Шёлковая тишина (ЛП) - о'. Страница 23

Антон вздрагивает и отводит глаза в сторону. По его лицу я понимаю, что моя стрела попала точно в цель, и я жду его реакции. Он потирает рукой переносицу и как-то глухо отвечает:

— Просто пока я не могу найти себя. Не знаю, куда податься. Там, где я хочу быть, я больше не нужен. А отвечать сыну, что я ничем не занимаюсь, — плохой вариант.

На секунду мне становится его жаль. По-настоящему жаль, потому что не иметь возможности заниматься любимым делом действительно больно. Оказаться в подвешенном состоянии — тоже больно. Перестать быть нужным там, куда хочется попасть, — ещё больнее. И жить, со всех сторон окружённым болью, — невероятно тяжело.

Не задумываясь, я наклоняюсь вперёд и кладу ладонь на его колено в знак поддержки. Антон смотрит на мою руку, а потом аккуратно поднимает ее и подносит к своим губам. Его поцелуй, мягко запечатлённый на тыльной стороне ладони, обжигает меня так сильно, будто я этой самой рукой вытащила раскалённый камень из костра. Я резко вырываю руку и вскакиваю на ноги, чувствуя смятение на душе и хаос в мыслях. Почему у этого крепкого мужчины такие мягкие губы? Почему одно невинное прикосновение сбивает сердце с ритма? Почему эти голубые глаза смотрят на меня так напряжённо, так давяще?

Я разворачиваюсь на пятках и стремительно распахиваю дверь кабинета.

— Тебе пора.

Антон медленно поднимается на ноги, делает шаг ко мне и останавливается передо мной. Не вплотную, но и не так далеко, как следовало бы. Я втягиваю носом аромат свежести его одежды, и это мигом отрезвляет меня. У этого мужчины уже есть та, что стирает его вещи. Я ему ни к чему. И он мне ни к чему. Моя реакция — это лишь память тела.

— Обещай подумать, — тихо произносит он, не касаясь меня, но задевая своим дыханием.

— Нет. Уходи, — решительно качаю головой я.

Антон хмурится, недовольно поджимает губы, но всё-таки поворачивается и выходит в коридор. Больше он ничего не говорит, напоследок лишь окидывая меня своим серьезным взглядом.

«Не отступится», — мелькает в моих мыслях, и я закрываю за ним дверь.

Глава 19

— Тимош, не крутись, кушай спокойно. Мы и так опаздываем в садик, — я кладу руку на плечо сына и пытаюсь его утихомирить.

Сегодня необычное утро, потому что няня заболела, и это означает, что я сама должна собрать и отвести ребёнка в сад. Я раздосадована тем, что пришлось отложить очередную главу про Веронику, тем, что долго не могла разбудить Тима, тем, что молочная каша убежала из кастрюли, пока я резала сыр. Всё шло из рук вон плохо этим утром, и мое внешнее спокойствие стоило мне огромных сил.

Тимур, наконец, принимается за кашу, а я скорее пью свой капучино — пока не остыл и пока что-нибудь снова не попыталось вывести меня из себя.

Рядом за столом сидит Кира, она ест клубничный йогурт и не отрывает глаз от экрана телефона. Она в наушниках и не слышит, как Тим просит ее дать ему хлеб. Я привстаю, дотягиваюсь до корзинки с хлебом, пододвигаю ее к Тимуру и, уже усаживаясь на место, задеваю локтем чашку с кофе. Коричневый напиток выливается прямо на мои бежевые штаны, и мне требуется секунд пять, чтобы не взорваться, не психануть, не сорваться при сыне. Я молча смотрю на расплывающееся пятно и убеждаю сама себя:

— Хорошо, что я уже успела выпить большую часть. Хорошо, что кофе был не горячий.

— Штаны грязные, да, мам? — подбрасывает дров Тим, с интересом высматривая через стол кофейное пятно.

— Хорошо, что у меня есть другие штаны, — со вздохом отвечаю я и иду переодеваться.

Когда я возвращаюсь на кухню, то вижу, что Тимур почти доел, и что Кира смотрит на меня каким-то странным взглядом — смесь испуга и собственной вины. Похоже, это никуда негодное утро продолжается.

— Что случилось? — спрашиваю я ее сразу.

— Лиль, ты только не злись… — бормочет девушка и протягивает мне свой телефон, отключая наушники.

На экране — запись телевизионного шоу. Мои глаза сразу цепляются за Майю, она сидит на красном диванчике и мнёт в руках платок. На соседнем диване сидит, видимо, ведущий и задаёт ей вопрос:

— И ничего не предвещало?

— Нет, — расстроенно отвечает Майя. — Я всегда старалась быть для него идеальной… Даже тогда, когда он украл мою книгу, я не стала поднимать шум. А теперь, когда Макс ушёл к другой… Понимаете, я ведь его так любила, — слезливо поясняет она. — Мне, конечно, друзья намекали… Но я никому не верила, думала, что он работает и потому редко бывает дома, — Майя шмыгает носом. — Но когда мне прислали это фото, я просто не смогла больше закрывать глаза на его подлость!

На экране крупным планом появляется кадр, сделанный на этой самой кухне. На нем — Кира, Макс и я. Качество фотографии не самое лучшее, но лица вполне узнаваемы.

— И вы знаете, кто она? — спрашивает между тем ведущий теле-шоу.

— Конечно! Это Лилия Страстная, — фыркает Майя. — Ещё одна писательница. Вдвоём с Максом они составят прекрасную пару, — в ее голосе сочится столько яда, что впору делать заготовки на зиму. — Он крадет чужие книги, а она — чужих мужей!

— Отлично сказано, — одобряет ведущий и поворачивается к камере. — О том, как справляется с этой непростой жизненной ситуацией писательница Майя Дрим, мы узнаем после рекламы! Не переключайтесь!

Кира тянется к телефону и выключает видео. Она поглядывает на меня виновато, как нашкодивший щенок, и я прикрываю глаза, чтобы дать себе секундную передышку.

— Лиль, — Кира касается моего плеча. — Прости. Я не знала, что так выйдет, я не хотела… я же просто выложила фото у себя на страничке…

Я улыбаюсь и открываю глаза.

— Не извиняйся, ты не виновата, — я сжимаю ее ладонь в знак понимания. — Майя, наверное, слетела с катушек, если только…

Если только Макс мне не наврал с три короба — додумываю я, но сразу же отбрасываю эту предательскую мысль в сторону.

— В любом случае, рано или поздно о нас с ним стало бы известно, — поспешно добавляю я. — К тому же на твоей фотографии нет ничего провокационного. Ужин с друзьями выглядит точно так же.

Кира поджимает губы, неуверенная в моей искренности.

— Тим, принеси из комнаты свой рюкзак для садика, мы сейчас выходим, — прошу я сына и снова поворачиваюсь к девушке. — Послушай, в конце концов, это просто ток-шоу. Кто, вообще, смотрит такую ерунду? Да и навредить особо оно мне не сможет. Разве что обо мне узнают те, кто раньше не знал, и, может, даже купят мои книги, — усмехаюсь я.

Кира несмело улыбается в ответ и отвечает:

— Ладно, хорошо… Но все равно извини ещё раз.

— Всё в порядке, — излишне бодро киваю я и иду в коридор.

Тимур уже надел сандалии, я надеваю балетки, и мы выходим из квартиры. Спуск по лестнице недолгий, но я успеваю подумать о том, чтобы позвонить Максу и Тамаре на обратном пути из сада домой. Нужно обсудить это шоу — «шоу» в своём истинном значении! — и решить, что делать дальше. Можно подать в суд на Майю за клевету, например. Или за оскорбление? Хорошо бы подключить к звонку с Томой какого-нибудь юриста из издательства.

Мы с Тимуром выходим из подъезда и успеваем сделать ещё несколько шагов прежде, чем замечаем толпу людей во дворе. Они что-то живо обсуждают около телевизионных фургонов. Я замечаю человек пять с большими камерами, несколько человек с микрофонами и даже парочку с осветительными приборами.

Дверь подъезда громко захлопывается за нашими спинами, и вся эта журналистская братия оборачивается к нам. На их лицах мелькает узнавание и восторг. Они срываются со своих мест, щёлкают кнопками аппаратуры, наставляют на нас прицелы камер, тянут к моему лицу головастые микрофоны и засыпают градом вопросов.

— Лилия, что вас связывает с Максом Романовым?

— Лилия, что вы предпримете в ответ на заявления Майи Дрим?

— Это ваш пиар-ход перед выпуском новой книги?

— Как давно вы встречаетесь с Максом Романовым?

— Во сколько вы оцениваете возможные отступные для Майи Дрим?