Закат Пятого Солнца (СИ) - Штаб Юрий. Страница 116

На этом переговоры завершились. Конкистадоры по-прежнему оставались в подвешенном, неопределенном состоянии. Они не могли пока двигаться вперед, ожидая окончательного примирения с Тлашкалой. Любой город мог принять их дружелюбно, но потом оказаться ловушкой, в которой прячется многотысячное войско. В том же случае, если бы испанцы сумели из нее вырваться, то тлашкаланцы с легким сердцем оправдались бы тем, что это все подстроил Шикотенкатль.

Жители окрестных селений несколько раз приходили в лагерь, приносили кое-какую еду, но этого были слишком мало. Прямо просить о поставках продовольствия Кортес не решался. Нельзя показывать свою слабость. Стоит индейцам узнать, в каком бедственном положении находится его отряд, и они тут же получат ключ к победе. Достаточно всего на несколько дней задержать подвоз провизии, и конкистадоры погибнут.

Альварадо давно исчерпал все запасы своего небогатого терпения.

— Эрнан, хватит с ними церемонии разводить. Дружбы не получается. Пришло время начать полноценную войну. Сожжем пару городов, перебьем несколько сотен дикарей. Тогда местные жители куда быстрее образумятся, поставят на место своего воинственного касика, а сами на коленях запросят мира.

Но генерал-капитан стоял на своем, надеясь добиться куда большего дипломатией.

Жители ближайших селений ходили в лагерь уже без особого страха. Они привыкли, что здесь их никто не станет обижать. Индейцы приносили с собой фрукты, лепешки, иногда курей и индеек. С радостью меняли все это на бусы, бубенцы и колокольчики. С бесконечным удивлением смотрели на лошадей, пушки и стальные мечи. Но окончательного союза с Тлашкалой так никто и не предлагал.

В итоге пришло посольство от самого Шикотенкатля. Его организовали куда лучше. Около пятидесяти индейцев принесли с собой провизию, жаровни с благовониями, которыми тут же принялись окуривать испанцев, яркие красочные перья в подарок. Это не было ни предложение мира, ни объявление войны. Они лишь сказали, что их великий повелитель приносит эти подарки чужеземцам, чтобы они не страдали от голода и невнимания. Больше всего походило просто на насмешку. Носильщики пробыли в лагере очень долго. Они бродили по территории, заглядывали повсюду, кланялись и улыбались при встрече с испанцами.

Фернан напустил на себя ленивый и беззаботный вид, но, тем не менее, внимательно следил за их перемещениями. Индейцы сначала казались ему похожими, как две капли воды, но постепенно он понял, что это не одни и те же люди. Похоже, что они постепенно сменяются — одни уходят, на их место приходят другие. И эти индейцы меньше всего интересовались бусами, зато, гуляя, тщательно осматривали окрестности. Они все замечали: где находятся пушки и лошади, в каких домах живут солдаты, с какой стороны лучше всего подобраться в лагерь и где стоят испанские часовые.

Гонсалес тут же поспешил к Кортесу. Тот внимательно выслушал догадку.

— Примерно те же самое говорит и Марина, — сказал он. — Похоже, что Шикотенкатль прислал к нам своих шпионов. Педро, бери полсотни человек и задержи всех этих дикарей. Ни один не должен уйти! Действуй.

Как только Альварадо ринулся выполнять приказ, к Кортесу подбежал еще один солдат и доложил, что носильщики индейцев ведут себя подозрительно.

— Знаю уже. Видимо, не зря мы ожидали от тлашкаланцев какого-нибудь подвоха. Присоединяйся к Педро, арестуйте всех людей из посольства Шикотенкатля.

В скором времени все носильщики попали в плен. Их связали и по отдельности приводили к Кортесу. Допрос генерал-капитан вел лично. Надо отдать индейцам должное — никто из них не впал в панику и ни в чем не признался. Шпионы оказались хорошо подготовлены и знали, на что шли. Все они утверждали, что никакого злого умысла в их поступках не было.

— Мы всего лишь принесли вам еду и подарки, — упорствовал один. — Наш вождь, благородный Шикотенкатль, хотел примириться с вами. Но что он подумает, когда узнает, что вы пленили его посланников и угрожаете им расправой? О какой дружбе после этого может идти речь?!

— Этому наглому касику давно уже следовало прийти для примирения в наш лагерь лично, а не присылать своих слуг, — высказал общее мнение Педро де Альварадо.

Кортес устал. Каждый разговор длился долго, допросить нужно было многих. Диалог шел через Марину, которая неизменно утверждала, что тлашкаланцы врут. Альварадо сидел как на иголках, несколько раз предлагая прижечь одного из дикарей каленым железом для освежения памяти. Индейцы упорствовали и признаваться ни в чем не желали.

Наконец, Кортесу удалось поймать одного из них на лжи. Дальше оказалось проще. Постепенно расхождений в их показаниях становилось все больше. В результате допроса истину все же удалось выявить. Шикотенкатль прислал их сюда, чтобы выведать полное расположение лагеря, что, во многом, и удалось сделать. С наступлением темноты шпионы должны поджечь стоянку с разных сторон, а сам касик уже и сейчас находился неподалеку с двадцатитысячным войском, ожидая лишь условного сигнала.

— Будет ему условный сигнал, — резюмировал разгневанный Кортес.

Он решительным взглядом окинул допрашиваемого в этот момент пленника и приказал:

— Диего, забери отсюда этого змееныша и проследи, чтобы всем шпионам отрубили правую кисть. Потом отпустите. Пускай Шикотенкатль знает, как мы поступаем с предателями.

Диего де Ордас протянул руку к индейцу. Тот, разумеется, ни слова не понял, но догадался, что ничего хорошего его ждать не может. Он отчаянно дернулся, сам не зная, где искать спасения. Ордас церемонии разводить не стал — с размаха он ударил тлашкаланца кулаком по голове, схватил за шиворот обмякшее тело и вытащил его из комнаты.

— Педро, удвой количество часовых. Проверь готовность артиллеристов. Этой ночью можно ждать еще одного нападения.

Альварадо тут же бросился исполнять распоряжение.

На площадь посреди лагеря согнали связанных индейцев. Сюда же стянулись почти все конкистадоры. Слухи разлетелись мгновенно. Испанцы уже знали, что это шпионы и диверсанты, готовящиеся их погубить. По одному человеку пленных тлашкаланцев выводили вперед и отрубали правую ладонь. Крики и стоны наполнили воздух. Лишь двое продемонстрировали во время наказания удивительную стойкость и сумели сохранить молчание. Наполовину ослепшие от боли, раздавленные страшным несчастьем, сгорбившиеся и шатающиеся люди Шикотенкатля покидали испанский лагерь.

Конкистадоры ждали нападения. Ни у кого не было сомнений, что воинственный касик теперь решится на полноценную войну. Все понимали, что нужно хоть немного выспаться, но разве уснешь, когда точно известно, что поблизости стоит двадцатитысячное войско?

С наступлением утра Фернан хмуро готовился к предстоящему сражению. Сил уже не осталось. Даже если и удастся в очередной раз разгромить войско Тлашкалы, то это будет последняя победа. О продолжении похода нечего и мечтать. На то, что получится вернуться назад, к Веракрусу, тоже не следовало надеяться. Путь слишком долог, воспоминания о заснеженном горном перевале приводили Гонсалеса в глухое и беспросветное отчаяние. Не говоря уж о том, что верные Монтесуме города не преминут напасть на ослабевшее войско конкистадоров. Не лучше ли погибнуть в бою, чем попасть на жертвенный алтарь?

Фернан из последних сил проверил свои доспехи, водрузил на голову шлем и стал ждать сигнала к атаке. Лишь гордость и желание не ударить в грязь лицом перед памятью героических предков все еще поддерживали его. Да еще безысходность. Отступать все равно было некуда. Статуэтка бога-плута висела в кошельке на поясе. Мысли Гонсалеса время от времени возвращались к ней.

«Выбросить? Ну уж нет! Получится, что я, как будто, избегаю этого демона. А я ведь стремился сюда для того, чтобы повергнуть каждого идола. Пускай эта тварь продолжает скалиться! Зря она думает, что уже одержала победу!»

Вскоре в лагерь прискакал один из всадников и сообщил, что в их сторону движется большой отряд индейцев, но воинов среди них нет. Не прошло и часа, как к испанцам прибыло посольство из Тлашкалы. Расправа над шпионами произвела на местных жителей неизгладимое впечатление. Больше они не решались испытывать терпение конкистадоров. Кортес принял делегацию холодно, попеняв за то, что индейцы так долго упорствовали и пытались его одолеть. Испанцы с трудом верили своей удаче — еще день-другой и они уже не смогли бы сражаться. Тлашкала склонилась к миру в самый критический момент.