок о японских тональных ударениях! Утешало меня только одно: Гоша тоже маялся. Так мы и маялись вдвоём на сим празднике жизни, пока некоторые гости не начали отпадать, вежливо прощаясь и уходя нетвёрдой походкой. Гошин отец провожал каждого до калитки и возвращался. А когда гостей больше не осталось, он вздохнул и вытер взмокший лоб:

— Ну, дети мои, теперь можно и отдохнуть!

— Папа, ты будешь подарки открывать? — Малика, помогавшая горничной собирать тарелки и бокалы, озабоченно сдвинула брови. Я спросила тихо:

— Тебе помочь?

Да не надо, Ян, отдыхай!

Не надо так не надо. Я принялась складывать тарелки друг в дружку, приняв вид отдыхающей. Вадим Петрович хмыкнул:

— Буду, но позже. Пойду проведаю маму.

Гоша допил свой сок и тоже встал:

— И я зайду к маме.

Я проводила его беспомощным взглядом и пожалела, что не могу броситься за боссом, умоляя не оставлять меня одну. Но придётся быть взрослой девочкой и мужественно выдержать посланные мне в этой поездке испытания в виде Малики.

Горничная вконец расстроилась и отобрала у меня тарелки, сложила на поднос:

— Ну где же это видано! Идите уже занимайтесь своими делами, позвольте мне делать мою работу!

Я пожала плечами, а Малика рассмеялась:

— Знакомься, это наша незаменимая Алёна! Она у нас служит уже... Сколько, Алёна?

— Да вы ещё в школу ходили, Малика Аслановна, — проворчала женщина. — А я вашу комнату убирала каждый день, потому что раскидывали шмотки куда попало!

— Ой, Алёна! Ну, вы вспомнили! Это ж когда было?

— И произвело на меня неизгладимое впечатление! — с достоинством припечатала Алёна и понесла гору тарелок в дом. Я усмехнулась:

— Эк она тебя.

— Это любя, — уверенно ответила Малика и взяла меня под локоток: — Пошли, раз нам не дают ничего делать, покажу тебе Жорину комнату.

— А.

— Мы с мамой подумали, что вы уже взрослые и не будете разыгрывать невинных овечек, поэтому не стали готовить для тебя гостевую комнату.

— Но.

— Ваш багаж уже перенесли туда, так что можешь сразу и обустроиться.

Чёрт. А ведь и правда. Мне придётся ночевать вместе с Гошей. Играть так играть по-настоящему, так? Или соврать Малике, что мы с её братом решили хранить целомудрие до свадьбы? Впрочем, тут и врать-то необязательно, сказать чистую правду — и всё.

— Малика, — позвала я её, чтобы отвлечь от темы. — А ты не волнуешься за маму? Ну, всё-таки эта Анжелика. Мне кажется, дело шито белыми нитками!

— Милая моя Яна! — улыбнулась Малика, приглашая меня на лестницу. — Я отлично знаю своих родителей. Мама — мудрейшая женщина, ведь она с востока! Да и папа... Не могу представить, чтобы он ей изменил. Они помирятся, это только вопрос времени. Ну, а если даже у папы была интрижка двадцать лет назад, так срок давности уже вышел. В общем, если ответить на твой вопрос: нет, за маму я не волнуюсь.

Она открыла дверь угловой комнаты и лукаво подмигнула:

— Волноваться нужно за папу! Ну, прошу!

Комната оказалась светлой, чистой и на удивление пустой. Кроме двуспальной кровати и большого платяного шкафа в ней не было мебели. Даже стола. Интересно, где Гоша делал уроки, когда учился в школе? Наши две сумки и портфель с ноутбуком стояли у кровати, застеленной красивым пэчворковым покрывалом. Шторы в цветочек и старинный советский ковёр с узбекским узором дополняли картину. Обернувшись, я заметила у окна массивное кресло. Вот на нём я и буду спать. Надеюсь, Гошечка-картошечка одолжит мне одеяло.

— Пустовато тут, да? — продолжила Малика. — Мой брат — сторонник минимализма в обстановке.

— Издеваешься? Тут не минимализм, тут бедность и нищета, — фыркнула я.

— Тц-тц, если ты собираешься за Жорку замуж — это минимализм! — предупредила меня Малика. — Так, тут ванная, полотенца я сменила утром, если что понадобится, проси Алёну. Ну, или меня!

— Я лучше тебя, — ответила искренне. — Как-то не привыкла иметь дело с прислугой.

— Привыкай!

Малика улыбнулась и стала похожей на Айшу:

— Ты думаешь, что мы этакие нувориши? Но это не так. Жоре, например, папа не дал ни рубля, чтобы начать дело, только советы дал, а остальное братишка всё сам, своими силами. А мне папа отказался платить за универ, когда я баллов недобрала, сказал: год поработаешь и позанимаешься, а потом поступишь на бесплатное.

— Круто он с вами, — пробормотала я.

— Круто, но справедливо.

Если честно, я бы на своих родителей смертельно обиделась в такой ситуации. Но Гоша вот не обиделся. Хотя. Кто его знает. Вот спрошу сегодня. И спрошу, почему ему так не нравится приезжать сюда.

— Ты хочешь отдохнуть, Яна?

— Да не то чтобы. — я огляделась и ощутила острое желание увидеть Гошу — единственного уже почти родного человека изо всей этой незнакомой компании.

— Тогда пошли на террасу пить кофе. Или ты не пьёшь кофе вечером?

— Я пью всё. И в любое время.

— Тогда пошли. Сами сварим, сами выпьем, ну, и потрещим о жизни.

Боже, только не это! Нет, Малика, конечно, классная, но трещать с ней о жизни... Она будет выспрашивать обо мне, о нашей с Гошей жизни вместе. А мне придётся изворачиваться и врать.

Но пришлось идти, и сделала я это чуть ли не через силу, будто на эшафот шла. Однако меня спасли мужчины Возниковы. В гостиной уже были Вадим Петрович и Гоша. Денис сидел у камина с большим дутым бокалом и потягивал из него коньяк. А хозяин дома распаковывал подарки. Мы с Маликой вошли как раз в тот момент, когда он открывал пакет с нашим моховым деревцем. Я затаила дыхание: интересно, понравится ли? Гоша бросил на меня короткий взгляд, и я поняла: он думает о том же. Любит папу.

— Ну-ка, ну-ка, что тут у нас? — разрывая упаковку, приговаривал Вадим Петрович. — Ого! Денежное дерево, что ли? А чей это подарок?

— Мой, — ответил Гоша. — То есть. Наш.

Вадим Петрович оглянулся на меня, и я улыбнулась обезоруживающе:

— Это не денежное дерево. Это. говорят, для здоровья! А ещё оно расцветает. У вас есть разбрызгиватель?

— Это что такое?

— Для воды, папа, — Малика шагнула назад и крикнула в проём: — Алёна, где мамина пшикалка для цветов?