Враг мой, любовь моя (СИ) - "Лайа Дало". Страница 39

Словно продолжением песни безумия зазвучали клинки, закружили в вечной пляске дети воинственного Дома, и еще ярче засверкали доспехи с оскаленной мордой, омытые кровавой данью славе. Вот самый слабый или самый неудачливый из детей войны споткнулся и упал на колени в уродливом поклоне Вечной Страннице, он уже не встанет, его Путь окончился на белом песке, прерванный шальным ударом меча. Внезапно в музыку битвы вплелся новый звук, тонкий, высокий, едва различимый, словно лопнула натянутая струна, но этого намека на звук хватило, чтобы прервать сражающихся — фигуры бойцов напряженно застыли, а потом стали открываться порталы и живым было в пору позавидовать первому упавшему, он умер быстро и возможно без особых мучений, из порталов же выходило нечто совершенно кошмарное и уж точно не обещающее легкой кончины.

Не знаю, что привлекло этих тварей, возможно мое присутствие, даже скорее всего, но Мейн на этот раз ошиблись. Звери, что лезли из открытых порталов были не с Кругов Хаоса, а прямиком из Ада, точнее из одной занимательной области Восьмого Круга — из Сумеречного Болота. Преступная небрежность, досадная случайность или умышленное нарушение правил Арены? Много тысячелетий назад Сумеречное Болото было объявлено одной из немногих зон, куда открывать порталы было запрещено, ввиду полной неадекватности его обитателей. Если обычные Саа’Хаос рвались в бой с радостью, ибо не боялись смерти, которая для них никогда не будет истинной, то твари Сумеречного Болота не были Зверьми в полном смысле этого понятия, не «осколки единого разума», скорее кошмары, рожденные сном Отца, и в битву их гнала не удалая жажда боя, а неистовое стремление к уничтожению всего живого.

Полуматериальные клочки иллюзорных созданий, собранные воедино без всякого намека на эстетичность или целесообразность. Три пасти на хвосте, по паре глаз на кистях неимоверно уродливых лап, перепонки, слезящиеся белесой мутью, лишние конечности, произвольным образом произраставшие по всему телу, чешуя, переходящая в мех, пораженный лишаем и островками гниющей кожи, несоответствие размеров, формы, все это лишь немногие и наименее отвратительные черты «милых зверушек». Представленное уродство венчалось удушающим смрадом разлагающейся плоти медленно плывущем по Арене и… полным отсутствием мозга его носителей. Твари были парадоксально тупы и только это позволило ограничить их среду обитания одним Сумеречным Болотом, но свою неспособность к стратегическому построению боя они с лихвой компенсировали всепоглощающей яростью и жестокостью.

— Ирэ, сделай что-нибудь! — в порыве чувств я было вскочила с кресла, но твердая рука Дзайн удержала от опрометчивого шага.

— Если Кхай выживет в этой мясорубке, то я, пожалуй, закрою глаза на его непонятное происхождение и признаю истинным сыном Дома Дзайн…

Силой усадив меня обратно, Ирэ встал и его громоподобный голос разнесся над Ареной:

— Хаос сегодня благосклонен к нам, у нас есть шанс увидеть всю мощь наших страхов и победить! Оглянитесь, разве не такие твари терзали вас жаркими, душными ночами, в пьяном или наркотическом бреду? Они все порождения нашего разума, но настала пора показать и доказать, что Дзайн сильнее ужасов, прячущихся в темных закоулках Сумеречного Болота! Мы сила, мы отвага, мы щит и меч Первозданного! Да начнется бой и пусть победит сильнейший!

Твари будто ждали этой речи, до сих пор лишь угрожающе покачиваясь на непропорциональных лапах, они словно встряхнули с себя оцепенение и под какофонию собственного рева устремились в гущу таких хрупких Дзайн…

Почему всякое уродство столь притягательно? Мне так хотелось отвернуться, спрятать взор и спрятаться от ужасов, творящихся на Арене, ускользнуть от вони и чавкающих звуков, от алых ошметков и осклизлых рек, от той мерзкой длани, что собирала жатву на уже далеко не таком белом песке. Я знала, что будут беспросветные ночи, когда Тьма придет не в облике Всеблагой Матери, а в маске ночных кошмаров, пугая меня картинами, увиденными сегодня, и я буду стонать и просыпаться в холодном поту, но все же, все же, я не могла отвести взгляд. Может быть, потому что, в чем-то твари были совершенны? Как совершенны оползень, землетрясение, цунами, ураган? Доведенное до Абсолюта уродство прекрасно? Нет. Ничего общего. Оно остается омерзительным, просто разум не может поверить, что такое действительно существует в чистом и милом мирке, рисуемом надеждой и наивностью, и недоуменно, раз за разом возвращается к кровавому полотну, чтобы убедиться, что ничего не изменилось, не привиделось.

— Ирэ, почему ты не вмешался… моорны не оставят ничего живого на Арене, а потом вырвутся в толпу.

— Защита выдержит, а не выдержит… Видишь у края Арены начинают скапливаться наши уважаемые Мейн. Сами промахнулись и сами будут исправлять.

— Промахнулись? Все порталы разом дали сбой?

— Намекаешь на злой умысел?

— Боюсь альтернативы.

Ирэ усмехнулся:

— С каких пор ты повадилась прятаться от правды?

— С тех пор как она делает меня виновной в сотне смертей. В сотне и одной…

Воин сердито насупил густые брови:

— Кхай выживет, более того, он победит, или я плохой учитель! Да и в остальных смертях не вини себя, они все выходили на Арену зная, что белый — это цвет смерти. Поверь, это хорошая смерть, лучше, чем от глупой случайности или болезни.

Или я ничего не понимаю, или…

— Ирэ, ты что, им завидуешь?

Пару секунд молчания и ледяной синевы…

— За все тысячелетия я так и не нашел достойного боя, чтобы умереть, а там на Арене именно такой, но я не могу принять в нем участие. Бездна, конечно, я им завидую!

Зло процедив последние слова, Ирэ окончательно сосредоточился на происходящем, на Арене.

А я, еще пару минут назад не в силах отвести взгляд, теперь боялась повернуться к кровавой бойне, страшась увидеть единственно важное для меня. Не хочу, не хочу, чтобы так, не бывает достойной смерти, конец — это всегда конец. Мы слишком многое оставили недосказанным, нерешенным, да, в конце концов, я не уверенна, что смогу жить без безумных изумрудов. Патетично, истерично, но, правда. Я могу его опасаться, сторониться, даже ненавидеть, но это не изменит ровным счетом ничего — все так же будут порхать бабочки, все так же сладко будут замирать сердца, а руки тянуться к черному водопаду волос. Отец, я знаю, ты всегда слышишь меня, услышь и сейчас, отведи от него карающую длань, искупи за меня мою вину… Я желала ему смерти, когда-то я сделала все, чтобы его уничтожить, но теперь для меня нет ничего важнее, чем его победа, его жизнь…

— Ваэль. Хватит малодушничать, он сражается для и за тебя, ты могла бы уважить его хоть тем, что будешь смотреть!

И я посмотрела. Взгляд, в лихорадочных метаниях, не улавливал всей картинки в целом, только детали, но и их хватило бы на тысячу бредовых полотен. Моорны и хаоситы продолжали сражаться на уже буром песке, втаптывая еще глубже ошметки менее удачливых бойцов, попирая ногами чужую смерть и отчаянно цепляясь за собственную жизнь. Как в этом месиве хвостов, лап, когтей, доспехов и мечей увидеть всего одну морду муйан’кашат? И все же взгляд отыскал фигуру Кхая. Он стоял в самом центре боя подобно незыблемой скале и волны тварей разбивались об него, рассекаемые жуткой мельницей глефы. Еще пару Воинов прибились к нему, словно в поисках защиты, но не могли устоять и один за одним падали под ударами моорнов. А те все шли и шли из развернутых пастей порталов, но, наконец, туманные контуры стали меркнуть и врата в Сумеречное Болото закрылись. Строго по часам. Оставалась самая малость — добить тварей, что успели пройти за эти долгие минуты боя.

Из хаоситов на Арене осталось всего трое, Кхай, некто огромный в вороненых доспехах и таким же темным фламбергом, и гибкий войн среднего телосложения в легкой кольчуге и с парными мечами. Трое встали в круг спина к спине, плевать, что на Арене нет альянсов и команд, сейчас главное выжить, кто сильнее можно выяснить и потом. И мясорубка закрутилась по новому кругу. Плескалась кровь в глазах уродливых тварей и на клинках воинов, плоть, даже покрытая чешуей, оказалась слабее честной стали. Но темный фламберг крутился все медленней, все тяжелее Черному давались разящие удары и одна из более мелких тварей смогла поднырнуть под меч и ударить всем весом в грудь могучего воина. Дзайн пошатнулся, устоял, но участь его была предрешена, миг промедления стоил ему жизнь — следующий моорн ухватил его ноги щупальцами и буквально вздернул в воздух, а оглушенный Дзайн катастрофически не успевал ударить мощным, но таким медленным фламбергом…